Интенция | Все о философии

20.03.2009 - Бессознательное

1. Градации бессознательного


Современная светская психология (Вл. Леви, «Искусство быть собой») утверждает, что в целом человеке есть 4 слоя:

– внесознательный;

– бессознательный;

– подсознательный;

– сознательный.
1. Внесознательно …

работает селезенка, печень, костный мозг, белые кровяные тельца и прочее внутреннее хозяйство организма, в том числе и большинство клеток самого мозга...

2. Бессознательно …

человек ворочается во сне, вскрикивает от боли, хватается за ушибленное место, подражает, стремится не быть одиноким, продолжить род, стремится получить свою меру наслаждения и страдания...

3. Подсознательно …

тревожится за будущее, когда к тому еще как будто нет оснований, испытывает запрещенные влечения, стремится выставить себя в лучшем свете даже когда это совсем не нужно, в то же время знает свою истинную цену, замечает массу вещей, кое-что подозревает, строит и несбыточные, и вполне реальные планы, часто завидует, иногда решает задачи и сочиняет...

4. Сознательно …

хранит деньги в сберегательной кассе, летает самолетами Аэрофлота, говорит комплименты, при холодной погоде тепло одевается, принимает лекарства, бросает курить, опять-таки подражает, сочиняет, подозревает...

2. Сравнение с айсбергом


1. Машинальность

Примерно так можно обозначить ступени от уровня абсолютной неосознаваемости до полной осознанности. Даже неискушенный читатель видит, сколь нечетки границы: “верх” неосознаваемого и “низ” сознания все время переходят друг в друга, и порой просто невозможно сказать, как действует и мыслит человек – подсознательно или сознательно.

* * *

В периоды экзаменационных сессий на переходах метро «Университет» можно увидеть студентов, читающих на ходу. Взгляд почти неотрывно устремлен в книгу, в то же время молодой человек идет довольно уверенно, ни с кем не сталкиваясь, вовремя сторонится, ни одного лишнего движения. Вот, не отрываясь от книги, сходит с эскалатора... Очевидно, он все-таки видит окружающее уголками глаз...

Таким полуосознанным или полуподсознательным действиям нет числа. Бросок вратаря на мяч может быть и рассчитанным, и вполне безотчетным: его “бросает”, и только в следующее мгновение он успевает осознать, что это произошло. Шофер на машине ориентирован и сознателен, но в момент неожиданной опасности срабатывает, как автомат...

Молодой человек стоит в очереди за билетами в кино. Решения встать в очередь было принято абсолютно сознательно. Решение пойти с возлюбенной в кино имело подсознательный мотив расположить ее к себе, показав, что он парень как парень и заботится о ее развлечениях. Но почему же он влюблен именно в нее и, главное, почему вообще влюблен? Это уже область бессознательного... Потом, когда влюбленность пройдет, он сможет вникнуть и в это.

Слой, безотчетного присутствует в психике всегда, в любой момент, даже когда кажется, будто сама работа подсознания стала доступной сознанию (как это было, например, при творческих озарениях у математика Пуанкаре). Нет, в момент настоящего знать о содержании своего подсознания нельзя. Но о нем можно судить потом, косвенно, и его работу можно предвидеть.

2. Сознание – верхушка айсберга

Можно сказать и так: сознание – это “верхушка айсберга” подсознания. Главный тут постулат: нет ничего подсознательного, что не могло бы рано или поздно осознаться, и нет ничего сознательного, что не могло бы уйти в подсознание.

3. Человек – свернутая вселенная

Невесть сколько чувств, догадок, идей живут, дремлют и гаснут в нас, так и оставаясь «свернутыми», не доходя до «верха». Время «жизни» в сознании того или иного представления, чувства, мысли и т. п. установить нелегко; в подсознании же это время неопределенно: и эхо прошлого, и эскизы будущего движутся в нем как бы разрыхленно, взвешенно, без жесткой взаимной связи, и поэтому никогда нельзя быть вполне уверенным, что там есть и чего нет...



