Интенция | Все о философии

20.03.2009 - Что такое сознание?

1. Данность сознания


1. Наличное сознание как несомненный факт

Есть безусловно достоверное, никакому сомнению и спору не подлежащее знание, – именно знание того, что дается или происходит в различных душевных состояниях, поскольку они берутся в своей простой наличности, как психические факты. Испытывая, напр., ощущение тепла, мы знаем, что нам тепло, т. е. что данное ощущение действительно существует (как ощущение этого качества); дальнейшие выводы из этого факта могут быть сомнительны и ошибочны, но знание о самом психическом факте как данном безусловно, достоверно и ничем опровергнуто быть не может. Какой-нибудь спор в этом отношении возможен лишь по явному недоразумению, вроде спора между Тургеневым и его слугою:

– "Мне холодно, затопи печку!"

– "Помилуйте, Иван Сергеевич, какое холодно – совсем тепло: ведь с утра топлено",

– "Ну, послушай! Положим, я глуп, положим, я набитый дурак, но не до такой же степени я глуп, чтобы не знать, холодно мне или тепло".

Первоначальная достоверность есть только достоверность наличного сознания, в котором даны только мысли, не содержащие в себе заранее никакого ручательства в особом действительном, вне данной мысли, существовании мыслимого и мыслящего. Все имеет непосредственную достоверность, или самоочевидность, как психически данное, или как факт сознания.

2. Самодостоверность сознания

В самодостоверности сознания еще никто не сомневался: мы ничего не можем представить себе без сознания. Русский философ Вл. Соловьев писал: «Безусловная самодостоверность наличного сознания есть коренная истина философии, … яснейшее ее изложение находим у родоначальника средневековой философии, блаженного Августина, и ею же через 12 веков начинает новую философию Декарт»[1].

«… сознание факта, что вы видите этот камин, не заключает еще само по себе никакого свидетельства и никакого ручательства насчет собственного бытия этого предмета: он может оказаться оптическим фокусом, или галлюцинацией». «Во всяком случае, остается здесь бесспорным существование для данного сознания в данный момент того представления, которое обозначается словом “камин” и которое имеет известные, определенные признаки зрительного очертания, положения и т. д., одинаковые при сновидении, при галлюцинации, при оптическом фокусе и при нормальном восприятии, ибо камин всегда есть камин, а не шахматная доска и не самовар, вижу ли я его во сне или наяву, в зеркале или прямо перед собою».

2. Можно ли говорить о сознании?


1. Попытка физиологического объяснения сознания

Идея о том, что понятие “сознания” мы используем только от недостатка естественно-научных сведений, возникла в XVIII в. Одним из первых ее стал разрабатывать французский врач и философ-материалист Ж. Ламетри[2]. Борясь с религиозным спиритуализмом (учением о независимом от тела существованием души), он доказывал, что познать душевные явления можно только на основе медицинских наблюдений, это дело не священников, а врачей. Ведь человек, в сущности, есть машина, все движения которой (включая и душевные) можно свести к механике и химии.

Позднее другие философствующие медики – сначала П.-Ж. Кабанис во Франции в нач. XIX в., затем К. Фогт в Германии в середине того же столетия доказывали, что мозг есть орган сознания, а сознание является его функцией. К. Фогт, бывший особенно популярным в 40-е годы, даже утверждал, что «мысль выделяется мозгом так же, как желчь – печенью». За это, правда, он и его соратники по борьбе со спиритуализмом получили прозвище «вульгарных материалистов». Но какие бы обидные клички ни придумывали им противники, приверженцы «врачебно-материалистического» понимания сознания лишь укреплялись в своей вере свести однажды сознание к физиологии и увеличивались в числе. Среди них мы найдем и видных русских ученых – И. М. Сеченова, И. П. Павлова.

Ошибка этих ученых, однако, состояла не в оскорбительном для человеческого достоинства сравнении возвышенных душевных движений с «низменными» выделениями внутренних органов. Ведь не оскорбляет же это достоинство открытие, что генетически люди на 98% такие же, как шимпанзе! Она – в самой их методологической установке, именуемой редукционизмом, т. е. в ошибочном сведении сложного к простому, качественных различий к количественным. Ошибочно мнение, что мозг человека есть орган мышления или сознания, хотя без него сознание существовать не может. Ведь если бы нам удалось методами биоинженерии искусственно создать мозг (в Голливудской фантастике это уже давно стало заурядным сюжетом), то он бы мог вполне биологически полноценно функционировать. Там протекали бы биохимические реакции, клетки бы жили, обменивались веществами и электрическими импульсами, но сознания «внутри» этого мозга не было бы. Ведь носителем сознания выступает не мозг, а человек.



