Интенция | Все о философии

28.11.2010 - Учение Аристотеля о движении

В пятой книге «Физики» Аристотель переходит к рассмотрению различных видов движения, конкретных физических процессов, реализующихся в вещах, тогда как раньше он исследовал природу движения в общем виде.

Во всяком движении, полагает он, есть первое движущее, движимое, время, в течение которого происходит движение, а также «из чего» и «во что» идет движение, «ибо изначально приводимое в движение, то, из чего движение исходит, и то, во что оно приходит, различны, как, например, дерево, теплое и холодное; из них первое «что», второе «во что», третье «из чего». Если движение мы рассматриваем преимущественно по тому, «во что» оно идет, а не «из чего», то оно именуется изменением. Гибель, например, есть изменение в несуществующее, хотя она происходит из существующего, а возникновение есть изменение в существующее, хотя и из несуществующего. Аристотель тем самым подчеркивает финалистский характер всякого реального изменения, поскольку в нем имеется и осуществляется отношение «к чему».

Исследуя проблему изменения с общелогической точки зрения, Аристотель выделяет четыре возможных вида изменения: «или из подлежащего в подлежащее, или из подлежащего в неподлежащее, или не из подлежащего в подлежащее, или, наконец, не из подлежащего в неподлежащее, подлежащим же я называю то, что указано утвердительным суждением». Поскольку изменение из неподлежащего в неподлежащее не имеет места, вследствие отсутствия противоположности между ними, постольку в действительности существуют лишь три вида изменения. Изменение, заключающееся в переходе из неподлежащего в подлежащее, есть возникновение, из подлежащего в неподлежащее — уничтожение, или гибель, и из подлежащего в подлежащее — движение в собственном смысле слова. Дело в том, что возникновение не есть движение, так как возникает несуществующее. Движением не является и уничтожение, поскольку движению противоположно или движение, или покой, уничтожение же противоположно возникновению. Что же касается движения в собственном смысле слова, то, согласно Стагириту, «необходимо должны существовать три движения, именно: качества, количества и по отношению к месту».

Необходимость существования именно этих и никаких других видов движения Аристотель обосновывает, исходя из своей системы категорий, рассматривая движение применительно к категориям сущности, качества, места, количества, действия, страдания и отношения. «Для категории сущности, — пишет он, — нет движения, так как ничто существующее ей не противоположно; так же, конечно, и для категории отношения: возможно ведь при изменении одного члена отношения с полным правом утверждать, что другой не изменится, так что движение обоих будет по совпадению. Нет также движения для действующего или страдающего, движимого или движущего, так как нет ни движения движения, ни возникновения возникновения, ни вообще изменения изменения». Остается, следовательно, только движение в отношении качества, количества и места, поскольку «в каждом из них имеется своя противоположность». Движение в отношении качества есть качественное изменение, в отношении количества — рост и убыль (здесь нет общего названия, охватывающего собой обе противоположности) и движение в отношении места — (пространственное) перемещение.



Поскольку движению противоположно не только движение, но и покой, Аристотель рассматривает и это понятие, не в общеабстрактном смысле, а применительно к физическому телу. Неподвижным или покоящимся является, с его точки зрения, или то, чему вообще невозможно двигаться, как, например, звуку быть видимым, или то, что в большой промежуток времени с трудом или медленно может передвигаться, или же то, что обладает потенциальной способностью к движению, однако не реализует эту способность. В общем же смысле покой есть лишенность движения.