3. Взгляды на бессознательное


Немало ученых и философов отвергают понятие бессознательного или, по крайней мере, относятся к нему очень сдержанно и скептично. Такова позиция ряда представителей постпозитивистской философии науки, аналитической философии, экзистенциализма, феноменологии, диалектического материализма.

Из числа советских психологов категорически отрицал бессознательное Гальперин[5]. В самом деле, как возможно достоверное знание о том, что по самому своему определению не может быть доступно никакому явному наблюдению? В истории философии и психологии существует достаточно длительная традиция, восходящая к Декарту, которой свойственно игнорирование бессознательного, так как духовное в ней связывается только с сознанием, сводимым к мышлению.

Что же касается сторонников бессознательного, то их позиция по вопросу о соотношении сознания и бессознательного зависит от того, как понимается само бессознательное. А здесь история философской и научной мысли отличается большим разнообразием.

1. Анамнесис

Предысторией бессознательного можно считать учение Платона об анамнесисе – припоминании душой созерцавшихся ею до вселения в тело всеобщих истин. Бессознательное, таким образом, трактовалось гносеологически – как неактуализированное знание, а связь сознания с бессознательным – как воспоминание.

2. Перцепции и апперцепции

По качеству добываемые знания разнятся. Гносеологическая линия понимания бессознательного была продолжена в Новое время Лейбницем, различавшим «малые перцепции» (досознательные восприятия, Марина Цветаева бегала в детстве к памятникпушкину) и апперцепцию, самосознание.

Одни человеческие представления (их большинство) характеризуются смутностью – это перцепции. Но бывают и ясные представления – это апперцепции.

Положим, я сижу на берегу большой реки. Я вижу вдали что-то похожее на туман; потом впечатление проясняется, и я отчетливо воспринимаю какой-то дымок. Может быть, это – поднявшееся над рекой облако; может быть, это – дым отдаленной фабричной трубы или идущего вдоль берега паровоза. Но вот дымок, казавшийся сначала неподвижным, начинает приближаться, следуя извилинам реки; а вместе с тем мое ухо ясно начинает различать усиливающееся по мере приближения шлепанье по воде. И вдруг мне окончательно становится ясным несомненный смысл всего воспринимаемого, смысл, разом превращающий весь хаос моих восприятий в единую, целостную картину. Это – пароход идет вниз по течению! Все, что раньше мне представлялось или казалось, – облако, дым фабрики или паровоза – отбрасывается мною как только мое, мнимое, психологическое. Я нашел нечто сверхпсихологическое, что больше всех моих ощущений, переживаний, мыслей, общее искомое моих мыслей, которое ими предполагается и которое поэтому называется «с-мыслом». В отличие от всего того мнимого, кажущегося, что я отбросил, это мысленное содержание, сознаваемое мною как смысл, утверждается мною как общеобязательное. Раз для меня ясно, что я вижу и слышу пароход, идущий против течения, я требую, чтобы и все признавали то же самое. То же самое мысленное содержание должно выразить «с-мысл» переживаний и восприятий других людей, которые тут же рядом со мною смотрят вдаль в том же направлении и слушают. (Евгений Трубецкой).

3. Досознательное

Трактовку бессознательного как неосознанной неактуализированной психической деятельности продолжили в XIX в. немецкие психологи Гербарт[6], Фехнер[7] и Вундт[8]. Они понимали его как досознательное психическое, которое потенциально способно войти в сферу сознания, ибо отличается от него лишь количественно, а не качественно.

4. Субстанциальное бессознательное

Еще одно направление философского понимания бессознательного имело своей общей чертой ту или иную форму субстанциализации его, т. е. наделения самостоятельным бытием, независимым от душевной жизни человека.

1) Примером может служить философия Шеллинга, который считал природу «дремлющим духом», а сознание духом бодрствующим, просыпающимся полностью в человечестве. Высшую форму духовности он видел в искусстве, где происходит наиболее адекватное слияние с бессознательной «поэзией природы».

2) Субстанциализация бессознательного в философии XIX в. была связана с иррационализмом (Шопенгауэр, Э. фон Гартман, Ницше). Так, Шопенгауэр считал сутью всего сущего бессознательную мировую «волю к жизни», которая объективируется в виде природы и человека. А Э. фон Гартман субстанциальное духовное начало прямо именовал «бессознательным», а сознание считал лишь одним из его проявлений и орудий.

