Интенция | Все о философии

24.03.2009 - Французское просвещение. Метод и «природа человека»

Философия французского просвещения

Пристального внимания заслуживает метод, свойственный крупнейшим французским просветителям. Специфика просветительского «рационализма» сказалась здесь непосредственным образом. Если у Декарта и Лейбница познаваемость законов мира есть следствие их логической формы, то у Гольбаха и Гельвеция таковая определяется содержанием знания: законы природы полезны людям, могут и должны вызвать у разумных умов их одобрение и готовность усваивать их. Порукой этому одобрению то, что люди сами суть продукты природы и теснейшим образом связаны с ней своими ощущениями и потребностями, а ощущения отнюдь не противостоят разуму,—он опирается на них и непосредственно продолжает их дело. Поэтому огромные успехи математики и механики XVII—XVIII вв. были истолкованы просветителями не как опровержение сенсуализма, а как доказательство того, что связи природы не противоречат связям разума, хотя они им и не тождественны.

Сенсуалистические позиции французских просветителей-материалистов в теории познания гармонировали с общей «антиметафизической» направленностью их мировоззрения. Под «антиметафизичностыо» здесь имеется в виду враждебность к спекулятивным догматическим построениям о вечных, неизменных и неподвижных «внутренних» началах бытия. Гегель связывал тот «факт, что интерес отчасти к содержанию, отчасти к форме прежней метафизики, а отчасти к обоим вместе утрачен», с деятельностью Канта, но в этом были «повинны» как английские эмпирики до Канта, так и французские просветители. Антиспекулятивный сенсуализм Вольтера, Кондильяка и Гельвеция складывался под немалым влиянием Локка. Уже Вольтер горячо пропагандировал Локков эмпиризм и Ньютонову механику, и, хотя французские материалисты не приняли деизма Локка и его принципа невмешательства государственной власти в частную жизнь (исходя из условий Франции, они требовали, наоборот, «разумного» ее вмешательства), они подчеркивали правоту безоговорочного сенсуализма, утвержденного, вслед за Ф. Бэконом, Локком.

Но теория познания французских материалистов была в общем метафизической в современном нам понимании этого термина. Ее метафизичность заключалась, во-первых, в абсолютизации познавательной роли ощущений, противостоявшей столь же крайней абсолютизации познавательной роли мышления философами XVII в., а, во-вторых, в созерцательности. Последняя означала, что познающий субъект рассматривался не как практически действующее существо, а как пассивный приемник внешних раздражений. В познании видели не продукт взаимодействия объекта и субъекта, а трансляцию объективного в субъект. Иными словами, в «субъективном» находили только досадную помеху, нечто негативное, затемняющее истину, и не понимали того, что без субъективной деятельности не могло бы быть и объективного по содержанию познания, поскольку оно достигается только через их взаимоопосредствование и творческую активность субъекта. Для французских материалистов активность человека была чем-то внеположным к чувственному восприятию им окружающего мира, практика и познание связывались ими между собой лишь косвенно.

Метафизическим был и их метод, что, однако, проявилось вовсе не в отрицании взаимосвязи явлений или движения и даже не в принципиальном отрицании развития,—эти положения в XVI II в. было уже мудрено отрицать, хотя Карл Линней и остался к ним равнодушным. Натуралист Ж. Бюффон (1707—1788) подытожил и обобщил накопившиеся факты изменчивости земной поверхности и живой природы в сочинениях «Эпохи природы» и «Всеобщая и частная естественная история», мимо которых пройти без внимания было нельзя. Спор нептунистов и плутонистов о причинах преобразований земной коры при всей односторонности позиций, занятых разными его участниками, подготавливал будущий диалектический взгляд на судьбы планет. Космогоническая гипотеза П. Лапласа в «Изложении системы мира» (1796) возникла на основе долгих предшествовавших исканий и не только не противостояла стремлениям объяснить мир с помощью механики, но именно из них вытекала.

Вообще противоположность между диалектикой и метафизикой исторически была всегда более подвижной и менее резкой, чем противоположность между материализмом и идеализмом. В XVIII в. она была мало рельефной, в силу того, что не была еще теоретически осознана. Как бы то ни было, в сопоставлении с господствовавшими в то время в философии взглядами воззрения Дидро и Руссо могут быть охарактеризованы как содержащие в себе зачаточные элементы диалектики. В меньшей степени это же должно быть сказано о других французских просветителях.

Так, Гольбах признавал неразрывное единство материи и движения, развитие в рамках малых отрезков истории вселенной и больших отрезков истории человеческого общества. Не без влияния со стороны естествознания своего времени он склонился к выводу, что Земля всегда изменялась. Вольтер считал бесспорным факт геологической, географической и космической эволюции. Ламетри, а в особенности Дидро, предвосхищая будущее развитие науки, пришли к убеждению, что изменялись органические виды. Поступательное развитие человечества ярко очертил Кондорсэ. Изменчивость же воззрений и убеждений людей признавали все французские просветители. Было бы неверно даже сказать, что изменение и развитие они все понимали в рамках только механического движения: в их рассуждениях появились ссылки на химизм процессов и биологические модели. Подчеркивая многокачественность движения, Дидро утверждает: «человек—не машина».



