 27.11.2010 - Пространство и время АристотеляАристотель переходит к рассмотрению пространства вообще и локального пространства, или места, поскольку «физику необходимо знать и относительно места, существует оно или нет и как существует, и что оно такое».Существование места доказывается тем, что, во-первых, все предметы находятся где-нибудь, если они существуют; во-вторых, фактом пространственного перемещения и, в-третьих, перестановкой вещей (например, там, где раньше была вода, может находиться воздух или другое тело). Место не только существует, представляя собой нечто, но и имеет определенную силу, поскольку, с точки зрения Аристотеля, каждое тело, если ему не препятствовать, стремится занять свое собственное место. Например, место огня — вверху, место земли — внизу, причем верх и низ есть части и виды места. «Однако, — рассуждает Аристотель, — если место существует, трудно решить, что оно такое: масса ли тела или какая-нибудь иная природа; надо ведь искать его высший род. Оно имеет три измерения: длину, ширину и глубину, которыми характеризуется и всякое тело. Но телом быть ему невозможно: тогда в одном и том же будут находиться два тела. Далее, если для тела имеются место и пространство, ясно, что и для поверхности и остальных границ, так как к ним будет приложимо то же рассуждение: где была раньше поверхность воды, будет поверхность воздуха. Но мы не видим никакого различия между точкой и местом точки, так что если для нее место не является чем-нибудь особым, то и для всего прочего, и не существует места как чего-нибудь особого наряду с каждым из указанных предметов». Отмеченные трудности в определении содержания понятия места усугубляются и более серьезными затруднениями. Аристотель пишет, что «место не может быть элементом или состоять из них, будь они телесные или бестелесные: ведь оно имеет величину, а тела не имеет, элементы же чувственно воспринимаемых тел суть тела, а из мыслимых элементов не создается никакой величины. Далее, в каком отношении можно было бы считать место причиной существующих тел? Ведь ни одна из четырех причин не присуща ему: оно не может быть ни материей вещей (так как ничего из него не состоит), ни видом и понятием предметов, ни целью, ни двигателем для существующих предметов». В разрешении отмеченных трудностей Аристотель исходит прежде всего из различения всеобщего пространства, места в предельно общем смысле, и пространства локального, места в собственном смысле, или первого места, занимаемого телом. Ибо «место, с одной стороны, является общим, в котором помещаются все тела, с другой — особым, первым местом для тела. Я говорю, например: ты сейчас помещаешься в небе, потому что находишься в воздухе, а он в небе; а в воздухе потому, что на земле, а на земле потому, что находишься в этом самом месте, которое объемлет только тебя и ничего больше». Обсуждая вопрос о том, что такое место, Аристотель формулирует сущность общеметодологического подхода, реализуемого им и по отношению к другим сложным проблемам. «Надо попытаться так произвести рассмотрение, отвечающее на вопрос, что такое место, — пишет он, — чтобы и все апории были разрешены, и то, что кажется присущим месту, осталось ему присущим, и, кроме того, причина затруднений и связанных с ними недоуменных вопросов стала очевидной: таким именно способом лучше всего доказывать каждое положение». Осуществляя этот подход, Стагирит выдвигает и исследует четыре предположения относительно того, что же такое место, а именно: 1) место есть форма тела; 2) место есть материя тела; 3) место есть протяжение между крайними границами объемлемого и объемлющего тел; 4) место есть граница объемлющего тела. Поскольку место отделимо от предмета, оно не может быть его формой, поскольку же оно объемлет занимающий его предмет, оно не является его материей. Вследствие того что объемлемый местом предмет часто меняется (воду в сосуде можно заменить воздухом, например), место кажется протяжением, существующим между границами предмета и того, что его объемлет. Однако такого протяжения не существует, поскольку края объемлемого и объемлющего тел сходятся вместе, смыкаются. Остается принять предположение, что место является «границей объемлющего тела (поскольку оно соприкасается с объемлемым)». При этом важно то, что место существует вместе с предметом, так как граница предмета, его форма, существует одновременно с тем, что его ограничивает, с границей объемлющего, причем, как было отмечено, обе границы сходятся в месте соприкосновения в одну, ибо между ними не существует промежуточного пространства. «Таким образом, — подводит итог Аристотель, — первая неподвижная граница объемлющего тела — это и есть место». Такое понимание места относится не только к локальному пространству, но и к пространству универсальному. Всякий предмет занимает свое место, находится где-нибудь, однако «вселенная нигде не находится. Ведь «где-нибудь» само есть нечто, и, кроме того, наряду с ним должно быть другое нечто, в котором находится то, что его объемлет; а, наряду со всем и целым, вне целого ничего нет, и поэтому все находится в небе, так как небо, конечно, и есть вселенная. Местом является не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела, покоящаяся граница; поэтому земля помещается в воде, вода в воздухе, воздух в эфире, эфир в небе, а небо уже ни в чем другом». Такое понимание места позволяет разрешить и сформулированную Зеноном апорию: если все существующее находится в известном месте, то и у места будет место и так далее до бесконечности. С точки зрения Аристотеля, такой бесконечности нет, ибо место действительно существует и находится где-то, однако не в месте, а как граница в ограничиваемом теле. В непосредственной связи с обсуждением вопроса о том, что такое место, Аристотель