Интенция | Все о философии

22.03.2009 - Этика Эпикура

1. Этика – центр Эпикурова пафоса
2. Учение о человеческом духе
3. Аскетика Эпикура
4. Атараксия
5. Смерть



Этика – центр Эпикурова пафоса


Конечно же, физика и каноника Эпикура служат лишь подстройкой его этики. Они освобождают мудреца от самого пагубного из всех заблуждений – от веры в сверхъестественное и от страха смерти.

«"Живые идолы", населяющие пустые промежутки между мирами, это – явная сделка с толпою, с официальными верованиями, которые мудрец не желает оскорблять, оставляя их в толпе, поскольку они ему не мешают. Богов, в общепринятом смысле, не существует; и настоящее нечестие состоит не в том, чтобы их отрицать, а в том, чтобы признавать их существование: если бы Бог существовал, Он хотел и мог бы упразднить существование зла; а если бы Он не хотел и не мог, Он был бы немощным и злым – не был бы Богом. Нет сверхъестественных сил, которых мы могли бы бояться и которые могли бы отклонять нас от преследования нашей естественнй цели – довольства или удовольствия. Равным образом мы освобождаемся и от страха смерти: все хорошее или дурное, благо или зло состоят в ощущении, а вместе со смертью ощущения прекращаются. Смерть – ничто для нас: есть мы – нет смерти; есть смерть – нас нет. Так пред мудрым исчезает страшнейшее из всех зол: надо только усвоить эту истину.»

Эпикур требует, чтобы мы имели правильное представление о смерти, потому что в противном случае это представление нарушает наш покой. Он именно говорит следующее: “Затем свыкайся также с мыслью, что смерть совершенно не касается нас, ибо все хорошее и дурное лежит в ощущении, смерть же есть некое лишение ощущения. Правильная мысль, что смерть нас ничуть не касается, превращает смертность жизни в наслаждение, так как эта мысль не прибавляет бесконечного времени, а избавляет нас от надежды бессмертия. Ибо ничто в жизни не страшно тому, который поистине познал, что в том, чтобы не жить, нет ничего страшного. Таким образом, нелепо бояться смерти потому, что не ее наличие, а ожидание ее наступления причиняет страдание. Ибо как может заставить нас страдать ожидание того, наличие чего этого не делает? Смерть, следовательно, нас совершенно не касается. Ибо, пока мы существуем, смерти нет; а когда существует смерть, тогда нас нет. Смерть, следовательно, не имеет никакого касательства ни к живым, ни к мертвым”. Т. е. голого лишения, каковой является смерть, не следует примешивать в чувство жизни, которое положительно, и незачем мучить самого себя этой мыслью. “Но будущее не является вообще ни нашим, ни не нашим, дабы мы его не ожидали, как чего-то, что должно случиться, и не отчаивались, что оно не случится”. Т. е. нас не касается ни то, что оно существует, ни то, что оно не существует, и оно потому не должно нас беспокоить.

Жизнь человека ограничена настоящей действительностью, настоящими ощущениями. Следовательно, этика должна заключать в себе науку о счастье в этой действительной жизни. Путь для нее расчищен устранением ложных страхов и ложных целей; истинная цель, истинное благо является нас с непосредственной очевидностью как удовольствие, истинное зло – как страдание. Что удовольствие есть высшая цель нашей жизни, это так же непосредственно очевидно, как то, что огонь жжет или снег – бел. Всякое животное с момента рождения стремится к удовольствию, радуется ему, как высшему благу, и по мере сил старается избегать страдания, как величайшего зла; делая это, оно подчиняется внушению самой природы. Нет надобности доказывать какими-либо рассуждениями, почему надо стремиться к удовольствию или избегать страдания: это чувствуется непосредственно, как то, что огонь жжет, снег бел, мед сладок. Никто не избегает или не порицает удовольствия как такового: от него отказываются лишь в том случае, когда оно влечет за собой большие страдания. Никто не любит страдания и не подвергается ему ради него самого; его избирают лишь там, где оно ведет к большему удовольствию или к избавлению от больших страданий.

Материальное - сущность человека, материальное есть также, необходимым образом, его специфическое благо, которое как актуальное и реализованное, делает человека счастливым. Поскольку благо - природа в ее непосредственности, то ясно без околичностей, что благо - это и наслаждение.