Но основная ткань метода французских просветителей, а в том числе материалистов, была метафизической.

Атомы или корпускулы, составляющие весь мир, они считали неизменными, а механические законы их движения—основными и всеобъемлющими. В механике Ньютона они усматривали окончательное-заключение о фундаментальных основах природного ю общественного бытия, основах, абсолютно одинаковых: при любых условиях во всех уголках вселенной. Человек—это машина, утверждает Ламетри. Социальные отношения суть отношения моральные, а те являются продолжением законов Ньютона, выведенных им для неорганического мира, но действующих и в общественной жизни,—утверждали Гольбах и Гельвеций. В теории познания метафизическая абсолютизация механики слилась у этих философов с аналогичной абсолютизацией повседневного опыта: познанным они считали то, что наглядно, а потому выразимо в механических моделях.

Метафизическим было убеждение французских материалистов XVIII в., что строй природы неизменен, потому что неизменны ее законы. Неоднократно подчеркивая это, Гольбах полагал, что все,. происходящее в природе, укладывается в рамки огромных круговоротов, в которых общая «сумма существ и элементов» не изменяется и сохраняется. Гельвеций писал о круговоротах в истории людей. Соответствующие формулировки в «Системе природы» говорят о том, что Гольбах не проводит различия между законами сохранения материи и движения, сливает их воедино. Было бы, впрочем, неверно,. считать метафизическими сами законы сохранения, а вопрос о том, все ли они всегда сохраняются, не решен и в наши дни: есть предположения, что гравитация, например, не является постоянной, а факт ее изменения должен был бы внести поправки в некоторые из законов сохранения. Так или иначе, диалектика неизменности и изменчивости, взаимосвязей и взаимообособленности осталась за пределами исканий французских материалистов XVIII в. «...Что особенно характеризует рассматриваемый период, так это—выработка своеобразного общего мировоззрения, центром которого является представление об абсолютной неизменяемости природы».
Ориентиром в исследовании общественной жизни служила для этих философов неизменная «человеческая природа», включающая в свой состав потребности, стремление к их удовлетворению и право каждого на свое счастье, равенство всех в отношении естественных прав, зависимость от изменений окружающей среды и неизменная способность к постепенному, но неуклонному развитию собственного разума. Вольтер отрицал биологическую эволюцию человека, а Дидро считал ее вероятной; Руссо вслед за Монтенем смотрел на человека до некоторой степени пессимистически, а Кондорсэ не изменил своей светлой вере в человеческий разум даже в период самых тяжелых личных несчастий,—при всех этих различиях французские просветители были единодушны в том, что отправным пунктом в изучении жизни людей должна быть общая им всем и одинаковая у всех человеческая природа. Руссо писал, например, что «все, что мужчина и женщина имеют общего, относится к человеческой природе; все, чем они отличаются друг от друга, относится к полу». Что касается возрастных различий, то, включая их в состав человеческой природы, он рассматривал их как принципиально одинаковые для всех стран и эпох. Таким образом, человеческая природа была понята как некий инвариант или запрограммированная Природой с большой буквы совокупность одинаковый у всех людей свойств и одинаково направленных их изменений. Вопрос о том, не нуждается ли в переделке сама человеческая природа, даже и не предполагался.

Последнее обстоятельство разъясняет связь некоторых высказываний французских просветителей, казалось бы, противоречащих доктрине «человеческой природы», с этой доктриной. «Дикарь» и цивилизованный человек, отмечал тот же Руссо, резко отличаются друг от друга по своему душевному складу и стремлениям, так что «душа и страсти человека, незаметно изменяясь, приобрели, так сказать, иную природу». Изменяются и характеры людей. В рамках одинаковой у всех людей склонности к общежитию постепенно, без качественных скачков, в общем для разных людей направлении изменяются интересы государств, формы политической организации и государственные законы.

Так складывается лишенная собственно диалектических черт концепция постепенного развития «человеческой природы». Метафизический характер этой схемы усугубляется тем, что в реальном историческом процессе происходят, по мысли ее авторов, зигзаги, представляющие собой отклонения от естественной «нормы» и возвращения к ней, искажения человеческой природы и исправления таковых. Поэтому формула «...по мере того как общественная жизнь... изменяется, должны изменяться также ее законы и правила» объединяет в себе три разных вида изменения,—постепенного развития, нарушения неизменного эталона и возвращения к нему. И поскольку эти нарушения происходят or неверного понимания человеческой природы, то, как и отмечалось уже при самой общей характеристике просветительской идеологии, ее лидеры считали, что все бедствия человечества зависят от его заблуждений.

Нарский И. С.

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=460