В шестой книге «Физики» Аристотель конкретизирует свою концепцию движения (и покоя), анализируя величину проходимого телом пути и затрачиваемое на это время с точки зрения категорий непрерывного и дискретного. Под непрерывным он понимает то, что всегда (потенциально) делимо на части, соответственно под прерывным — то, что имеет предел такого деления. Согласно Аристотелю, если время представляет собой единство прерывного и непрерывного (не только в моменте «теперь», разделяющего и вместе с тем соединяющего прошлое с будущим, но и в смысле бесконечной делимости любого временного интервала, являющегося отграниченной частью бесконечного времени), то и величина (в том числе величина проходимого телом пути) также обладает этими двумя взаимоисключающими противоположными свойствами. С точки зрения этих категорий Аристотель разрешает знаменитые апории Зенона, связанные с теоретическим анализом движения. При этом он исходит из взаимосвязи времени и движения, заключающейся в том, что если мы делим движение (проходимый путь), то тем же самым способом мы вынуждены делить и время. Согласно Аристотелю, если «все движущееся движется в чем-нибудь и в течение известного времени и движение присуще всякому телу, то необходимо, чтобы деления были одинаковы (курсив мой. — А. Н.) и для времени, и для движения, и для «движимости», и для движущегося предмета, и для того, «в чем» (сферы) движения; только в применении к сферам движения деление не у всех одинаково». Разрешая апории Зенона, Аристотель тем самым более тщательно и всесторонне обосновывает развитую им концепцию движения.

Он рассматривает четыре апории Зенона против движения, получившие название «Дихотомия», «Ахиллес и черепаха», «Стрела» и «Ристалище». Согласно «Дихотомии» движения не существует, ибо «перемещающееся тело должно прежде дойти до половины, чем до конца...». Эта апория основывается на предпосылке о непрерывности величины проходимого телом пути, из чего Зенон заключает о невозможности пройти бесконечное, т. е. коснуться бесконечного множества отдельных частей в конечное время. Аристотель разрешает эту апорию, утверждая, что «приходится проходить бесконечность в бесконечное, а не в ограниченное время и касаться бесконечного множества частей бесконечным, а не ограниченным множеством». Это заключение основывается на признании внутренней взаимосвязи величины проходимого пути и времени и одинаковости способа их деления. Аристотель пишет, что «если время будет бесконечным, то и величина будет бесконечной, если величина, то и время».

Апория «Ахиллес» формулируется следующим образом: «существо более медленное в беге никогда не будет настигнуто самым быстрым, ибо преследующему необходимо раньше прийти в место, откуда уже двинулось убегающее, так что более медленное всегда имеет некоторое преимущество». Этот аргумент также основывается на предпосылке о бесконечной делимости, отличаясь от предыдущего тем лишь, что взятая величина делится не на две равные части. Аристотель разрешает это затруднение следующим образом: «Предположение, однако, что имеющее преимущество не может быть настигнуто, ошибочно: пока оно находится впереди, оно не настигается, и все же будет настигнуто, если Зе-нон признает возможность прохождения до конца ограниченного расстояния». То есть, если мы в рассуждении будем исходить не из того места, в котором каждый раз находится более медленно движущееся тело, а выйдем за его пределы и возьмем некоторую точку на пути, в которую предстоит попасть как быстро движущемуся, так и медленно движущемуся телу, то оказывается, что Ахиллес не только догонит, но и перегонит черепаху. Следовательно, и этот аргумент Зенона против движения несостоятелен.



Апория «Стрела» формулируется следующим образом: «летящая стрела стоит неподвижно». Она основывается на предпосылке о дискретности времени. Поскольку в каждый отдельный момент времени стрела занимает определенное место в пространстве, находясь в состоянии покоя, постольку движение представляется как сумма состояний покоя. Аристотель возражает, что, во-первых, время не слагается только из «теперь», оно также и непрерывно, и, во-вторых, в самом «теперь» нет ни движения, ни покоя, поскольку покой предполагает нахождение тела в одном и том же состоянии в разные моменты времени, движение же предполагает, что момент «теперь» делим на части, что, однако, не так.

Четвертая апория «Ристалище», или «Стадион», рассуждает относительно двух равных масс, движущихся по ристалищу с равной скоростью с противоположных сторон, одна — с конца ристалища, другая — от середины мимо неподвижного тела. Согласно Зенону, при этом получается, что «половина времени равна ее двойному количеству». Паралогизм, считает Аристотель, заключается здесь в принятии предпосылки, что «одинаковая величина, двигаясь с равной скоростью один раз мимо движущегося, другой раз мимо покоящегося тела, затрачивает на это равное время, но это ошибка». Ибо затрачивается на это разное время. Посредством разрешения этих четырех апорий Аристотель глубже обосновывает тезис о том, что движение существует.

