Интенция | Все о философии

24.03.2009 - Маркс. Учение о практике

Марксизм

1. Первичность практики

«Философы лишь различным образом объясняли мир; но дело заключается в том, чтобы изменить его». Как видим, для Маркса объяснить (теоретически) – это еще не изменить. Он верит только в ощутимые материальные изменения. Это – не столько материализм, сколько оплотнение духа. На самом деле, Маркс пытается дать еще одно объяснение – исчерпывающее, “последнюю правду”. Это – учение о практике.

Практика носит общественный характер, ее нет вне общения и связей между людьми. Она – исторична и состоит в непрерывном преобразовании людьми условий, обстоятельств и самих себя.

Практика является первичной по отношению ко всему духовному.

Она состоит в преобразовании людьми условий, обстоятельств и самих себя.

Практика – единственный критерий истины (это не так далеко от Гегеля, у которого Мировая Идея лишь по ходу действия себя познает и определяет).

Практика предметна (не теоретична), поскольку люди реально преобразуют то, что дает природа, и что уже создано другими людьми (предметы). Именно в исторической практике, в конечном счете, и решаются все те теоретические проблемы, которые кажутся мыслителям исключительно делом просвещенного философского разума. Тут можно говорить о “послеустановленной гармонии” (термин XX века).

Тем не менее, по Марксу, хороший теоретик может угадывать и схватывать логику происходящих процессов, устанавливая тем самым “законы развития”. Но похожее утверждал уже Аристотель: отказывая идеям в онтологической реальности, он говорил, что человек может считывать идеи из вещей своим умом.

Марксистская формула такова: от непосредственного созерцания к абстрактному мышлению, а от него к практике.

В «Тезисах о Фейербахе» Маркс писал: «Главный недостаток всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувствительной деятельности как таковой». Ближе всего к этой позиции подошел Кант, у которого предмет складывался на основе внешних ощущений и активного творческого воображения. Марксистская практика, как позднее выразится Ленин, превращает кантовские “вещи в себе” в “вещи для нас”.

Впрочем, и у Канта, помимо его просветительского кредо, “cвышеданный”, ни в чем, кроме "истины", не заинтересованный Разум, этот “чистый теоретический разум” оказался лишь произвольным воображением, и, притом, практическим. Тем самым Разум оказывался лишь побочным продуктом "низменной", "грубо утилитарной" практической деятельности – а по Марксу, труда! «Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что прежде чем строить ячейку из воска, он уже, построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е. идеально. Работник отличается от пчелы не только тем, что изменяет форму того, что дано природой: в том, что дано природой, он осуществляет в то же время и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю».

По Марксу, жизнь людей, в которой и обнаруживается человеческая сущность, носит преимущественно практический характер. Человек не просто “находится” в природе, а практически преобразовывает, изменяет ее. Но отчужденный труд является проклятием, утратой человеческой сущности. Поэтому философам – и материалистам, и идеалистам – подлинно человеческим в человеке всегда казалось только духовное начало, относящееся к высшим формам творчества и культуры. Практическая же жизнь людей третировалась как что-то грязно-торгашеское, античеловеческое и враждебное разуму и высшим философским ценностям.



Это и есть теперь “новая метафизика”. До Маркса практичное вовсе не означало истинное, и истинное не обязательно практично. Принятие практики как критерия истины требовало полного пересмотра гносеологических, этических и методологических парадигм. В этике это привело к таким понятиям как классовая мораль и т. п. релятивизму. Если критерий истины – практика, а сама практика предвзята, т. е. не может не ориентироваться на полезность, добро, или кантовскую свободу, то истинно то, что полезно, что приносит добро, что дает свободу. А поскольку нет и не может быть единого понимания полезности, добра и свободы, то истина определяется тем субъектом практической деятельности, который эту деятельность осуществляет – классом, или партией этого класса, или лидером этой партии. Кантовский практический разум был защищен против такого парадокса категорическим императивом. Марксизм же снимал ограничения априорных форм, поэтому разум становился произвольным, воля определялась социальными условиями и "классовым сознанием".