5. Бессознательное как скрытое мотивационное поле

Еще одно направление в осмыслении бессознательного было связано с изучением психопатологических и гипнотических явлений. В основе их, считали представители данного направления (французские психиатры XIX–XX вв. Бернгейм, Льебо, Жане, Шарко), лежат динамические процессы чисто психологического характера, которые протекают вне сознания, не контролируются им и которые отличны от феноменов сознания. Специфика данного подхода к бессознательному заключается также в смещении его проблематики в мотивационную сферу, поиск бессознательных детерминант поведения.

6. Психоанализ – Зигмунд Фрейд (1856–1939)

Создателем наиболее распространенной и влиятельной концепции бессознательного в XX в. был 3. Фрейд. Он различал собственно бессознательное – то, что вообще никогда не осознается в оригинальном виде (сексуальные и агрессивные влечения, а также вытесненные из сознания мысли, впечатления, импульсы), а также предсознательное – то, что может осознаваться при определенных условиях (нормы морали, ценности, компоненты рационально-волевой сферы). Осознаваться может только то, что совместимо с социокультурной конституцией личности. Сознание же связано с восприятием внешнего мира и управлением моторными актами. К области бессознательного Фрейд относил также так называемое «архаическое наследство» человечества – коллективную «копилку» представлений, типических реакций и механизмов психики.

Психоанализ возник как рабочая гипотеза 3игмунда Фрейда, и долгое время его существование было связано исключительно с Фрейдом и небольшой группой последователей австрийского ученого. Ко второму десятилетию XX в. психоанализ выходит из изоляции и начинает распространяться, приобретая все новых и новых сторонников в различных странах. Он развивается и как теория, проникая в сферы, весьма далекие от области его возникновения – психотерапии. Растет влияние психоанализа на самые разные отрасли общественного сознания; к началу 30-х годов оно становится уже весьма заметным. После Второй мировой войны (кон. 40-х – 50-е годы) для психоанализа наступает эпоха расцвета. Психоаналитические теории доминируют в психиатрии и педагогике (особенно в США), широко применяются в ряде областей гуманитарного знания – в психологии, социологии, этнографии, философии, искусствоведении, драматургии.

Свои соображения в области этнографии Фрейд высказал в работе «Тотем и табу» (1912-1913). Антропологические гипотезы Фрейда вдохновили многих ученых-этнографов, одни из которых стали их развивать и систематизировать (Геза Рохейм), а другие, проведя полевые исследования и убедившись в неточности этих гипотез, создали, отталкиваясь от них, свои собственные концепции. Так, Б. Малиновский пришел к выводу о том, что Эдипов комплекс отнюдь не универсален в том виде, как его описал Фрейд, а Р. Бенедикт и М. Мид продемонстрировали пластичность человеческой природы, считавшейся у Фрейда неизменной, и строгую зависимость особенностей психики от особенностей культуры.

Еще одним феноменом, подступиться к объяснению которого подтолкнула Фрейда логика развития его теории, было лидерство. В работе «Массовая психология и анализ Я» (1921) основатель психоанализа обращает внимание социальных психологов на либидную основу связей между индивидами в группе. Эти идеи Фрейда создали теоретическую предпосылку социально-психологического анализа политических отношений и заложили основы политической психологии как отрасли знания.

Яркой иллюстрацией объяснительных возможностей фрейдизма стал анализ личности Леонардо да Винчи. Австрийский ученый предложил искать разгадку его творчества и личности в обстоятельствах раннего детства. Анализируя дневники и, особенно, воспоминания раннего детства великого гения Возрождения, Фрейд выдвинул несколько гипотез об особенностях его психосексуального развития («Леонардо да Винчи и воспоминание его детства», 1910). Раннее сексуальное любопытство, разбуженное во младенчестве, и тоска по матери, разлученной с ним в тот же период, – таковы, по Фрейду, главные пружины неутомимого исследовательского энтузиазма Леонардо. Данным примером исторического психоанализа Фрейд положил начало целому жанру – жанру патографии. Впоследствии – он еще несколько раз предпринимал патографические исследования, объектами которых стали Ф. М. Достоевский и американский президент Вудро Вильсон. От этих исследований Фрейда до наших дней тянется традиция патографических изысканий в области политологии и искусствоведения.