Отправляясь от тезиса о существовании движения, Аристотель подвергает критике допущение о существовании атомов, поскольку неделимое не обладает движением и изменением. Эта точка зрения направлена также и против тезиса элеатов о том, что существует лишь целое, лишенное внутренних различий неподвижное бытие, своего рода единственный атом. Если Зенон выдвигал положение о неподвижности атомов как аргумент против движения, то Аристотель, наоборот, выдвигает аргумент о существовании движения против тезиса о существовании атомов. «Все, что движется или изменяется, — рассуждает он, — есть в первом делении этого времени отчасти здесь, отчасти там. Но атом, как простое, неделимое бытие, не может иметь что-то от себя в обеих точках пространства, потому что в таком случае он был бы делим. Неделимое, следовательно, могло бы двигаться лишь в том случае, если бы время состояло из «теперь». Но мы уже раньше доказали, что это невозможно». Поскольку атомы не могут обладать изменением в самих себе и это изменение не может также быть получено ими извне, например посредством толчка, то представление о них не соответствует истине.

В седьмой книге «Физики» Аристотель обсуждает вопрос о двигателе и его отношении к движимому и, далее, вопрос о соизмеримости движений. Все движущееся, рассуждает он, необходимо приводится в движение чем-то (либо самим собой, либо иным). Предположение, что тело движется само собой и не приводится в движение извне, несостоятельно, поскольку в этом случае возникает неясность относительно тела как целого, какая часть его в нем движет, а какая является движимой. Остается принять, что всякое тело движимо извне. Однако в этом случае, полагает Аристотель, необходимо признать существование первого двигателя и не идти в бесконечность. Доказательство существования перводвигателя ведется от противного. Допустим, что мы пойдем в бесконечность, тогда тело А будет приводиться в движение телом Б, Б будет приводиться в движение Г, Г — Д и т. д. При этом одновременно будет происходить движение движимого и движущего. «Так как А и каждый из прочих предметов, — пишет Аристотель, — движутся одновременно, то все движение будет происходить в то же самое время, что и движение А, а движение А происходит в ограниченное время, следовательно, бесконечное движение происходило бы в ограниченное время, а это невозможно». Существование перводвигателя необходимо признать и в случае, когда в ограниченное время происходит бесконечное движение не чего-либо одного, а многого. Ибо и в данном случае движимые и движущие предметы вследствие касания друг друга образуют нечто непрерывное и единое, которое, будь оно конечно или бесконечно, в ограниченное время должно проделывать бесконечное движение, что невозможно.



Первое движущее, утверждает Аристотель, существует всегда вместе с движимым, вместе в том смысле, что между ними, посередине, ничего нет. Это имеет место в отношении всех трех видов движения: по месту, количеству и качеству. В случае перемещения, являющегося первым из движений, дело обстоит так. Если перемещающееся приводится в движение самим собой, движимое и движущее находятся вместе, следовательно, посередине ничего нет. В случае же, если перемещение происходит за счет воздействия извне (Аристотель при этом выделяет четыре вида перемещения, вызванного другим: притягивание, толкание, несение, вращение, сводя два последних вида к притягиванию и отталкиванию, что само по себе является свидетельством достаточно дифференцированного подхода к анализу проблемы механического движения), то поскольку, например, отталкивающее и притягивающее находятся вместе с отталкиваемым и притягиваемым (непосредственно касаются друг друга), постольку между движимым и движущим нет ничего посередине. Нет посредника между движущим и движимым и в случае качественного изменения, ибо «во всех случаях происходит так, что последнее изменяющее и первое изменяемое находятся вместе». Например, в случае чувственного восприятия вещей конец тела, вызывающего ощущения, и начало тела, испытывающего изменение, находятся рядом, образуя непрерывное единство с воздухом, помещающимся между предметом ощущения и ощущающим органом (глазом, ухом, языком и т. д.). То же имеет место и в случае количественного движения, так как увеличение тела происходит посредством присоединения к нему некоторой части, вследствие чего все тело становится единым, а уменьшение — путем отхождения чего-либо от убывающего, причем и в данном случае имеет место непрерывность.