2. Загадки сознания

Как возникает сознание? Присуще ли оно только человеку? Если да, то как оно возникает у каждого человеческого индивида и как оно возникло впервые у человеческого рода, у первых людей, чтобы передаться от них потом всем людям? А если нет, то, может быть, сознанием – пусть в меньшей мере – наделены также и другие живые существа и даже неодушевленные предметы? Или же существует высшее сознание – Мировой дух, который творит сознательные души, являет себя в них?

Другой аспект проблемы сознания открывается вопросом: где существует сознание? Имеет ли оно пространственные характеристики, уместно ли вообще связывать сознание с протяженностью? Если мы примем, что неуместно, то тогда нам предстоит искать ответы на вопросы о том, как непротяженное сознание связано с пространственно-локализованным человеком и как возможно влияние на непротяженное сознание протяженных предметов.

3. Сознание как духовное бытие

Можно также сказать, что проблема сознания – это проблема духовного бытия. Существует ли особая духовная реальность, и если существует, то как она соотносится с реальностью материальной, телесной, с материальным бытием? Это так называемый основной вопрос философии, вопрос о том, что первично, на который философы разных направлений давали разные ответы. Материалисты доказывали, что основная и действительная реальность – это материальное бытие; идеалисты объективные отдавали приоритет духовному бытию, считали материальное производным и зависимым от него, дуалисты же говорили о независимости друг от друга, о «параллельном» существовании материального и духовного, а субъективные идеалисты и вовсе объявили этот вопрос псевдопроблемой.

3. Философское и психологическое понимание сознания


1. Философский подход к душевным явлениям

Многие столетия понимание сознания было делом исключительно философии. Психология как самостоятельная наука обособляется лишь во 2-й пол. XIX в. Задачей психологии является изучение всей совокупности душевных явлений, и то, что в философии объемлется одной категорией сознания, в психологии разделяется на мышление, память, волю, воображение, восприятие и т. д.

Психология, таким образом, гораздо более дифференцированно и конкретно подходит к душевной жизни, чем это делает философия, стараясь изучить все ее проявления. Далее, психология рассматривает сознание наряду с другими разновидностями психического, как один из видов психической деятельности. Сознание как осознаваемое психическое соотносится с бессознательным (неосознаваемым, до-сознательным, предсознательным) психическим. Для психолога сознание есть лишь часть психики, и он старается понять, как происходит осознавание, какова связь, отношения между осознаваемым и бессознательным. Поэтому можно сказать, что психологическое понимание сознания не только более конкретное, но и более узкое, нежели философское.

Главное отличие философского подхода к сознанию заключается, однако, в том, что это подход мировоззренческий. Отвлекаясь от конкретных характеристик психических процессов, философия старается определить онтологический статус психического, духовного вообще, понять, как они существуют, есть ли они бытие, и если да, то что это за бытие. Иначе говоря, вопрос: «Что есть сознание? Какова его сущность?» – это вопрос не психологический. Философия, обозначая все духовное, идеальное (включая и бессознательное психическое) категорией «сознание», выясняет отношения его с телесным, материальным, будь то материя, природа или человеческий мозг. Такие задачи не могут быть решены в рамках психологии, как, впрочем, и какой-либо иной специальной науки или их совокупности. Не может быть решена в психологии и другая проблема – происхождения сознания. Психология шаг за шагом описывает этапы формирования сознания у индивида, подсказывает, как лучше сформировать те или иные психические навыки, умственные действия, но отступает перед вопросом о том, откуда берется сознание у ребенка, как произошло духовное вообще. Здесь она уступает место философии и опирается затем на то или иное философское учение о сознании как на свое теоретико-методологическое основание.

