Интенция | Все о философии

23.03.2009 - Теория познания Бруно

Гносеология Бруно

В основе учения Бруно о природе человеческого сознания лежит мысль о единой для всей Вселенной духовной субстанции, находящейся в недрах материи и определяющей многообразие форм жизни. И в человеческой душе, и в “душах” животных Ноланец видел проявление той единой великой жизненной силы, которую он прославлял под именем “плодоносной природы, матери-хранительницы Вселенной” [19,с.166].
Жизнь в той или иной форме свойственна всем природным вещам. Однако проявляется она неодинаково. Душа, “хотя одним и тем же образом, одной силой и цельностью своей сущности находится повсюду и во всем, однако, в соответствии с порядком Вселенной и первичных и вторичных членов, проявляет себя здесь как разум, ощущение и рост, там – как ощущение и рост, в одном – только как растительная способность, в другом – только как сложность состава или как несовершенная смесь, или же, еще проще, как начало смешений”, – писал Бруно в “Светильнике тридцати статуй” [110, т. 3, с. 58]. Духовная субстанция, писал Бруно в “Изгнании торжествующего зверя”, “есть некое начало, действующее и образующее изнутри, от коего, коим, и вокруг коего идет созидание; оно есть точь-в-точь кормчий на корабле, как отец семейства в доме и как художник, что не извне, но изнутри строит и приспосабливает здание” [19, с. 14]. За этими восходящими к неоплатонической традиции определениями скрывалось полемическое содержание, сознание неотделимо от материи; “духовное начало так же не может существовать без тела, как и тело, движимое и управляемое им, с ним единое, с его отсутствием распадающееся, не может быть без него” [там же, с. 15].
Говоря о единстве духовной субстанции, Бруно подчеркивал внутреннее родство “душ” людей и животных. В диалоге “Тайна Пегаса с приложением Килленского осла” он писал, что “душа человека по своей субстанции тождественна душе животных и отличается от нее лишь фигурацией”. Сама же “фигурация”, т. е. особенность строения человеческой души, связывалась Но-ланцем с физическим строением органов тела. И в этом сказалась, вопреки неоплатоническим определениям души, материалистическая направленность его теории познания. Единая духовная субстанция “соединяется либо с одним видом тела, либо с другим, и, на основании разнообразия и сочетания органов тела, имеет различные степени совершенства ума и действия. Когда этот дух, или душа, находятся в науке, имеется определенная деятельность; соединенная же с человеческим отпрыском, она приобретает другой ум, другие орудия, положения и действия” [20, с. 490]. Даже у самых “одаренных” животных не то телосложение, “чтоб можно было иметь ум с такими способностями, как у человека” [там же, с. 492].
Джордано Бруно развивает идущую от классической древности мысль о значении руки – а тем самым и трудовой деятельности человека – в происхождении человеческого сознания и культуры. “Что было бы, – писал он,–если бы человек имел ум, вдвое больше теперешнего... но при всем этом руки его преобразовались бы в две ноги, а все прочее осталось бы таким, как и теперь? ...Как в таком случае были бы возможны открытия учений, изобретения наук, собрания граждан, сооружения зданий и многие другие дела, которые свидетельствуют о величии и превосходстве человека и делают человека поистине непобедимым триумфатором над другими видами животных? Все это, если взглянешь внимательно, зависит в принципе не столько от силы ума, сколько от руки, органа органов” [там же, с. 491– 492].
Теория познания Бруно теснейшим образом связана с его учением о бытии. Человеческий разум в ней ни по происхождению, ни по сущности своей не противостоит йрироде, представляющей собой единство материи и внутренних сил, а выводится из нее.
Цель познания не ограничена непосредственным наблюдением физических явлений. Задача разума – проникнуть за внешний облик мира и, углубившись внутрь природных явлений, познать законы бесконечно движущейся и изменчивой природы. “Разумный порядок”, т. е. совокупность человеческих представлений о Вселенной, есть, по учению Бруно, “тень и подобие” природного порядка, который в свою очередь является “образом и одеянием” “божественного” мира – мира внутренних законов природы. Или, говоря иначе, логическое есть отражение физического, а физическое есть образ метафизического мира, мира внутренних закономерностей строения Вселенной [см. 110, т. 2, ч. 3, с. 94–96].
Человеческий разум, писал Бруно во франкфуртском трактате “О составлении образов”, есть некое “живое зеркало”, отражающее в себе “образ природных и тень божественных вещей”. Это “зеркало”, человеческий разум, воспринимает идею как причину вещей (а идея, как подчеркивал Бруно, “неотделима от вещей, но соединена с ними наитеснейшим образом”), он воспринимает форму как саму вещь или вид, ибо к ней относится вся субстанция вещи, хотя – опять характерное уточнение: форма “физически не существует без материи”. Иначе говоря, следует рассматривать мир “вместе с физиками” (а Ноланец всегда причислял себя к философам-физикам), “считающими материю субстанцией всех вещей, которая выводит формы из своего лона и своих собственных недр” [там же, с. 96].
Итак, хотя “мудрый видит все вещи в изменении” (21, с. 44), задача познания – уловить и установить за внешней изменчивостью вещей постоянство природных законов. В соответствии с этой целью определяет Бруно и ступени познания. Знание возникает из ощущения. Познание невозможно без чувственных образов. Разум не должен “блуждать вне зеркала”; познание наше не может обойтись “без неких форм и образов, которые воспринимаются внешними чувствами от чувственных объектов” [110, т. 2, ч. 3, с, 103].
Однако познание не может ограничиться областью ощущений. И дело не только в том, что чувства могут обмануть, что возможны ошибки, искажения образа внешнего мира в наших ощущениях. Чувственное познание недостаточно, потому что без обобщения данных, предоставленных ощущениями, человеческий разум не может познать сущность явлений, не можег подняться до познания Вселенной, ее строения и законов.