4. Бессознательное как основа душевной жизни


1. Иррациональное

В чём же состоит само бытие душевной жизни? Это есть именно то, что мы называем переживанием или непосредственным бытием, поскольку оно не исчерпывается сознанием. Более того, этот момент непосредственного-бытия есть более существенный и первичный признак душевной жизни, чем момент сознания. В той мере, в какой жить важнее и первей, чем сознавать, в какой действенность предшествует созерцанию, душевная жизнь есть прежде всего реальная сила, и лишь производным образом идеальный носитель сознания. Убеждение в первичности иррационального в человеческой жизни составляет главное завоевание современного понимания человеческой жизни (в психологии и обществоведении), добытое в борьбе против рационализма и спиритуализма прежнего времени.

Митр. Антоний Блюм писал: «Ещё и сегодня мы пребываем в заблуждении, будто всё иррациональное непременно сомнительно. Но иррациональное – не значит "неразумное". Существует, например, множество оттенков человеческой любви: дружба, родственные чувства, любовь, выделяющая из множества людей того единственного, кто нам дороже всех, благодаря кому весь мир вдруг перестраивается для нас. Подобное переживание, столь яркое, сложное и всеобщее, относится к области иррационального, в том смысле, что его нельзя создать рассудочным путём: любовь не есть итог оценки всех "за" и "против". Это непосредственное переживание, встающая перед нами несомненность, слишком глубокая, чтобы мы могли её описать в рассудочных категориях. Мы должны принять опыт любви с предельной полнотой, беречь и открывать красоту вещей и людей [не превращая эти откровения в повод ослепнуть, когда сотворяем идолов]. И тогда, открыв в этом плане измерение, которое превосходит разум, которое можно исследовать, но нельзя [невозможно] выдумать, мы станем много ближе к возможности откровения о Боге».

В качестве чистой жизни, бытия, силы, действенности душевная жизнь есть актуальная, готовая относительно самоутвержденная реальность. В качестве же сознания она есть лишь потенция, возможность, как бы зародышевое состояние или сырой материал для реальности, которую она может приобресть лишь извне, через приобщение себя к актуальности духа.

2. Несознаваемое

Мы имеем ряд явлений, теснейшим образом связанных с нашей душевной жизнью, играющих в ней значительную роль и имеющих все внешние признаки явлений душевных – и в то же самое время, по непосредственному свидетельству самонаблюдения, несознаваемых. Для господствующего понимания душевной жизни, однако, бессознательное душевное явление есть простое contradictio in adjecto, вопрос о котором решается так же просто, как вопрос о деревянном железе и круглом квадрате. Но следует учесть следующее:

1) едва ли не каждый из нас может при известных условиях диктовать или писать нечто, о чем он сам и не подозревает; спиритизм; объяснение этого заключается в том, что за пределами нашего бодрствующего сознания в нас и наяву продолжает действовать не замечаемое нами душевное состояние, аналогичное сну, работа которого, с помощью указанных приёмов может быть легко обнаружена; в основном в этом сне наяву мы являемся проводниками различных энергий [на этом основано монашеское трезвение];

2) в школе Фрейда обнаружилось, что многие душевные и нервные болезни – если не большинство из них – объяснимы тем, что некоторые тягостные и мучительные для нас представления, чувства, желания, которые именно в силу своей тягостности как бы изгнаны из пределов сознания и о которых сами пациенты даже и не подозревают, оказывают как бы подземное давление на сознание и тем нарушают его нормальное функционирование. И лечение основано на том, что часто достаточно одного этого освещения сознанием, чтобы такой подсознательный элемент жизни потерял свою исключительную болезненную остроту и силу;