Об этом говорили уже киренаики. Однако, Эпикур радикально реформирует их гедонизм. Киренаики утверждали, что удовольствие есть естественное движение, страдание же - движение насильственное, однако они отрицали понимание наслаждения как покоя, т.е. промежуточного состояния, в котором отсутствует страдание. Эпикур не только принимает такую трактовку, но и усиливает ее, понимая покой ("catastema") как предельную границу счастья. Если киренаики полагали физические состояния удовольствия и страдания более сильными, чем психические, то Эпикур утверждает обратное. Такой исследователь человеческой натуры, каким был Эпикур, великолепно понимает, что ограниченные во времени телесные переживания куда как менее интенсивны, чем сопровождающие их внутренние резонансы и движения "psyche".


Эпикур явился возобновителем киренской философии (мыслей Аристиппа). Но в эпикурейском учении греч. этика уже в посл. раз выступает с такого рода проповедью. Нельзя сказать, чтобы учение Эпикура было во всем сходно с гедоническим. Учение Аристиппа было жизнерадостно. Эпикур вроде бы точно так же учил наслаждению; но в нем замечается старческая черта утомления: это – изверившийся в удовольствии человек, который прежде всего дорожит невозмутимым покоем. Он хочет наслаждаться жизнью, выработав в себе систематическую диету, подчинив себя строгому режиму. Он не ловит отдельных мимолетных наслаждений, как Аристипп, который хотел пить до дна полную чашу удовольствий, не смущая себя заботами о прошедшем и будущем, дорожа настоящим. Эпикур учит не гнаться за мгновенным удовольствием, но искать постоянного состояния довольства, которое дороже ему, чем отдельные случаи наслаждений. Поэтому некоторые удовольствия он считает прямо вредными, учит их избегать. Наконец, он вместе с Платоном признает, что всякое удовольствие состоит в удалении страдания; поэтому высшим состоянием блаженства он считает такое, в котором удалены все страдания, которая очень походит на совершенную апатию, бесстрастие киников (и стоиков).

Идеал эпикурейского мудреца не моральный, а эстетический, поскольку в его основе лежит наслаждение. В этом смысле эпикурейство – это просвещенный, утонченный и просветленный, но все же эгоизм. Наслаждение эпикур определяет как отсутствие боли и смятения. Значит, между наслаждением и болью нет ничего среднего. Если устранены телесная (возникающая из-за недостатка в чем-либо) и духовная (связанная со страхами) боль, то это и есть наслаждение. эпикур подчеркивает достижимость наслаждения. Если удовлетворены осн. потребности (голод, жажда и т. п.), то большее наслаждение невозможно – все остальное будет уже его вариациями, станет лишь разнообразнее ощущение наслаждения.

Киренаики полагают, что телесные страдания хуже душевных. Эпикур же придерживался противоположного взгляда. Всякое удовольствие имеет свою цену для счастья жизни лишь постольку, поскольку оно способствует удалению страданий. Наслаждение явл. лишь средством, чтобы отделаться от мучительной нужды, а чув. наслаждения, по Эпикуру, лишь возмущают спокойствие духа и потому опасны для него. Эпикур проповедует устойчивое удовольствие, в противоположность удовольствию подвижному Аристиппа.

Учение о человеческом духе


1. Сила духовного утешения

Условия такого удовольствия заключаются прежде всего в нашем духе; поэтому Эпикур ставит духовные наслаждения неизмеримо выше телесных – другое отличие от Аристиппа. И, хотя в конце концов все удовольствие и страдание зависят от телесных движений, – на тело действуют лишь настоящие удовольствия и страдания, на душу – и будущие, и прошедшие. Дух не ограничен сферой настоящего, а потому мы можем иметь в нашем духе утешение от настоящих страданий.

Эпикур превозносит силу духа над телом не менее стоиков и киников. Он думал, что с помощью философии человек может реально побеждать телесные скорби и страдания.

"Мудрый и на костре, и на кресте будет чувствовать себя счастливым и говорить: сколь сие мне сладко, сколь все сие меня не касается".