2. Сознание (Бакунин)

Сознание есть отношение духа к другому, к сознаваемому предмету. Но отношение к другому предполагает различие от другого; сознающее я различает себя от внешнего, предметного ему мира; но различение себя от другого предполагает различение себя от себя, и сознание предполагает самосознание . Чистое, сознающее себя я сознает предметный ему мир; оно знает о себе и сознает вместе и другое – и это другое есть для него истина. Если мое знание о предмете не будет соответствовать ему, если субъект (сознающее я) не будет соответствовать объекту (сознаваемому предмету), то мое знание будет ложно; и потому не предмет должен соображаться с моим я, но обратно – последнее, как неистинное, должно соображаться с первым, как с истинным.

3. Чувственная достоверность сознания (Бакунин)

Первая степень сознания есть чувственная достоверность (sinnliche Gewissheit), непосредственное сознание чувственных единичных предметов: этого стола, этого дома, этого дерева и т. д. Для чувственной достоверности истина заключается в многоразличии чувственных предметов, пребывающих во внешности. Я, этот единичный субъект, вижу этот стол, и он есть для меня несомненная истина. Эта безграничная вера в истину чувственного единичного бытия составляет неотъемлемую принадлежность сознания.

Но для того, чтоб поверить истину чего бы то ни было, должно иметь всеобщую мерку истины, и, верно, никто не станет противоречить нам, если мы скажем, что истина должна быть: 1) всеобщею (что истинно только для меня, а не для всех, то не имеет права на название истины); 2) неизменяемою и непреходящею . Все же не соответствующее этим 3 условиям истины есть ложь и призрак.

Теперь обратимся к чувственной достоверности. Она имеет предметом бесконечное многоразличие чувственных единичностей; но мы видели, что непосредственное созерцание, как ограниченное пространством и временем, не в состоянии охватить всего бесконечного многоразличия чувственного мира.

Но самое важное – то, что оно не может выговорить своего единичного предмета и не в состоянии удержать его. Какое бы выражение оно ни употребило для определения предстоящего ему единичного предмета, выражение этого выговорит только всеобщее, принадлежащее не единственно только ему, но множеству других подобных предметов, а потому и не выразит его индивидуальной особенности. Слово как непосредственное выражение единого, всеобщего, а не единичного духа, выговаривает только существенное и переносит все непосредственно единичное в область всеобщего. Оно есть всеобщее достояние, всеобщая среда, в которой все единичные, друг от друга различные индивиды понимают друг друга, и перестало бы ею быть, если б вместо всеобщих определений, доступных всем единичным индивидам и принадлежащих равно всем единичным предметам, оно стало бы выговаривать единичные созерцания единичных индивидов или единичные определения, исключительно принадлежащие единичным предметам. Тогда б языков было бы столько же, сколько единичных индивидов или созерцаний: вавилонское столпотворение, в котором понимать друг друга было бы невозможно и в котором разрушилось бы великое царство разумного, всеобщего духа, составляющего существо человека и различающего его от бессловесного животного.

Слово разумно именно потому, что оно выговаривает только всеобщее, все же невыговариваемое – неразумно, ничтожно, а потому и не более как призрак, и попытка выговорить созерцаемый мною единичный предмет всегда будет тщетною. Например, как выговорю я дерево, стоящее теперь и здесь передо мною? Это – дуб; но кроме его, множество других дерев носит то же самое название. Высокий, ветвистый и т.д.; но все эти определения суть всеобщие выражения, равно применяемые и к другим предметам. Так что чувственному созерцанию остается только одно средство – указание своего предмета: этот стол, это дерево. Но и это средство недостаточно для удержания предмета. То, что было здесь, теперь уже не здесь, а там , а наконец уже и не там, но совеем исчезло и заменилось другим. Мало того, одно сознающее я говорит: здесь дерево, и в то же самое время другое я утверждает, что здесь дом; и оба равно правы, потому что оба указывают, основываясь на своем непосредственном созерцании. Наконец, одно и то же я в различные моменты времени утверждает различные, друг другу противоречащие истины: здесь дерево, теперь ночь, а потом: здесь дом , теперь утро; так что одна истина отрицается и уничтожается другой и заместо мнимых единичных предметов чувственная достоверность должна ограничиться указанием всеобщего здесь, которое один раз дом, а другой раз дерево, и всеобщего теперь, которое может быть и днем, и ночью и т.д.