2. Практика как возвращение к природе и материи

Хотел ли Гегель сказать, что Понятие (der Begriff) или логическая Идея есть самостоятельная реальность, овнешняющая или отчуждающая себя в природе, это спорный вопрос. Но и Маркс, и Энгельс поняли его в этом смысле, а именно так, будто он считает, что логос есть первичная реальность, выражающаяся в своей противоположности, а именно в бессознательной природе, а затем возвращающаяся к себе в качестве духа, актуализируя этим, так сказать, свою собственную сущность или дефиницию. Так, в предисловии ко 2-му немецкому изданию первого тома «Капитала» Маркс напишет, что «для Гегеля процесс мышления, который под именем "идеи" он даже превращает в независимый субъект, есть демиург действительного, и действительное есть просто его внешнее проявление»[11]. В своей книге о Фейербахе Энгельс тоже говорит, что «диалектика у Гегеля есть саморазвитие понятия. Абсолютное понятие не только присутствует – неизвестно где – от века, но является также подлинной живой душой всего существующего мира. ...Оно отчуждается в том смысле, что превращает себя в природу, где, не осознавая себя и приняв вид естественной необходимости, проделывает новое развитие и, наконец, вновь приходит к самосознанию в человеке»[12].

В противовес этому метафизическому идеализму Маркс и Энгельс приняли тезис Фейербаха о том, что первичной реальностью является природа. Так, Энгельс говорит об освобождающем воздействии «Сущности христианства» Фейербаха, вернувшей материализм на его трон. «Природа существует независимо от какой бы то ни было философии. Она – почва, на которой выросли мы, люди, сами продукты природы. Вне природы и людей нет ничего, а высшие существа, созданные нашей религиозной фантазией, лишь фантастическое отражение нашей собственной сущности. ...Воодушевление было всеобщим; мы все сразу стали последователями Фейербаха. В "Святом семействе" можно увидеть, с каким энтузиазмом, несмотря на все критические оговорки, Маркс приветствовал новую концепцию и насколько она повлияла на него»[13].

В этом фрагменте Энгельс говорит о реставрации материализма. Маркс и Энгельс, разумеется, материалисты. Но это вовсе не означает, что они отрицали реальность духа или грубо отождествляли процесс мышления с материальными процессами. Материализм означал для них прежде всего отрицание существования какого-либо Духа, или Идеи, предшествующего Природе и находящего в ней свое выражение. Он точно не означал отрицания существования у людей духа. В "Диалектике природы" Энгельс говорит о законе перехода количества в качество и vice versa[14], как законе, по которому происходят природные изменения[15]. Превращение такого рода происходит, когда ряд количественных изменений вызывает резкое изменение качества. Так, по достижении материей определенной модели сложной организации возникает дух как новый качественный фактор.

Конечно, вопрос о возможностях духа не до конца прояснен Марксом и Энгельсом. В предисловии к работе «К критике политической экономии» Маркс формулирует знаменитое утверждение, что «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»[16]. И Энгельс жалуется на то, что «мы вновь представляем понятия в наших головах с материалистической точки зрения как копии действительных вещей, вместо того чтобы представлять действительные вещи копиями той или иной стадии абсолютного понятия»[17]. Представляется, что подобные высказывания означают, что человеческое мышление является не более чем копией или отражением материальных экономических условий или природных процессов, свидетельствуя тем самым о пассивном характере человеческого духа. Но мы уже видели, что в «Тезисах о Фейербахе» Маркс говорит о философах, которые пытались лишь познавать мир, задача же человека состоит в том, чтобы изменить его. Поэтому на самом деле нет ничего удивительного, когда мы обнаруживаем, что в первом томе «Капитала» Маркс сравнивает рабочего с пауком и пчелой и замечает, что даже самый плохой строитель отличается от искуснейшей пчелы тем, что первый представляет результат своего творения, прежде чем создает его, тогда как последняя – нет. У рабочего есть воля, имеющая цель и реализующая себя[18]. В самом деле, если Маркс и Энгельс хотят заявить, как они и делают, о необходимости революционной деятельности, корректного анализа ситуации и соответствующего ей действия, то очевидно, что они не могут одновременно утверждать, что дух есть лишь что-то вроде лужи, на поверхности которой пассивно отражаются природные процессы и экономические условия. Когда они переворачивают Гегеля на ноги, т.е. заменяют идеализм материализмом, они стремятся подчеркнуть представление о человеческих понятиях и процессах мышления как о копиях. Когда же они говорят о необходимости социальной революции и подготовки к ней, ясно, что они должны приписывать активную роль человеческому разуму и воле. Их высказывания, возможно, не всегда до конца последовательны, но их материализм – это в основном утверждение первичности материи, а не отрицание реальности духа.