2. Независимость

Мудрый всего менее зависит от внешних обстоятельств; при помощи усвоения истинного правила жизни он может реально побеждать телесные скорби и страдания, перенося их мужественно и с невозмутимою ясностью. Ни один киник, не признававший страдание за зло, не высказал в столь резкой и решительной форме свое убеждение в бессилии страдания над истинным философом: на костре или на кресте он не падет духом и будет счастливым; среди жесточайшей пытки он будет в состоянии сказать: "как сладко мне, сколь это меня не заботит!" И как ни преувеличено это выражение, которое кажется Цицерону прямо смешным, оно перестает быть таковым, когда мы читаем последнее, предсмертное письмо Эпикура к Идоменею. "Проводя счастливый и вместе последний день жизни, мы написали вам следующее. Мы испытывали боли пузыря и кишечника, сила которых превзойдена быть не может. Но всему этому противоборствовала радость душевная при воспоминании о продуманных нами размышлениях. Ты же, достойно твоей преданности мне и философии с отроческих лет твоих, заботься о детях Метродора" (друга Эпикура, умершего ранее него).



3. Потаенность

Живи тихо, советовал Эпикур, скрывайся от других; и сам он жил среди друзей-учеников действительно так. Дружба была самой симпатичной добродетелью эпикурейцев. На почве ее развивалась общая благожелательность ко всем людям. Исходя из принципов истинной дружбы, Эпикур отвергал и коммунизм Платона: между друзьями и так все общее; коммуна как принудительное учреждение есть признак недоверия. А там, где нет доверия, нет и дружбы. Эпикур сознавал и учил, что блаженнее давать, нежели принимать.

Ничто не дает душе большего успокоения и довольства, в особенности там, где, как в саду Эпикура, люди соединяются нравственной солидарностью в одном и том же идеале жизни. Т. обр., над телесными удовольствиями возвышаются духовные. Правда, по Эпикуру, нет ничего сверхчувственного, и, следовательно, нет удовольствия или страдания, которые бы не зависели от испытанных телесных движений или состояний, как нет и мнений, понятий или представлений, которые бы не обусловливались испытанными ранее чув. восприятиями. И тем не менее на тело действуют непосредственно лишь настоящие впечатления, а на душу – и прошедшие и будущие, поэтому мы можем искать в ней утешения от настоящих страданий. Кроме того, спокойствие и невозмутимость души есть ведь тоже своего рода физ. состояние. Т. обр., несмотря на свой сенсуализм, Эпикур превозносит силу духа, его господство над страстями. Источник величайших зол закл. не в теле и его потребностях и не во внешних обстоятельствах, а в ложных мнениях и страстях нашей души; равным образом счастье зависит не от внешних благ и богатств, а от состояния духа (разума).

4. Значение рассудительности

Непременное условие такого состояния духа есть философия и рассудительность. Добродетель необходима для счастья, но она не имеет цены сама по себе, а лишь по приносимому ею счастью. Разумность освобождает человека от суеверия и пустых страхов; умеренность, самообладание – помогает бороться со страданиями; мужество освобождает нас от страха перед болью, опасностями и даже смертью; справедливость уничтожает страх наказания и необходима для обеспечения невозмутимого спокойствия жизни, в котором – высшее счастье человека. "Нельзя жить приятно, не живя разумно, умеренно и справедливо". Но вместе с тем справедливость и добродетель играют для Эпикура лишь роль диеты, имеющей значение чисто относительное для здоровья человека. Мудрый ходит между людьми как бог: его счастье столь же полно и неотчуждаемо, что даже находясь на хлебе и воде, он не станет завидовать самому Зевсу.

Аскетика Эпикура


1. Категоризация потребностей

Нельзя жить приятно, не живя разумно, умеренно и справедливо. Для того, чтобы достичь удовольствий, необходимо избавиться от страданий и страстей. Идеал эпикурейского мудреца – человек, который может побеждать страсти своей души. Человек должен умерять свою похоть, плоть.

Для этого Эпикур приводил такое разделение всех наших нужд. Потребности бывают 3 видов:

1) естественные и необходимые;

2) естественные и ненеобходимые;

3) неестественные и ненеобходимые, возникающие только вследствие ложного суждения.

Пример удовольствия 1-го вида: человек голоден, и ему достается кусок хлеба; 2-го вида: удовольствия от того, что предшествует продолжению рода; 3-го вида: пир. Человек должен ограничиваться ест. и необходимыми удовольствиями – ограничивать себя в еде и телесных удовольствиях.

Удовлетворить потребности 1-ой группы можно без труда. Поэтому умение обходиться малым эпикур считает важнейшей добродетелью. Благоразумие после "расчета наслаждений" взвешивает пользу и вред и отвергает наслаждение, которое из-за связанных с ним физ. боли или смятения души может вызвать все растущее отвращение. Полит. деятельность, напр., по эпикуру, вносит в жизнь столько беспокойства, что предпочтительнее не выходить за пределы частной жизни.