Обсуждая вопрос о том, соизмеримо ли каждое из движений с каждым, Аристотель обосновывает положение о соизмеримости движений только в пределах одного и того же вида. Бессмысленно, полагает он, сравнивать между собой пространственное перемещение с качественным изменением или же с изменением по количеству, а в пределах перемещения — движение по кругу с движением по прямой. Ибо «движется с равной скоростью то, что в равное время продвинулось на такое-то равное количество; если же на данном отрезке длины одно тело испытало качественное изменение, а другое переместилось, разве это изменение будет равным и равноскоростным с перемещением? Ведь это несуразно. Причина та, что движение имеет различные виды, так что, если движения, проходящие в равное время равную длину, будут равноскоростными, то прямая линия и круговая будут равны».

В восьмой книге «Физики» Аристотель рассматривает вопрос о вечности движения и о природе перводвигателя. Среди предшествующих философов одни признавали вечность движения, другие, как Эмпедокл и Анаксагор, отрицали ее. Анаксагор, в частности, утверждал, что в первоначальной смеси гомеомерии все вначале было неподвижно, затем нус привел все в движение и установил в мире порядок. Эмпедокл же полагал, что движение и покой чередуются в мире друг с другом, поскольку в промежутках между господством дружбы, делающей из многого единое, и вражды, делающей из единого многое, царит покой. Элеагы же вообще отрицали движение как существующее поистине.

Точку зрения элеатов Аристотель опроверг ранее посредством исследования и разрешения апорий Зенона. Что касается точки зрения, признающей существование движения, но отрицающей его вечность, то она покоится на трех основных аргументах: во-первых, всякое изменение является конечным; во-вторых, предметы, прежде покоившиеся, начинают двигаться; в-третьих, одушевленные предметы начинают двигаться сами собой. Аргумент о конечности всякого изменения, считает Стагирит, справедлив: «так как всякое изменение по своей природе идет из чего-нибудь во что-нибудь, то для всякого изменения то противоположное, во что оно идет, по необходимости является пределом». Что же касается довода, что ранее покоившиеся вещи начинают двигаться, то это происходит по причине присутствия или отсутствия движущего извне. Третий же аргумент ошибочен, так как в одушевленном существе всегда движется некоторая сращенная с ним часть, а причиной ее движения является не само живое существо, а изменения в окружающей среде, воздействующие на мышление к желание, которые движут затем тело.



Согласно Аристотелю, «движение есть энтелехия тела, способного к движению, поскольку оно способно к движению», поэтому оно существует вечно. Так как движение всегда связано с движущимися предметами, а не существует само по себе, то или движение возникло, или возникли предметы, или же предметы ранее покоились. Однако ни одна из альтернатив невозможна. «Если, таким образом, — пишет Аристотель, — каждое из тел, способных к движению, возникло, необходимо, чтобы прежде-данного изменения и движения существовало другое, в результате которого возникло способное двигаться и двигать. Если же признать существование предметов до существования движения, та это покажется бессмысленным и само по себе с первого взгляда, но еще более должно показаться бессмысленным тем, которые пойдут в рассмотрении вопроса дальше. Если, раз одни предметы являются движущими, другие движимыми, иногда будет существовать первое движущее и движимое, иногда же нет, но все это будет покоиться, то необходимо, чтобы оно изменилось раньше: ведь, была же какая-нибудь причина покоя, так как покой есть лишение движения. Следовательно, перед первым изменением будет изменение более первое». В случае же, если движение имело начало во времени, не ясно, почему оно началось именно в данное время, а не в иное. Поэтому неправ Анаксагор, утверждавший начало движения во времени. «Покоиться бесконечное время, — пишет Аристотель, — затем когда-нибудь начать двигаться, причем нельзя указать различия, почему это происходит именно теперь, а не раньше, а также не иметь никакого порядка — это не может быть делом природы».

Рассматривая далее вопрос о существовании движения и покоя в природе и их соотношении, Аристотель обсуждает следующие логические возможности: или все предметы всегда движутся, или все предметы всегда покоятся, или одни из предметов движутся, а другие покоятся. В последнем случае возможно, что одни предметы всегда движутся, а другие всегда покоятся, или же все они одинаково способны двигаться и покоиться. Рассматривая поочередно эти предположения, Аристотель их опровергает, принимая и обосновывая последнюю возможность: «одни из существующих предметов неподвижны, другие всегда движутся, третьи причастны движению и покою».