Впрочем, хотя Маркс и Энгельс рассматривали свой материализм в качестве противовеса идеализму Гегеля, они, конечно, не считали себя только оппонентами Гегеля. Ибо они признавали, что обязаны ему идеей диалектического движения реальности, т. е. движения через отрицание, за которым следует отрицание отрицания, которое является одновременно утверждением на более высоком уровне. Можно выразить это же и по-другому, сказав, что движение или развитие принимает вид противоречия существующей ситуации или положению дел, за которым следует противоречие противоречия, которое является преодолением первого. Дело скорее не в тезисе, антитезисе и синтезе, а в отрицании и его отрицании, хотя второе отрицание может рассматриваться как в некотором смысле "синтез", поскольку оно оказывается переходом к более высокой ступени диалектического процесса.



Эта идея развития как диалектического процесса играет существенную роль у Маркса и Энгельса. Очевидно, что можно принимать тезис о первичности материи относительно духа и что-то вроде того, что сейчас называется эмерджентной эволюцией, не будучи вследствие этого марксистом. Материализм Маркса и Энгельса – диалектический материализм, если использовать широко распространенный ныне термин, даже если сам Маркс и не применял его.

Маркс и Энгельс, конечно же, хотели провести различие между своим и гегелевским пониманием диалектики. По их мнению, Гегель, поняв диалектичность движения мысли, гипостазировал этот процесс в виде движения абсолютного мышления, саморазвития идеи. Поэтому диалектическое движение в мире и человеческой истории Гегель считал отражением или феноменальным выражением движения мысли. Для Маркса и Энгельса это диалектическое движение обнаруживается прежде всего в действительности, т.е. в природе и истории. Диалектическое движение человеческой мысли есть просто отражение диалектического процесса реальности. И чтобы поставить Гегеля с головы на ноги, для них важно было совершить этот переворот в отношениях между действительностью и мышлением. Но Маркс и Энгельс не скрывали того факта, что идея диалектики была взята ими у Гегеля. Поэтому они считали свой материализм в сущности постгегелевским материализмом, а не простым возвратом к более ранней форме материалистической теории.

Однако, хотя вместе с Фейербахом Маркс говорит о предшествовании материи духу, на деле его не интересует природа как таковая, рассматривающаяся отдельно от человека. Иногда даже кажется, будто он полагает, что природа существует только для человека. Но это не надо понимать в том смысле, что природа обладает онтологической реальностью исключительно в качестве объекта сознания. Было бы абсурдно трактовать Маркса как идеалиста. Он хочет сказать, что природа начинает существовать для человека только тогда, когда он отличает себя от природы, признавая вместе с тем, что он каким-то образом относится к природе. Животное есть природный продукт, и мы видим, что оно относится к природе. Но животное не сознает этих отношений как таковых: они не существуют "для него". Поэтому о природе нельзя сказать, что она существует "для животного". С появлением же сознания и субъект-объектного отношения природа начинает существовать для человека. И это существенно для того, что можно назвать становлением человека. Чтобы стать человеком, человек должен объективировать себя. И он не может сделать этого, не отличив себя от природы.