3) сомнамбулизм, раздвоение и сужение личности при истерии – где ряд элементов душевного состояния остается не сознанным для нормального сознания пациента, т.е. настолько ушедшие из его памяти, как будто они совсем не сознавались им;

4) рассеянному человеку, в особенности человеку, углубленному в созерцание чего-либо или в упорное размышление, задается вопрос; он по-видимому его не слышит, потому что не реагирует на него; через некоторое время он разумно отвечает на него по собственной инициативе, как будто вопрос был только что ему поставлен;

---5) истерическая анестезия оказывается лишь крайним, предельным случаем рассеянности;

5) известно, что многие люди способны, ложась спать, внушить себе проснуться в определенный час – и просыпаются как по образцовому будильнику. В какой форме эта мысль жила в них во всё время сна?

6) готовые вспыхивающие решения у творческих людей – озарения.

На самом же деле сознание очень разнится по ясности и интенсивности. Вся влиятельность и убедительность художественных образов основана на однородности в душевном переживании качественно разнородного.

3. Подсознательное

1. Градации сознания

Чем дальше идет развитие психологического наблюдения, чем более утончается самонаблюдение, тем очевиднее становится глубокая мысль Лейбница о ступенях, или степенях сознания, о непрерывности перехода в нем от минимума к максимуму ясности и интенсивности. Было время, когда казалось, что сознание доступно нам только в форме самосознания или предметного сознания, когда считалось логически противоречивым утверждать, что мы можем иметь что-либо в сознании, чего мы не замечаем или в чем не отдаем себе отчета (вспомним основанные на этом допущении возражения Локка против "врожденных идей"). И отголоски такого мнения можно встретить в психологии вплоть до нашего времени. Уже само намеченное нами выше различение сознания-переживания от мысли и созерцания, от предметного сознания и самосознания есть по существу завоевание психологической интуиции Лейбница и идущего по ее стопам новейшего уточнения самонаблюдения. Но это сознание-переживание всегда ли само однородно по своей силе или ясности как сознания?

Приведенные выше примеры полудремоты или аффекта суть ли низшие, доступные нам формы сознания? Еще более тонкое и обостренное наблюдение показывает, напротив, что сознание-переживание само может иметь различные степени. Психологам удавалось в прямом ли или в ретроспективном наблюдении – подметить состояния сознания, гораздо низшие, чем приведенные выше примеры чистых "переживаний". Что испытываем мы в первые дни и месяцы нашего земного существования? Что мы сознаем в момент первого, едва начинающегося пробуждения от глубокого сна или – еще лучше – обморока? Или что сознаем мы в момент, непосредственно предшествующий потере сознания при наступлении обморока или полной анестезии? Описать это, конечно, почти невозможно за отсутствием соответствующих слов, но дело тут не в описании, а в простом констатировании.

Толстой вспоминает о смутном состоянии неловкости, несвободы и невыразимого протеста, которое заполняло его сознание, когда его пеленали.

А. Герцен-сын описывает состояние своего пробуждения от обморока.

Сомнений здесь быть не может: сознание, взятое даже как непосредственное переживание, за устранением всего предметного сознания и самосознания, по свидетельству опыта допускает еще переходы по силе и может быть прослежено до некоторого своего почти исчезающего минимума. Отрицание возможности степеней сознания у Гартмана (Philosophic des Unbewussten, т. 2, гл. 111,4) основано на смешении сознания с предметным сознанием, в конечном счете – со знанием.

2. Антиномия бессознательного

Но тут мы стоим перед основным возражением: даже минимум сознания – скажут нам – не есть полная бессознательность и потому ничего не говорит о последней; количественные различия в степени или силе сознания принципиально отличаются от качественного различия между присутствием и отсутствием сознания. Явление же отсутствия сознания никогда не может быть опытно констатировано, ибо, чтобы иметь опыт, надо иметь сознание.