Утверждение, что все покоится, ложно. Оно противоречит не только свидетельствам чувств, но и всем наукам (в том числе и физике), которые пользуются понятием движения, и является «какой-то немощью мысли и спором о чем-то общем, а не о частном». Ложно также и утверждение: все движется. Ибо в случае количественного движения (а движение всегда конкретно, оно есть определенный вид движения) «ни расти, ни убывать нельзя непрерывно, но всегда имеется и среднее состояние». Сходным образом и качественное изменение часто происходит не непрерывно, а сразу, как например замерзание. Наконец, в случае перемещения мы видим, что камень или лежит спокойно, или падает вниз. Невозможно также, чтобы одни предметы всегда двигались, а другие покоились, поскольку это противоречит существованию возникновения и гибели, а также существованию насильственного движения в природе, заключающегося в том, что то, что прежде покоилось, в результате внешнего воздействия начинает двигаться (или же, напротив, переходит от движения к покою).



Невозможно, однако, и утверждение, что все вещи способны и двигаться и покоиться. То, что некоторые вещи могут то двигаться, то покоиться, очевидный факт. Например, камень или животное могут или пребывать в определенном месте, или же изменять свое положение. Однако этого нельзя утверждать относительно всего существующего. Все движущееся, рассуждает Аристотель, движется или по природе, или насильственно. Например, легкое стремится вверх, а тяжелое — вниз, чтобы занять свое естественное место, ибо по природе легкому подобает быть вверху, а тяжелому— внизу. Когда же тяжелое движется вверх, например, при бросании камня или при поднимании последнего рычагом, осуществляется насильственное движение. Однако во всех случаях ни одна из вещей не движет сама себя, но «все движущиеся тела приводятся в движение чем-нибудь». Это очевидно в случае противоприродных, насильственных движений, когда на тело осуществляется воздействие извне. Это имеет место и в случае кажущегося самодвижения животных, ибо в конечном итоге движение животного (или же прекращение им движения) осуществляются за счет определенных изменений во внешней среде, воспринимаемых душой, регулирующей затем способ поведения живого существа. Трудность составляет случай, когда тела движутся по природе, например огонь стремится вверх (перемещение), теплое становится холодным (движение по качеству), большое — малым (движение по количеству). В разрешении этой трудности Аристотель исходит из различения потенциального и актуального состояний тел. Всякий переход тела из потенциального состояния в актуальное связан с устранением некоторого препятствия, находящегося вовне. «Актуальность легкого тела, — поясняет он, — заключается в том, чтобы находиться в известном месте, именно наверху; ей оказывает препятствие нахождение в противоположном месте. И то же в отношении к количеству и к качеству». В случае устранения этого препятствия тело проявляет свою энергию и переходит из потенциального состояния в актуальное. Таким образом, все движущиеся тела приводятся в движение чем-нибудь. Но из этого следует, что во всяком движении, «необходимы три вещи: движимое, движущее и то, чем оно движет».

Исходя из этого положения, Аристотель обосновывает тезис а необходимости существования трех видов тел: всегда неподвижного, но движущего двигателя, тел-посредников, движущихся от двигателя и движущих другие тела, и, наконец, тел только движимых. Аристотель пишет: «...движимое необходимо должно двигаться, но двигать ему нет необходимости; то же, посредством чего» происходит движение, должно и двигать и двигаться, ибо оно соизменяется вместе с движимым, находясь одновременно в том же состоянии; это ясно при перемещениях тел, так как здесь они должны до известной степени касаться друг друга. А двигатель, поскольку он не является передатчиком движения, неподвижен. Так как мы видим тот последний предмет, который может двигаться, не имея, однако, в себе начала движения, и тот, который приводит в движение, движимый другим, а не самим собою, вполне основательно, если не необходимо, предположить и третье — предмет, который приводит в движение, будучи неподвижным». Следствием этого тезиса является невозможность утверждения, что все вещи способны двигаться и покоиться.

Надточаев А. С

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=712