Насыщение "чрева" есть самое необходимое и вместе самое простое и доступное из всех удовольствий. Удовольствия второго рода – ест., но не необходимые – служат как бы приправой к первым: доставление их, там, где они не выходят за пределы удовлетворения простой и ест. потребности или аппетита, обыкновенно не сопряжено с большими трудностями; а там, где такие трудности возникают, надо уметь довольствоваться лишь необходимым. Наконец, удовлетворение мнимых, неестественных потребностей есть не только наиболее дорогое и трудное, но и наиболее опасное для нашего душевного спокойствия и совершенно мнимое: ложные и неест. потребности по существу своему ненасытны, и все несчастия и скорби чел. вытекают из этих мнимых потребностей или неразумных желаний и неразумных страхов, между тем, как счастье дается покоем и довольством. Поэтому все заботы наши должны быть направлены на сохранение душевного и телесного здоровья и невозмутимости духа. Стоит только возмутиться покою душевному – и в нас разражается буря, которая не утихает, пока наша страсть не находит удовлетворения. Покой душевный достигается довольством и бесстрашием, а довольство и бесстрашие даются мудростью. Чтобы достигнуть довольства, достаточно слушаться голоса природы. Это правило требует опрощения жизни, отречения от суеты. Голос природы требует немногого: он говорит нам "не голодай, не жажда и, не мерзни", и все это удобоисполнимо. Наоборот, ложные мнения требуют от нас бесконечного. Живи согласно природе – никогда не будешь беден; живи согласно мнению – никогда не будешь богат.



2. Чрево – корень всех зол

На самом деле, корень "удовольствия" лежит в области "чрева", и его потребности суть единственно-необходимые, почему и удовлетворение их необходимо. Все остальные удовольствия могут быть в случае надобности отвергаемы нами по измерении сопряженных с ними страданий и лишений; умение довольствоваться необходимым является великим благом – не для того, чтобы всегда пользоваться малым, а для того, чтобы довольствоваться им, когда не имеешь многого. Кто не довольствуется малым, тому ничто не будет достаточным. Всего приятнее наслаждаются обилием те, кто всего менее в нем нуждаются; кто всего менее боится будущего, тот всего приятнее его встречает. Отсюда – необходимость приучать себя к самому скромному и умеренному образу жизни, равно полезному для здоровья и для душевного спокойствия. Чем меньшим мы довольствуемся, тем меньше мы зависим от судьбы, тем бесстрашнее глядим в будущее, зная, что необходимое достать легко, и суетное или излишнее достается всего труднее. "Поэтому, когда мы признаем удовольствие конечною целью, мы разумеем не удовольствия развратников, заключающиеся в наслаждении, как это полагают некоторые незнающие, несогласные с нами или дурно усвоившие наше учение. Мы разумеем под удовольствием то, чтобы не болеть телом и не смущаться душою; ибо не попойки, не непрерывные кутежи, не любовные наслаждения или пышный стол рождают приятную жизнь, а трезвое рассуждение, исследующее основание всякого стремления или отвращения и изгоняющее те мнения, которые порождают наибольшее смятение души. Начало всего этого и величайшее благо есть мудрость (φρονηαζ), источник всех прочих добродетелей, которая учит нас, что нельзя жить приятно, не живя разумно, и хорошо, и праведно, и наоборот, нельзя жить разумно, и прекрасно, и справедливо, не живя приятно. Ибо добродетели срослись воедино с приятною жизнью, и эта последняя неотделима от них". Эпикур не хочет быть отвлеченным моралистом: добродетели избираются им не ради них самих, а ради удовольствия, с которым они нераздельны. "Я призываю к непрерывным удовольствиям, а не к пустым и тщетным добродетелям, лишенным твердой надежды на плоды"; "я плюю на прекрасное и на тех, кто суетно им восхищается, если оно не доставляет никакого удовольствия". И тем не менее Эпикур убежден в том, что все отделимо от удовольствия, кроме добродетели. Чем не морализм?