Но это возражение несостоятельно уже потому, что доказывает слишком много. Ведь опытно констатировать – это все равно что опытно знать, т. е. иметь отчетливое представление о предмете или, точнее, иметь содержание как предмет очевидного суждения. Как же мы можем в таком случае опытно констатировать состояния сознания, неизмеримо низшие и слабейшие, чем состояние отчетливого познавания, – состояния, в которых у нас нет ни объектов, противостоящих нам, ни суждений о них? Недоумение, очевидно, решается тем, что непосредственный опыт основан на т. н. первичном воспоминании т. е. на сохранении и присутствии предыдущего, низшего состояния сознания в составе последующего, высшего. Но если так, то усматриваемое в опыте состояние сознания никогда не есть простое определенное качество, как бы говорящее только о самом себе, а есть всегда некоторое сложное целое, в составе которого присутствуют и простейшие, менее интенсивные и ясные, чем само целое, элементы. Иначе говоря, в содержании такого самонаблюдения нам дана не одна определенная ступень сознания, а само движение перехода с одной ступени на другую, как живое целостное единство, как некий отрезок динамического целого, по которому мы имеем непосредственное знание о самом целом как таковом.

Для душевной жизни характерно относительная однородность и сродство самих качественных различий. Поэтому в ней не существует тех резких непроходимых разграничений, которые даны в логических различиях между предметными содержаниями, а есть постоянная непрерывность в переходе от одного к другому, качественная близость всего бесконечного ее многообразия.

1) Так "круглый квадрат" как геометрическое содержание есть бессмыслица; но в непосредственных конкретных образах вполне возможен непрерывный переход от образа квадрата к образу круга через постепенное закругление сторон квадрата и стушевывание заостренности его углов (или в обратном направлении), возможно, следовательно, и уловление чего-то промежуточного между тем и другим, пример чего в изобилии дает художественная орнаментика, в особенности при вычурности ее стиля.

2) Точно так же звук как предметное содержание лежит в совсем иной качественно области бытия, чем цвет, и логический переход от одного к другому невозможен. Но известный факт "цветного слуха", который есть нечто большее, чем непонятная ассоциация между разнородными содержаниями, свидетельствует, что в душевной жизни на известном ее слое возможно переживание качественной однородности этих столь разнородных ощущений.



3) О том же свидетельствуют странные отождествления в кошмарном сне, когда мы считаем вполне естественным и очевидным, что одно лицо, оставаясь самим собой, есть вместе с тем совсем другое лицо, а иногда и какое-нибудь чудовищное животное или что, задыхаясь в дыму пожара, мы одновременно тонем в море и т. п. И вся влиятельность и убедительность художественных образов основана на этой однородности в душевном переживании качественно разнородного.

Из этого для нашего вопроса следует одно: само противопоставление количественных отличий между светлыми и темными, сильными и слабыми состояниями сознания, с одной стороны, и качественного отличия между сознательными и бессознательными душевными явлениями, с другой стороны, в корне ложно. Как отличие первого рода не тождественно с качественной однородностью, так и отличие второго рода не есть абсолютная, непроходимая качественная разнородность. Сторонники и противники идеи "бессознательного" обыкновенно одинаково не правы, последние – отрицая возможность уловления чего-то, качественно столь отличного от обычного состояния душевной жизни, первые – подчеркивая абсолютность самого этого различия.

3. Подсознательное как ослабленное сознание

1. Поэтому прежде всего вместе со многими современными авторами мы предпочитаем говорить о "подсознательном" вместо "бессознательного", чтобы отметить относительность самого различия, неадекватность его характеристики через чистое или логическое отрицание. Бессознательное – или, как мы отныне будем говорить – подсознательное есть для нас лишь бесконечно мало сознаваемое, предел ослабления сознания-переживания; причем вместе с тем необходимо помнить об общем законе душевной жизни, по которому количественное различие есть вместе с тем и качественное, следовательно, признать, что такое понимание подсознательного ничуть не мешает нам говорить о нем как об особом, своеобразном типе душевных явлений. Мы, конечно, не можем уловить непосредственным опытом подсознательное в его чистой, изолированной от иных состояний форме; но умение пристально, чутко вживаться в пограничные состояния ослабления сознания дает нам возможность конкретно наметить путь к этой области, как бы предвидеть конец клубка, который мы распутали почти до конца, или первый исток реки, до высших верховий которой мы уже дошли, так что в конце доступного горизонта мы почти видим или видим в туманных очертаниях ее первое зарождение. Подсознательное познается тем своеобразным темным знанием, logismoV noqoV, которое предугадывал уже гений Платона.

