 26.03.2009 - Бергсон: Формальность как разгадка эффективности интеллектаБергсон, Анри1. Формочки для песочка Принципиальная ограниченность “объект(ив)но-интеллектуальных” методов познания была глубоко осознана Анри Бергсоном в начале ХХ века, – именно тогда, когда наступил кризис “объективной” науки. Бергсон подчеркивал, что интеллект и основанная на нем наука неразрывно связаны с практическими задачами, а потому интеллект односторонен: он видит в вещах только ту сторону, которая представляет практический интерес[1]. Сам механизм сознания стоит, согласно Бергсону, в непосредственной связи с потребностью организации нашего воздействия на окружающий мир: интеллект не созерцает, а выбирает, – выбирает лишь то, что имеет практическую ценность, и опускает все остальное, совершенно не считаясь с его “бытийственной”, а не практической ценностью. По его словам человеческое восприятие является не зеркалом вещей, но «мерой нашего возможного действия на вещи, а значит, и обратно, мерой возможного действия вещей на нас». Поскольку же цель интеллектуального познания – только в подготовке нашего действия на вещи, то по Бергсону это означает, что сам интеллект и основанная на интеллектуальных методах познания наука постигают не вещи, но лишь отношения вещей друг к другу, тогда как природа самих вещей оказывается недоступной для такого “объективного” познания. Т. обр., интеллектуальное познание оказывается познанием формальным, ухватывающим лишь внешнюю, поверхностную вы-явленность вещей. Неадекватность интеллекта реальности особенно ярко обнаруживается там, где интеллект обращается к попыткам постичь динамику мира, его процессуальность, – к попыткам познания движения, становления, развития. Невозможность непротиворечиво мыслить движение была глубоко осознана и ясно показана уже Зеноном Элейским[2]. Связано это с тем, что статичная интеллектуальная форма оказывается неспособна вместить динамику движения. Однако, несмотря на принципиальную ограниченность интеллектуального познания, именно его формальность обусловливает эффективность интеллекта. Познаваемая интеллектом форма оказывается имеющей практическую значимость именно в силу своей пустоты: будучи ничем не наполнена, она может быть наполняема бесконечным числом вещей. Именно в этой потенциальной наполняемости интеллектуальной формы и таится, по Бергсону, возможность преодоления принципиальной ограниченности объективного знания, возможность перехода из плоскости отношений в глубину осмысления. 2. Детерминизм вносим мы сами Так что, кстати говоря, по Бергсону, детерминизм вносим мы сами своим рассудком. 3. Чем это отличается от кантовской “критики разума”?! Как мы помним, сообразно с кантовской критическою философией мышление противоположно бытию и не более как формальная деятельность, не имеющая в себе никакого содержания и приводящая только многоразличие чувственного содержания, данного ему со-вне, к единству, то вследствие этого и категории как чистые определенные мысли или как чистые определенные, но вместе и пустые (то есть не имеющие в себе никакого содержания) формы этой деятельности имеют только субъективное значение и лишены всякого объективного достоинства. Такое ограничение значения категорий было необходимым результатом самого основания его критического исследования. А именно, желая избегнуть всякого недоказанного предположения, как несообразного сущностью и целью философского знания и как ведущего к догматизму, он, однако же, предположил абсолютную противоположность мышления и бытия, формы и содержания, субъективного познавания и объективной истины. «Прежде чем приступать к действительному познаванию, – говорит Кант в своей "Критике чистого разума", – мы должны исследовать свою познавательную способность, для того чтоб узнать, может ли она познать истину». Задав себе этот вопрос, он невольно разъединил субъективное познавание и объективную истину и стал рассматривать первое не так, как оно находится в единстве с истиною, но так, как оно вне ее. Вследствие этого он необходимо должен был предположить, что истина дается нам со-вне, через посредство нашей познавательной способности, так что познаваемая истина распалась на три друг для друга внешних члена: 1) на познающего субъекта; 2) на субъективную форму его познания и 3) на объективную, познаваемую истину. Необходимым результатом этого насильственного и ничем не доказанного расторжения было то, что мы познаем истину не так, как она есть сама по себе (an sich), но так, как она нам является через посредство нашей познавательной способности, что мы познаем только явление (Erscheinung), а не вещь саму по себе (Ding an sich). Опубликовано на сайте: http://intencia.ru Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=639 |