Атараксия


1. Учение об атараксии

Атараксия, правильная – безмятежная – жизнь предполагает не только отсутствие физ. боли, но и свободу души от смятения и тревоги. Ее достижению служит и добродетельная жизнь. Мудрый будет, напр., ориентироваться на справедливость, поскольку иначе он не защищен от санкций со стороны об-ва. Справедливое – это соглашение, заключенное людьми для обеспечения пользы. Но надо и "пользоваться мудростью, которая ... предлагает нам свои услуги как надежнейший проводник к наслаждению" (Цицерон). Устранение ложных мнений ведет к победе над страхами, угрожающими атараксии. Боги, по эпикуру, не вмешиваются в земные дела. Они ведут блаженную жизнь, безмятежность которой не нарушается "тягостными делами". Космос, по эпикуру, не управляется ни необходимостью, ни роком.

Наиболее верным средством к удалению страданий или "устойчивому удовольствию" служит освобождение от потребностей и полное освобождение от страхов и забот. Результатом является тишина и спокойствие души, которые проповедовал еще Демокрит. Философия освобождает нас от всякого страха, показывая ничтожество смерти и истинную меру удовольствия и страдания. Вместе со страхом богов и страхом смерти исчезают наиболее грозные призраки, отравляющие нашу жизнь. Но и страх страданий или внешних бедствий исчезает для того, кто познал цену жизни и меру страдания.

2. Учение о страданиях

Страдания либо кратковременны, либо выносимы; постоянная мысль об этом, к которой мы должны себе приучать, придает нам мужества и невозмутимого спокойствия духа. Мудрость дает нам верную расценку благ и. зол; она внушает нам мужество, без кот. жизнь отравлена страхом, умеренность, без кот. нет спасения от душевных бурь, и справедливость, без кот. нет спокойствия в чел. жизни. Разумеется, нет отвлеченной "правды" или справедливости самой по себе; неправда или преступление дурны не сами по себе, а по тому страху возмездия, кот. с ними связан и кот. мешает настоящему спокойствию и довольству. Преступник может избежать наказания, но не может избежать страха [имманентного наказания]. Невозмутимое спокойствие есть высший плод праведности. Однако если сущность справедливости состоит лишь в том, чтобы никому не вредить, то люди нуждаются не менее ее во взаимопомощи и дружбе. Дружба неотделима от удовольствия. Она нам нужна для того, чтобы жить безопасно, и внушается нам благоразумием, эгоистическими соображениями; но вместе с тем Эпикур признавал, что для счастливой жизни нет ничего выше и приятнее дружбы, как это он доказывал не только словами, но и делами до самой смерти.



3. Авторитет учителя

Специальная этика эпикурейцев носит казуистический характер (как и у стоиков). Ее разработка была заложена самим Эпикуром в его многочисленных трактатах и письмах к друзьям, в которых он выступает деятельным, заботливым наставником и пастырем своих друзей, тонким моралистом, поражающим обилием метких и глубоких нравственных советов и правил душевной гигиены. Мн. его мысли и выражения служат как бы отголосками иного, высшего миросозерцания, напр., следующий отрывок из письма, приведенный Сенекой: вместо Бога, видящего наши действия, мы должны избрать образ чтимого человека и жить так, как будто он нас постоянно видит (alqus vir bonus nobis diligendus est et semper ante oculos habendus, ut sic tanquam illo spectante vivamus et omnia tanquam illo vidente faciamus). Отсюда – эпикурейское правило: поступай так, как будто смотрит Эпикур.

Подлинное удовольствие Эпикур видел вовсе не в том, чтобы без всякой меры предаваться грубым чувственным наслаждениям. Как и большинство греч. мудрецов, Эпикур был привержен идеалу меры. Поэтому неверно широко распространенное представление об эпикурейцах как о людях, предающихся исключительно чувственным наслаждениям и ставящих их превыше всего остального. Высшим удовольствием Эпикур, как и стоики, считал невозмутимость духа (атараксию), душевный покой и безмятежность, а такое состояние может быть достигнуто только при условии, что человек научится умерять свои страсти и плотские влечения, подчиняя их разуму.

Смерть


Особенно много внимания эпикурейцы уделяют борьбе с суевериями, в т. ч. и с традиционной греч. религией, которая, по Эпикуру, лишает людей безмятежности духа, вселяя страх перед смертью и перед загробной жизнью. Чтобы рассеять этот страх, Эпикур доказывает, что душа человека умирает вместе с телом, ибо состоит из атомов точно так же, как и физические тела. Смерти не надо бояться, – убеждает греч. материалист,– ибо пока мы есть, смерти нет, а когда приходит смерть, нас уже нет; поэтому смерти не существует пи для живых, ни для умерших.