Большинство защитников понятия "подсознательного" обосновывают его косвенно, ссылкой на факт действий живых существ, необъяснимых иначе как в виде результатов более или менее сложных умственных процессов и вместе с тем не сознаваемых самими деятелями. Эти указания, при всей их практической, жизненной убедительности, как мы видели, не разрушают философских сомнений, ибо оставляют по крайней мере мыслимым объяснение таких фактов чисто физиологическими процессами. «Никто еще никогда не показал, – говорит Спиноза, – пределы того, на что способно наше тело». Отчего не допустить, что наше тело – головной или даже спинной мозг – могут сами "рассуждать", "вычислять" и т. п., т. е. функционируют так, что результаты их деятельности тождественны итогам, в других случаях обусловленным сложными умственными процессами? И если "душа" есть сознание, то, по-видимому, вообще не остается места для другого допущения. Для противодействия этим сомнениям мы пытались, в согласии с нашим общим методом, подойти к явлениям подсознательным с иной, внутренней их стороны. Мы судим о них или утверждаем их наличность не на основании умозаключений от их предполагаемых следствий, а на основании наблюдения их собственного существа. В чем состоит это существо? В подсознательных душевных явлениях, с нашей точки зрения, дано чистое переживание, как таковое, т. е. сама сущность душевной жизни, изолированная от высших форм бытия или от высших своих проявлений.

2. Подсознательное есть очень мало осознаваемое, иногда – предел ослабления сознания-переживания. Подсознательное познается тем своеобразным темным знанием, которое предугадывал уже гений Платона.

Подсознательная жизнь – это есть само переживание, само внутреннее бытие субъекта; и оно вовсе не предполагает сознанности, хотя бы слабой. И ведь важнее всего на свете для нас не данное содержание нашего сознания, и не сама сознательность как таковая, и не единство того и другого, а бытие – какое бы то ни было – самого вот этого неповторимого носителя сознания, того, что мы называем я и что по самому существу для каждого из нас есть в единственном числе как неповторимый и ни с чем не сравнимый центр всего остального. Этот бесформенный и бессодержательный "носитель сознания" (бесконечно дорогое нам я – душа по терминологии Евангелия) есть для нас лишь живая, реальная точка бытия, которая от всего на свете отличается тем, что это есть точка, в которой бытие есть непосредственно-для-себя и именно в силу этого действительно есть безусловно. Оно-то и делает идеальный свет сознания живой, конкретной реальностью. Сознание же есть переживание его как внутреннего "бытия-для-себя", всё равно, сознано ли само это переживание или нет. Когда мы в обыденной речи говорим о нашей "душе", мы имеем в виду именно это – внутреннее бытие субъекта, хотя обычно и неразрывно слитое с тем специфическим началом идеального света, которое мы зовём сознанием, но не тождественное с ним. (А отождествление носителя с этим чистым безличным светом есть примитивная форма пантеизма).

Самые сильные и упорные наши страсти противодействуют освещению себя сознанием, как бы инстинктивно защищаясь от грозящего им при этом ослабления или разрушения; отсюда стыдливость и лучших, и худших, но всегда самых глубоких и сильных побуждений. А потому "вся тварь разумная скучает" – говорит Мефистофель.

Итак, существо душевной жизни лежит в переживании как таковом, в непосредственном внутреннем бытии, а вовсе не в сопутствующем ему сознании. Лишь эта "материя" внутреннего бытия человека есть то, что может быть названо в строгом смысле психическим в нём; оно отлично от присоединяющегося к нему иного высшего начала логоса или духа.

3. Преобладание подсознательных или полусознательных состояний есть показатель “психической слабости”, фактически же это есть собственно слабость духовная, слабость личности как управляющего и сдерживающего волевого центра и тем самым слабость формирующих, целестремительных сил душевной жизни. [Интенсификация при этом легко ведет к разнузданности].

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=FAQ&op=view&id=52