подвергает рассмотрению и уничтожающей критике выдвинутое атомистами понятие пустоты. Существование пустоты, рассуждает он, обосновывают реальностью движения, для которого пустота является причиной (она уступает будто бы движущемуся телу), и неодинаковой плотностью различных тел (в менее плотных телах будто бы больше пустоты). Однако ни тот, ни другой аргумент не имеет силы. Ибо, во-первых, признание существования пустоты не объясняет возможность движения, а скорее уничтожает таковую. Поскольку пустота лишена всяких различий, в ней нет основания, почему телу необходимо остановиться здесь или двигаться дальше, и если двигаться, то почему большее или меньшее расстояние. Поэтому если бы существовала пустота, то в ней царил бы всеобщий покой, а не движение. Что же касается утверждения о существовании пустоты на основании различной плотности тел, то последнее различие можно объяснить и без признания существования пустоты. Когда, например, вода превращается в воздух, она расширяется, становясь менее плотной, но материя их остается одной и той же, становясь лишь в действительности тем, чем она была в возможности. Аналогично этому происходит и противоположный процесс перехода одной и той же материи из менее плотного состояния с большим объемом в более плотное с меньшим объемом. Но все это не требует никакого понятия пустоты. Аристотель переходит затем к исследованию времени. Прежде всего он указывает на затруднения, связанные с вопросом о существовании времени, а затем рассматривает его природу. «Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, — пишет он, — можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была и уже не существует, другая — в будущем, и ее еще нет; из этих частей слагаются и бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию. Кроме того, для всякой делимой вещи, если она только существует, необходимо, чтобы, пока она существует, существовали бы и ее части, или все, или некоторые, а у времени, которое делимо, одни части уже прошли, другие только будут, и ничто не существует. А «теперь» не есть часть, так как часть измеряет целое, и из частей оно должно слагаться, время же, по всей видимости, не слагается из «теперь». Далее, нелегко усмотреть, остается ли «теперь», которое, очевидно, разделяет прошедшее и будущее, всегда единым и тождественным или каждый раз другим». Время, считает Стагирит, скорее всего имеет место там, где есть движение и изменение, однако оно не является ни тем, ни другим, ибо изменение и движение непосредственно находятся в движущихся и изменяющихся телах, время же существует везде. Кроме того, движение и изменение могут быть быстрыми или медленными, время же всегда равномерно. Однако, хотя время и не есть движение и изменение, оно не существует и без изменения, ибо когда не происходит никаких изменений, нам кажется, что и время не движется. Таким образом, время не есть движение, но и не существует без движения. Оно есть нечто связанное с движением. «И действительно, — поясняет Аристотель, — мы и время распознаем, когда разграничиваем движение, определяя предыдущее и последующее, и тогда говорим, что протекло время, когда получим чувственное восприятие предыдущего и последующего в движении. Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середины и душа отмечает два «теперь», тогда это именно мы называем временем, так как отграниченное моментами «теперь» и кажется нам временем. Это мы и положим в основание». Аристотель определяет время как «число движения по отношению к предыдущему и последующему». Это доказывается следующим образом. Поскольку большее или меньшее всегда оценивается числом, а большее или меньшее движение — временем, постольку время есть известное число. Число, однако, имеет двоякое значение. С одной стороны, оно есть то, что сосчитано или может быть сосчитано, с другой же — то, посредством чего мы считаем. В связи с этим «время есть именно число считаемое, а не посредством которого считаем. И как движение всегда является иным и иным, так и время. А взятое вместе всякое время одно и то же, так как «теперь» по субъекту (6 noT'fjv) одно и то же, только бытие его различно. «Теперь» измеряет время, поскольку оно предшествует и следует; само же оно в одном отношении тожественно, в другом нет: оно различно, поскольку оно всегда в ином и ином времени (в этом и состоит его сущность, как «теперь»), с другой стороны, «теперь» по субъекту тожественно». В анализе природы «теперь», являющегося как единицей, мерой времени, так и единственной воспринимаемой чувствами формой существования времени, Аристотель высказывает глубокую мысль о его внутренней противоречивости. А именно время благодаря «теперь» является как прерывным, так и непрерывным. «Время и непрерывно через «теперь», — пишет он,— и разделяется «теперь», так как и в этом отношении оно следует за перемещением и перемещаемым, ибо движение и перемещение едино благодаря перемещаемому телу, которое едино не потому, что оно есть по субъекту (ибо тогда могут быть перерывы), а по понятию: ведь оно разграничивает предыдущее и последующее движение». Аристотель сравнивает «теперь» с точкой, которая и соединяет длину линии, и разделяет ее на части. Точка представляет собой и начало и конец, будучи началом одного отрезка и вместе с тем концом другого. Это же противоречие характеризует и «теперь», через которое мы в конечном итоге и познаем время. Подводя итог рассмотрению «теперь», Аристотель определяет его как крайний предел прошедшего, за которым нет еще будущего, и предел будущего, за которым нет уже прошлого. Оно есть граница времени, связующая прошлое с будущим и вместе с тем разделяющая (потенциально) будущее и прошлое. Надточаев А. С Опубликовано на сайте: http://intencia.ru Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=711 |