Эпикур говорил, что в своей философии он стремится освободить людей от 3-х видов страха: страха перед небесными явлениями, страха перед богами и страха смерти. Чтобы избавить людей от всех видов страха, Эпикур разработал физ. часть своей философии. Будучи материалистом, Эпикур пытался доказать, что все протекающие в мире процессы имеют причинно-следственный механизм. Нет ничего сверхъестественного, и так как нет субстанций, кроме материальных, то и причины могут быть также материальные. Если причина найдена, то Эпикур считает свою задачу выполненной. Узнав ест. причину явления, человек начинает побеждать страх перед этим явлением.

Боги существуют не в нашем мире, а между мирами, и поэтому на наш мир не влияют. Так как боги не влияют на наш мир, на нас, то и обратной связи не существует. Всякое поклонение богам – бессмысленно, боги совершенно блаженны, поэтому страх перед богами Эпикуром убирается.



Смерти бояться не надо, так как жизнь и смерть никогда не соприкасаются. Когда есть жизнь – еще нет смерти, когда есть смерть – уже нет жизни. Мы боимся смерти – того, чего никогда не можем знать. Это бессмысленно. Смерти бояться не надо, так как душа состоит из атомов, а со смертью наше материальное тело распадается на атомы, распадается и душа. Душа смертна, и загробной жизни не существует. Смерти бояться не надо, как бояться того, что не существует. Поэтому смысл и цель жизни – в самой жизни; это предельный мировоззренческий “имманентизм”, с полным отсутствием надежды. Камю пишет: В своем удивительном стремлении уйти от судьбы Эпикур убивает восприимчивость и прежде всего душит ее первый крик – чел. надежду. Все несчастья людей проистекают из надежды, которая вырывает их из тишины цитадели и ведет на крепостные стены в ожидании спасения. Эти бессмысленные порывы приводят только к тому, что вновь обнажаются «заботливо перевязанные раны». Вот почему Эпикур не отрицает богов, но отделяет их от людей на такие головокружительные высоты, что у души не остается иного выхода, как вновь замуроваться. «Блаженное и бессмертное существо и само не имеет забот и другому не причиняет их». Еще красноречивее Лукреций: «Неоспоримо, что боги по самой своей природе наслаждаются бессмертием среди глубочайшего покоя, чуждые наших дел, к которым они не имеют ни малейшего отношения». Забудем же богов, навсегда перестанем думать о них, и тогда «ни ваши дневные мысли, ни ваши ночные сновидения не станут тревожить вас». (Камю, «Метафизический бунт»).

Эпикур ищет свободу от страданий тела и от смятений души [своего рода “квиетизм”: Don't worry, be happy!]. В этом истинное наслаждение. Это достигается философией, поэтому философией заниматься не поздно никогда. Но надо искать не временных удовольствий: в еде, вине, в др. телесных удовольствиях, – они либо скоро кончатся, либо могут превратиться в свою противоположность, как, напр., переедание. Телесные удовольствия ограничены и непостоянны. Поэтому душевные наслаждения, душевный покой выше телесных, так как душевный покой может быть постоянным. Духовное и душевное (Эпикур их не различает) выше телесного потому, что включает в себя не только настоящее (как телесное), но и прошлое, и будущее. Будучи сильнее и выше, дух может повлиять и на телесное состояние, т. е. телесные страдания могут быть успокоены духом и даже переведены в разряд удовольствий.

Эпикурейский мудрец – это человек, который имеет определенные убеждения, соответствующие эпикурейской философии, имеет страсти, свойственные человеку, но умеет побеждать их, верен дружбе, на правящем посту не будет тираном, не раболепствует перед судьей и тираном и т.п. Так как атомы имеют причину движения в себе, то и человек, состоящий из атомов, имеет причину в самом себе. Человек свободен, судьбы нет.

Эпикурейцы исходят из мысли о бытии, которая ищет не столько деятельности, проявляющейся вовне, сколько покоя, который, однако, приобретается только благодаря величайшей культуре духа. В XIX в. «эпикуреизм» в рус. языке – образ жизни барина. Эпикур как раз не был таким, и своей идеей об ограничении потребностей он опровергает это представление.

1.Дж. Реале и Д. Антисери "Западная философия от истоков до наших дней"
2. Брокгауз и Ефрон.

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=153