Поэтому в процессе познания чувство (sensus) “поднимается к воображению, воображение (imaginatio) к рассудку, рассудок (ratio) к интеллекту (intellectus), интеллект к уму (mens)” [21, с. 80]. Эти ступени познания находятся, по мнению Ноланца, в прямой зависимости от объекта познания – природы: “Природа нисходит к произведению вещей, а интеллект восходит к их познанию по одной и той же лестнице... Нисхождение происходит от единого сущего к бесконечным индивидуумам, подъем – от последних к первому” [20, с. 282– 285]. Следующей после ощущения [в некоторых сочинениях Бруно оно подразделяется на простое ощущение (sensus), воображение (imaginatio), память (memo-ria)] ступенью познания является рассудок (ratio). Он осмысливает то, “что воспринято и удержано ощущением”, выводя “с помощью рассуждения всеобщее из частною”. Выше рассудка стоит интеллект (intellectus). Он осмысливает уже не данные ощущений, а сами результаты логического рассуждения, рассматривая их в некоем внутреннем созерцании. Деятельность интеллекта подобна “внутреннему чтению”; Бруно сравнивает его с “видящим зеркалом”, сочетающим в себе способность к отражению внешнего мира с активным его осмыслением [110, т. 1, ч. 4, с. 31–32]. “Когда интеллект хочет понять сущность какой-либо вещи, он прибегает к упрощению... удаляется от сложности и множественности, сводя преходящие акциденции, размеры, обозначения и фигуры к тому, что лежит в основе этих вещей... Интеллект ясно этим показывает, что субстанция вещей состоит в единстве, которое он ищет в истине и в уподоблении” [20,с. 284].
Высшей способностью человеческого разума, благодаря которой он может подняться до созерцания всеобщей субстанции, является “ум” (mens). Он “выше интеллекта и всякого познания”, “он охватывает все без всякого предшествующего или сопутствующего рассуждения” и может быть уподоблен “живому и наполненному зеркалу, в котором тождественны зеркало, свет и все образы” [110, т. 1, ч. 4, с. 32]. Проявлением этой высшей ступени познания является непосредственное созерцание божества; душа “по сущности своей есть в боге, который и есть ее жизнь” и “при помощи умственной деятельности... соотносится к его свету и блаженному объекту”, – писал Бруно в диалоге “О героическом энтузиазме” [21, с.60].
Итак, конечной целью познания является созерцание божества. Но эта мысль Бруно может быть правильно истолкована только с учетом отождествления в ноланской философии бога-природы и природы-материи. Высшая ступень созерцания, к которой, по Бруно, стремится человеческий разум, заключается в глубочайшем познании тайн природы, олицетворенной в диалоге “О героическом энтузиазме” в образе Дианы, воплощающей “мир, Вселенную, природу, имеющуюся в вещах”. Достигая этого высшего знания, мыслитель “на все смотрит как на единое и перестает видеть при помощи различий и чисел... Он видит Амфитриту, источник всех чисел, всех видов, всех рассуждении, которая есть монада, истинная сущность всего бытия” [21, с. 163].
Принимая интеллектуальную интуицию, т. е. непосредственное созерцание умом всеобщности природы и ее законов, Бруно не отрывал интуитивное познание от предшествующих ему этапов чувственного и рационального знания, а рассматривал различные ступени познания в их цельности, как единый процесс. Ощущение становится воображением, воображение – рассудком, рассудок – интеллектом: познание есть непрерывный процесс восхождения к высшему созерцанию [см. 110, т. 2, ч. 2, с. 176]. Чувственное и логическое познание не оторваны от интуиции, они ведут к ней, она является их высшим завершением.
Процесс познания бесконечен. Хотя человеческий ум “конечен в себе”, он “бесконечен в объекте”, ибо предмет познания – бесконечная Вселенная [21, с. 62]. Человечество никогда не сможет достигнуть абсолютного знания: “Оно никогда не будет совершенным в той степени, чтобы высочайший объект был познан, а лишь постольку, поскольку наш интеллект способен к познаванию: для этого достаточно, чтобы божественная красота представилась ему в том и в ином состоянии, соответственно тому, как расширился горизонт его зрения” [там же].