Но человек нацелен на природу – в том смысле, что он имеет потребности, которые могут быть удовлетворены только объектами, отличными от него самого. А природа нацелена на человека – в том смысле, что она является средством удовлетворения этих потребностей. Далее, удовлетворение человеком своих потребностей подразумевает его деятельность или труд. И в этом смысле спонтанное удовлетворение основной материальной потребности через присвоение готового объекта является, так сказать, трудом. Но это не специфически человеческий труд или деятельность, во всяком случае если она рассматривается просто как физический акт. Человек может, к примеру, остановиться и попить из ручья, чтобы утолить свою жажду. Но так же делают многие животные. Труд становится специфически человеческим, когда человек сознательно изменяет природный объект для удовлетворения своих потребностей и когда он использует для этого орудия или инструменты. Иными словами, основной формой человеческой активности и базисным отношением человека к природе оказывается его производящая деятельность, сознательное произведение им средств для удовлетворения своих потребностей. Человек по своей сути является экономическим человеком, хотя это не означает, что он выступает исключительно таковым.

Человек не может, однако, объективировать себя и стать человеком, не представляя собой также объекта для другого человека. Иными словами, человек есть социальное существо, и отношение к его собратьям существенно для его существования в качестве человека. Базовой формой общества является семья. Так что можно сказать, что фундаментальной реальностью, на которую обращает внимание Маркс, оказывается производящий человек, находящийся в двояком отношении – к природе и к другим людям. Или, ввиду того что термин "производящий человек" уже включает отношение к природе, мы можем сказать, что фундаментальной реальностью, рассматриваемой Марксом, является производящий человек как член общества.

Итак, человек для Маркса в основе своей не созерцательное, а деятельное существо, и эта деятельность есть прежде всего материальная производительная деятельность. И отношения между человеком и природой – не статичные, а изменчивые отношения. Он использует средства производства для удовлетворения своих потребностей, а затем возникают новые потребности, ведущие к дальнейшему развитию средств производства. Кроме того, существуют общественные отношения между людьми, соответствующие каждой стадии развития средств производства, удовлетворяющих человеческие потребности. И основу истории составляет динамичное взаимодействие средств производства или производительных сил с общественными отношениями между людьми. Говоря об основных материальных потребностях человека, Маркс утверждает, что «первый исторический факт – это производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей»[19]. Но, как мы видели, это приводит к появлению новых потребностей, развитию средств производства и новому набору общественных отношений. Поэтому так называемый первый исторический факт содержит в себе, словно в зародыше, всю историю человека. И эта история является для Маркса, так сказать, "траекторией" диалектики. Впрочем, рассказ о диалектике истории, по Марксу, лучше оставить для следующего параграфа. Здесь достаточно отметить материалистичность его исторической теории – в том смысле, что основным фактором в истории он считает экономическую деятельность человека, его производительную деятельность, направленную на удовлетворение его материальных потребностей.

3. Атеизм Маркса

Уже Фейербах рассматривал религию как отчуждение человеческой сущности, а идеализм – как отчуждение разума. Ему активно вторит Маркс: вслед за тезисом Фейербаха о религии как проекции Маркс объявляет ее отражением недостойного человека существования. Она – «дух бездушного существования, ... опиум народа». В статье «Критика гегелевской философии права» (« Kritik Hegelschen Staatsrechts») Маркс ссылается на анализ Фейербахом религии как самоотчуждения человека и спрашивает, почему оно происходит. Почему человек создает иллюзорный мир сверхъестественного и проецирует в него свое собственное истинное Я?

Ответ в том, что религия отражает или выражает искажение, возникающее в человеческом обществе. Политическая, социальная и экономическая жизнь человека не способна реализовать его подлинное Я, и он создает иллюзорный мир религии, ища здесь свое счастье, так что религия есть опиум, который человек дает сам себе. В той мере, в какой религия не позволяет человеку искать счастья там, где его только и можно найти, она действительно заслуживает критики.

Антирелигиозная направленность мысли Маркса проявляется с самого начала. Религия, по его мнению, уводит людей от материальных условий их жизни, поэтому и победа над религией возможна лишь в коммунистическом обществе. Поскольку религия возникает самостоятельно, как бы объективно, люди сами ее создают, то тем самым религия есть необходимое условие предисторического состояния общества. Никакими другими способами прекратить существование религии, кроме как пролетарской революцией и построением бесклассового общества, где не будет эксплуатации человека человеком, невозможно. Конечно, нужны и просвещение, и воспитание, и социальная работа, но это все вспомогательные средства.