Но чувственной достоверности остается еще одно средство для удержания своего единичного предмета; а именно: созерцающее Я, отвлекая от созерцания других и от своих собственных прошедших или будущих созерцаний, утверждает, например, что теперь ночь и здесь дом, и не хочет знать о том, что утверждают другие Я, не заботится о том, что оно само говорило прежде или скажет впоследствии, и не сравнивает даже своего настоящего теперь с своим настоящим здесь. Для того чтоб удостовериться в этой истине, мы должны вступить в созерцание этого единичного я, ограничившегося этим единичным теперь и этим единичным здесь. Пусть оно укажет нам. Оно указывает нам единичное теперь; это теперь; но оно уже исчезло во время самого указания, и оно уже не сущее, но прошедшее, заменившееся другим теперь, которое точно так же исчезает и дает место другому. Но что прошло, того уже нет, а нам указывается сущее теперь, и мы возвращаемся к первому теперь, но уже не как к единичному, но как к всеобщему , заключающему в себе бесконечное множество единичных теперь. Таким образом, указание есть диалектическая опытность (Erfahrung) самой чувственной достоверности, узнающей в ней, что указываемое ею теперь не есть то единичное и непосредственное, которое оно мнило (meinte), но всеобщее, простое, в себе рефлектированное "теперь", заключающее в себе множество других теперь, или Время вообще.

То же самое движение повторяется и в указании единичного здесь. Это здесь имеет свой верх, свой низ, свою правую и левую стороны, которые, в свою очередь, имеют свой верх, низ и т.д., так что указываемое здесь есть не как единичное и непосредственное, но как пространство вообще, как простая и всеобщая среда, заключающая в себе множество других здесь.



4. Сведение понятия духа к сознанию

Специфическим за последние десятилетия стало фактическое сведение понятия духа к сознанию. В «Философской энциклопедии» читаем: «Дух – совокупность и средоточие всех функций сознания, возникающих как отражение действительности, но сконцентрированных в единой индивидуальности, как орудие сознательной ориентации в действительности для воздействия на нее и в конце концов для ее переделывания» (Лосев А. «Дух».//»Философская энциклопедия». Т. 2. М.,1962. С. 82). «Дух», сказано в «Философском энциклопедическом словаре» 1989 г., – это «философское понятие, означающее нематериальное начало» « в марксистской философии понятие дух употребляется обычно как синоним сознания».

В чем же состоит абсолютная противоположность материи и сознания?

Во-первых, в гносеологических (чувственных и понятийных) образах Я самих материальных предметов, нет ни грана вещественности от этих объектов, хотя имеется или может быть получена необходимая для познания информация о них; гносеологические образы отвлечены не только от нейродинамических кодов, лежащих в их основе и заключенных в структурах головного мозга, но и от отражаемых в них материальных объектов; они самостоятельны; это–особый мир субъективная реальность.

Во-вторых, на основе репродуктивных образов в сознании формируются конструкты, подлежащее опредмечиванию; благодаря творческой природе сознания создаются идеальные образы, не имеющие прямых прототипов в материальной действительности (способные однако, обрести впоследствии материальный статус).

В-третьих, имеется в виду также зависимость индивидуального сознания от материального бытия, понимается его реальная конечность смертность, в этом отношении его враждебность материальному бытию непримиримость с конечностью конкретно-сущего.

4. Различение душевной жизни и сознания


Оправдание различения душевной жизни и сознания заключается в следующем. Душевная жизнь в принятом нами смысле есть как исходная точка, так и постоянный, неустранимый субстрат всех явлений сознания. У новорожденного ребенка или у низших животных такое сознание исчерпывается одной лишь "душевной жизнью". С другой стороны, эта же душевная жизнь есть общий фон, всеобъемлющая стихия, лишь на почве которой и в неразрывном единстве с которой возможны высшие формы сознания. Они суть не что иное как усложненные виды душевной жизни, ибо они суть тоже "переживания". Душевная жизнь есть зародыш и субстрат всякого сознания вообще, правда, как чистая потенция. В чистом виде такая потенция проявляется лишь в низшей форме "душевной жизни вообще", в высших же своих обнаружениях всецело опирается на иную силу, как бы питающаяся хотя и не чуждыми ей, но всё же и не ею самою созданными соками.

Впоследствии мы разделим сознание на 3 области:

– предметного сознания;

– экзистенции (сознания как переживания) и

– самосознания.