Мысль о практической цели познания выступает у Бруно, как и у других ренессансных мыслителей, в мистифицированной форме магических представлений, В магии, по Бруно, находит свое практическое выражение достигнутое в знании овладение таинственными силами природы. “Натуральная магия”, писал он в “Изгнании торжествующего зверя”, занимается “наблюдением природы, доискиваясь ее тайн” [19, с. 167]. В философии “маг” означает “человека мудрого, способного к действию” [110, т. 3, с. 400]. Эта способность к действию основывается не на сверхъестественных свойствах и силах, а на глубоком познании таинственных сил самой природы. “Магия” означала для Бруно установление новых, не известных еще людям связей природных явлений. Благодаря всеобщей одушевленности, которая пронизывает всю природу, магия устанавливает связь между “душой мира”, или высшим активным началом, заложенным в самой природе, и индивидуальными предметами и явлениями. Магические действия являются “чисто физическими”, и совершать их можно лишь “основываясь на естественных началах”. Натуральная магия (magia naturalis), по Бруно, “есть не что иное, как познание тайн природы путем подражания природе в ее творении...” [40, с. 379].
В решении проблемы истинного знания Бруно отверг как притязания теологии, так и компромиссное учение о “двоякой” истине. Истина – едина, она постигаема философией “посредством обучения и рационального познания, силою действенного ума” [20, с. 482]. К ней ведут “философские и рациональные созерцания, рождающиеся из ощущений, растущие со способностью к рассуждению и созревающие в уме человека” [там же'.с. 469). Всякое иное, внеразумное, основанное на божественном откровении познание – (он именует “святой-ослиностью” тех, “кто не может сбиться с пути, потому что идут, пользуясь не собственным обманным разумом, и непогрешимым светом наивысшего ума” [там же, и. 482–483]) – есть отрицание разумного познания мира, осуждение человеческой мысли, отречение от естественного чувства. В “Изгнании торжествующего зверя” Юпитер поручает Ориону внушить людям, “что философия и всякое исследование... не что иное, как пошлость, И что невежество – самая лучшая наука, ибо дается без труда и не печалит душу” [19, с. 192]. Несовместимость “святой веры” и разума провозглашает Бруно в „Обращении к прилежному, набожному и благочестивому читателю”, предпосланном им “Тайне Пегаса”, где откровенно пародирует проповедников “святого невежества”: “Бегите от вашего зла и найдите ваше благо, изгоните гибельную гордыню сердец, погрузитесь в нищету духа, принизьте мысль, откажитесь от разума, погасите жгучий свет ума, который воспламеняет, сжигает и испепеляет вас, бегите от тех степеней знания, которые только увеличивают ваши горести; отрекитесь от всякого смысла, станьте пленниками святой веры” (20, с. 466].
Выступая против власти авторитетов, против догматического мышления, ограничивавшего научные и философские искания системой заданных постулатов, Ноланец выдвинул требование свободы мысли. “Ведь до чего дошла бесстыднейшая опасливость отцов невежества, – с возмущением вспоминал он свой горький опыт выступлений на диспутах в Оксфорде и Париже, –что они даже наложили запрет на диспуты, предписали постоянство в лекциях и провозгласили похвальным придерживаться единожды принятого мнения” [31, с. 165]. Первым шагом в занятиях философией должно стать сомнение. “Кто желает философствовать, должен вначале во всем сомневаться”, – писал Бруно в поэме “О тройном наименьшем и мере” [110, т. 1, ч. 3, с. 137]. Это не было призывом к пустому отрицанию и скептицизму. Бруно не сомневался ни в существовании объективного мира, ни в возможности его достоверного познания. Он страстно выступал против пирронистов, “которые сомневались в возможности определения каждой вещи” и считали истину чем-то “смутным и непознаваемым” [20, с. 503]. Сомнения Бруно направлены на суждение о мире, на истинность этих суждений. Право подвергать сомнению освященные вековой традицией догмы есть первейшее право – и обязанность – мыслителя. Философ должен отбросить “привычку к вере, установления властей и предков”, общепринятые прописные истины здравого смысла, писал Бруно в предисловии к “Тезисам против математиков и философов нашего времени”. “Предосудительно – давать определение неизученным вещам: низко – думать чужим умом; продажно, раболепно и недостойно человеческой свободы – покоряться; глупо – верить по обычаю; бессмысленно – соглашаться с мнением толпы, как будто плутающая во тьме и навязчивая толпа стоит и видит больше или столько же, сколько тот один, кого она выбрала и назначила себе вождем” [110, т. 1, ч. 3, с. б].

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=311