Главное же средство борьбы с религией – построение бесклассового коммунистического общества, в котором не будет классовых предпосылок для возникновения религии.

В зрелой работе «К критике гегелевской философии права. Введение» (1944) Маркс, порывая с «наивным прошлым» пишет, что все беды настоящего общества лежат в том, что это общество религиозно. «Религию, этот превратный мир, порождает само общество, потому что оно само превратный мир. Власть религии в современном буржуазном обществе есть не что иное, как религия власти». Поэтому «упразднение религии как иллюзии счастья народа есть требование его действительного счастья». Религия есть иллюзия счастья, и для достижения действительного счастья нужно упразднить религию. Религию создает сам народ, создает в качестве утешения, некоего опиума для себя. Народ не может познать причин своего бедственного положения, и поэтому не может достигнуть своего истинного счастья, он ищет иллюзорного счастья, создавая себе религию. Христианство является наиболее адекватной формой религии, потому что христианство есть религия угнетенных и обездоленных, где прежде всего прославляются добродетели нищеты, бедности, покорности – тех условий, в которых вынужден жить бедный и угнетаемый класс. Поэтому борьба против религии есть борьба против того мира, фантастическим отражением которого является религия. Критика неба превращается в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики.

[Сейчас есть сумасшедшие священники, которые пытаются примирить религию с марксизмом…]

Но критика религии имеет мало ценности, если она оторвана от политической и социальной критики, так как она нападает на действие, игнорируя причину. Кроме того, критика сама по себе в любом случае неадекватна. Мы не можем изменить общество, просто философствуя о нем. Мысль должна перетекать в действие, т. е. в социальную революцию. Ибо философская критика поднимает проблемы, которые могут быть решены только таким путем. Говоря языком Маркса, философия должна быть преодолена, и это преодоление является также ее реализацией (Verwirklichung). Она должна оставить уровень теории и проникнуть в массы. И когда она делает это, она уже больше не философия, но принимает вид социальной революции, которая должна быть делом самого угнетенного класса, а именно пролетариата. Осознанно и решительно отвергнув частную собственность, пролетариат освободит себя и вместе с собой все общество. Ведь эгоизм и социальная несправедливость связаны с институтом частной собственности.

4. Происхождение человека

Марксизм, естественно, ухватился за дарвиновскую теорию, по мнению которой человек возникает в результате естественных материальных процессов, а не есть творение Божие. В работе Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства» есть известная фраза, что труд создал из обезьяны человека. Однако в другой работе Энгельс вместе с Марксом утверждает, что труд есть сознательная деятельность, именно в этом и состоит отличие человека от всех других живых существ. Животное не трудится, а осуществляет некую запрограммированную деятельность, человек же, прежде чем начать трудиться, создает в своем уме идеальный объект своей будущей деятельности. Всегда в трудовой деятельности человека присутствует сознание цели. Таким образом, получается, что трудиться может только существо, имеющее сознание.

Получается замкнутый круг: обезьяна начинает трудиться и поэтому становится человеком, но трудиться может только существо, имеющее сознание, т. е. только человек. Получается же такой круг потому, что человек – это существо трудящееся по определению. Если мы полагаем способность человека к труду в качестве определения, то мы не можем выйти за рамки этого определения. Попытки доказать, что человек возникает только в результате труда, лишены логики. Марксизм сам себе противоречит.

Марксизм – это теория, которая, как и любая философская концепция, является замкнутой в себе. Она не может выйти за свои пределы. А поскольку эта замкнутость обусловлена трудовой деятельностью, то обосновать трудовую деятельность нельзя. Поэтому же невозможно доказать наличие при коммунизме царства свободного труда, отличающего его от других общественно-экономических формаций, Труд есть сущностная характеристика человека, и человек может лишь трудиться, а изменение, преобразование этой способности, переход из общества эксплуатации в царство свободного труда есть уже выход за пределы данной характеристики.
Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=560