5. Различение сознания и знания


Тейхмюллер (1832–1888) ввел различение понятий сознания и знания. Его последователь Алексей Козлов писал: «Все наше сознание мы можем разделить на 2 области: первоначальное или простое сознание и производное или сложное сознание». Несколько позже это различение развивается Козловым еще дальше. Первоначальное сознание «само по себе есть нечто невыразимое и несказанное... оно предшествует всякому знанию... оно бессознательно, а всякое знание состоит из отношений». «Выражение “знать непосредственно” – ошибочно и неточно: знать всегда можно только посредственно».

Отсюда вытекает следующее определение опыта у Козлова: «я разумею под опытом первоначальную, неясно сознаваемую деятельность ума, соединяющего элементы простого, непосредственного сознания». Козлов, как видим, тщательно различает то, что дано нам в “первоначальном сознании”, от всего, что привносит сюда деятельность ума, преображающего данные сознания в знание, которое всегда вторично, всегда “посредственно”. Исключительной ясности все эти анализы достигают в статье Козлова «Сознание Бога и знание о Боге». В “первоначальном сознании” мы находим, по Козлову, с одной стороны, непосредственное сознание Бога. Это сознание Бога остается само по себе, как и все в первоначальном сознании, “несказанным”, – и этого сознания Бога как непосредственной данности, ничто не может удалить из состава души. Но от “сознания Бога” надо строго различать всякие понятия о Боге, развитие и разнообразие которых образует все то, что мы находим в религиозных верованиях человечества.

Вследствие того, что всякое знание “посредственно”, падает, с одной стороны, наивный реализм, а с другой стороны, утверждается символизм всякого познания (о внешнем мире). Иными словами, познание вовсе не лишается связи с подлинным бытием; “исследование законов явлений нисколько не низводит содержание отдельных наук к чему-то фантастическому и бесполезному, – пишет Козлов, – потому что явления, изучаемые нами, все-таки не чужды реальности... в явлениях мы не имеем дела с действительными существами или вещами, как они суть сами по себе, не имеем дела прямо даже с деятельностями этих существ, но все-таки соприкасаемся с законообразным их отражением в нашем сознании”. “Мир материальный, – пишет Козлов в другом месте, – состоит только из образов, существующих в нашем сознании, но нельзя отрицать некоторого соответствия этого кажущегося мира образов с тем, что происходит в действительном мире субстанций, так что в явлениях первого своеобразно отражаются реальные события и порядок деятельности, принадлежащий существам второго”.

Поскольку “первоначальное сознание” заключает в себе “непосредственно данное”, оно, по терминологии Козлова, – абсолютно, тогда как всякое знание относительно: “оно состоит из мыслимых нами отношений между пунктами первоначального сознания, в котором еще вовсе нет знания”. Эта гносеологическая позиция разделяется в основном всеми русскими защитниками лейбницианства. В этом отношении Козлов, следовавший здесь Тейхмюллеру, имел несомненное влияние на нескольких мыслителей.

6. Сознание и бытие


Из тезиса Н. Лосского об органической сочетанности субъекта и объекта в акте познания (т. е. из тезиса о “гносеологической координации”) Франк делает вывод, что оба члена знания, субъект и предмет, должны мыслиться и существуют на фоне некоего объемлющего их единства. Тем самым, сознание не противостоит бытию, но включено в бытие. Сознанию противостоит лишь “предметный мир” – область “объективируемого”, в то время как само подлинное бытие (или “сущее” по терминологии Вл. Соловьева) не знает раздвоения на субъект и объект.



Однако из этого не следует, что отвлеченное знание предметного мира – субъективно и что лишь в постижении Всеединства мы имеем дело с интуитивным познанием. По Франку, предметное знание не менее объективно, чем “металогическое”, только оно (предметное, отвлеченное знание) направлено на поверхность вещей, на застывшее, мертвое бытие, а не на сокровенную глубину. Однако эта застывшая поверхность бытия существует объективно, а не как продукт познавательной конструкции! Так Франку удалось реалистически применить основной замысел интуитивизма.

7. Что же такое сознание?


1. Интегральная функция сознания.

1. В самом широком и общем смысле слово сознание употребляется в допущении, что всякое душевное явление есть "явление сознания". При невнимательном отношении к делу легко кажется, что сознание в этом смысле равносильно знанию переживаемого, тому, что часто называется "внутренним восприятием". Ясно, однако, что, поскольку этому приходится учиться, – иметь или "сознавать" душевное переживание и знать его – суть различные состояния.

Ибо сознание шире знания тем, что оно охватывает и безотчетные, неуясненные состояния самопроникнутости или "бытия-для-себя".

Следует отметить также, что познавательные содержания характеризуют лишь особую группу душевных явлений, которым присуща черта направленности, и притом только одну сторону этих явлений, именно саму цель или мишень, на которую мы направлены, тогда как само состояние направленности сознается при этом уже лишь в обычном, широком смысле, т. е. как всякое иное наше переживание. Именно потому, что в такой форме смутного познавательного содержания нам предстоит всегда лишь что-нибудь отдельное, – будь то предмет внешнего мира или какое-либо явление душевной жизни, – всё остальное содержание душевной жизни (включая и само переживание направленности) в этот момент "сознается" нами уже в иной форме. Оно не есть ни ясное, ни смутное содержание или предмет познания; оно не предстоит или противостоит нам, оно просто есть в нас или, вернее, есть мы сами.

Общая сознаваемость всей душевной жизни есть именно, за указанным исключением, намеченная нами непосредственная прозрачность, живое "бытие-для-себя", принципиально отличное, как это явственно показывает внимательное наблюдение, от того характера сознания, который присущ для нас “предметным содержанием”.

2. Сознавать = “отдавать себе отчет”

Когда мы говорим о ком-либо, что он "не сознает" чего-либо, например угрожающей ему опасности, важности или трудности предстоящей ему задачи, когда мы требуем, чтобы человек “отнесся сознательно” к нашим словам и т. п., под словом сознавать мы разумеем “отдавать себе отчет”, т. е. проще говоря, знать что-либо, отчетливо различать содержания предмета.

Различие между познающим и непознающим – как бы между бодрствующим и дремлющим сознанием – неизмеримо значительнее, чем различие между знающим и незнающим. Это различие между апперцепцией и перцепцией (Лейбниц) заставляет весьма часто называть сознанием вообще только бодрствующее, внимательное, обращенное на предмет сознание; но тогда оно есть предметное сознание. То самое, что в простом переживании было только нашим внутренним состоянием, становится здесь самостоятельным, вне нас сущим предметом, на которое направлено наше сознание. Всякий может вспомнить, например, переход от полудремоты, предшествующей пробуждению, к самому пробуждению, когда смутные, невыразимо слитые с нашим самочувствием грезы или кошмары вдруг преобразуются в различные и знакомые предметы вне нас; а более тонкое самонаблюдение обнаруживает то же самое и в каждое мгновение нашего бодрствования.

3. Сознание как сосредоточенность

Третье значение – самосознание, сосредоточенность. Дифференциация сопровождается интеграцией. Душевная жизнь, перестав быть сплошным бесформенным целым, как бы выпустив из себя щупальца, направленные вовне, вместе с тем сосредоточивается, уплотняется изнутри. По меньшей мере всякое практическое предметное сознание сопровождается этим характерным образованием ядра душевной жизни, "умышленности"; это отношение есть связь между предметом и нашим средоточием.

Быть сознательным – значит в этом смысле преобразовать безразличное единство душевной жизни в резко выраженную двойственность между центром некого пучка душевных лучей и сферой, освещаемой ими. Самосознание есть особый специфический вид сознания. Оно есть именно ядро душевной жизни, место, в котором общее душевное сознание как бы сгущается и тем самым просветляется – центральная часть пламени душевной жизни. Оно есть место, откуда ведется управление душевной жизни, где как бы хранится направляющая энергия сознания. Влечения и стремления присущи и душевной жизни; но хотения и желания всегда исходят из нашего я и в качестве сознательных волевых явлений явственно отделяются от слепых тяготений душевной жизни.

По большому счету это, конечно, есть только видимость действительно-свободной-сознательности, поскольку "сознательность" наших волевых действий часто лишь почетная фикция: у грешного смертного сознание по большей части находится в плену у слепой душевной жизни. – Но и фикция есть не ничто, а своеобразная реальность, и плененный вождь остается почетным, высшим лицом. Эта видимость сознательности в душевной жизни есть всё же форма, – хотя и неглубокая, только внешняя, – в которой обнаруживается подчиненность душевной жизни нашему я.

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=FAQ&op=view&id=54