 07.12.2010 - Классификация Платоном науки и трактовка частнонаучного знанияВ своей разработке проблемы классификации наук и выявлении специфики различных частнонаучных дисциплин, а также в определении значения последних для познавательной и практической деятельности человека Платон непосредственно исходит из своей общефилософской доктрины.Его онтологическая концепция основывается на проведении строгого и последовательного различия между феноменальным и умопостигаемым, между миром воспринимаемых чувствами изменчивых, текучих вещей и миром идей, имманентных сущностей конечных, преходящих вещей. Платон формулирует это различие следующим образом: «Вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть». С этой онтологической концепцией строго согласуется теоретико-познавательная доктрина Платона, согласно которой каждому специфическому роду бытия соответствует и свой особенный, специфический род познания этого бытия. А именно в соответствии с разделением всей реальности на три исключающие друг друга области: подлинное бытие, небытие и мир чувственно воспринимаемых вещей (смесь бытия и небытия) Платон разделяет и всю область познания на подлинное знание, незнание и область мнения, ставя затем, как диалектик, противоположный по своему смыслу вопрос об их взаимоотношениях между собой. Отправляясь от этой общефилософской установки, Платон исследует вопрос о своеобразии различных наук и прежде всего вопрос о характере дальнейших специфических различий, внутренне присущих двум сферам собственно познавательной деятельности — подлинного знания и мнения (поскольку в области незнания мы вообще не обнаруживаем каких-либо различий, а следовательно, и не познаем). В основе разделения Платоном всей области мнения лежит отличие вещей и существ природы как таковых от соответствующих этим вещам и существам образов и отражений. Они соотносятся как подобное и уподобляемое, что соответствует различию между идеями — образцами единичных вещей и самими вещами — их несовершенными копиями. Вслед за разделением всей области мнения на основе различия, внутренне присущего самому чувственно воспринимаемому миру, Платон проводит и разделение другой области — области умопостигаемого по признаку предпосылочности или же беспредпосылочности знания, относящегося к предметам умопостигаемого мира. «Один раздел умопостигаемого, — пишет Платон, — душа вынуждена искать на основании предпосылок, пользуясь образами из получившихся у нас тогда отрезков и устремляясь поэтому не к началу, а к завершению. Между тем другой раздел душа отыскивает, восходя из предпосылки к началу, такой предпосылки не имеющему. Без образов, какие были в первом случае, но при помощи самих идей пролагает она себе путь». Первый раздел умопостигаемого, основывающийся на предпосылках и использующий чувственные образы для выведения из посылок следствий, обнимает собой область математических наук. Согласно Платону, «те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет, фигуры, три вида углов и прочее в том же роде. Это они принимают за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они разбирают уже все остальное и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения. — Это-то я очень хорошо знаю. — Но ведь когда они вдобавок пользуются чертежами и делают отсюда выводы, их мысль обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием которых он служит. Выводы свои они делают только для четырехугольника самого по себе и его диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем остальном». В своей трактовке природы математического познания Платон не только справедливо отмечает обусловленный, предпосылочный, а не безусловный, абсолютный его характер и, далее, констатирует, что математическое познание в целом содержит в себе как чувственную, так и рационально-мыслительную компоненту, но и впервые в осознанно-теоретической форме ставит проблему всеобщности и необходимости, непреложности математических положений. Переходя к характеристике второго раздела познания, относящегося к области умопостигаемого, Платон пишет: «...вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения, как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним. — Я понимаю, хотя и не в достаточной степени: мне кажется, ты говоришь о сложных вещах. Однако ты хочешь установить, что бытие и все умопостигаемое при помощи диалектики можно созерцать яснее, чем то, что рассматривается с помощью так называемых наук, которые исходят из предположений. Правда, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область умопостигаемого при помощи рассудка, а не посредством ощущений, но поскольку они рассматривают ее на основании своих предположений, не восходя к первоначалу, то, по-твоему, они и не могут постигнуть ее умом, хотя она вполне умопостигаема, если постичь ее первоначало. Рассудком же ты называешь, по-моему, ту способность, которая встречается у занимающихся геометрией и им подобных. Однако это еще не ум, так как рассудок занимает промежуточное положение между мнением и умом. — Ты выказал полнейшее понимание. С указанными четырьмя отрезками соотнеси мне те четыре состояния, что возникают в душе: на высшей ступени — разум, на второй — рассудок, третье место удели вере, а последнее — уподоблению, и расположи их соответственно, считая, что насколько то или иное состояние причастно истине, столько же в нем и достоверности». Как следует из этой иерархии познавательных способностей души, имеющих дело с соответствующими их природе предметами познания, подлинной наукой Платон считает диалектику, философскую науку, предметом которой является то, что действительно есть, идеи, относительно которых возможно достижение беспред-посылочного, прочного, пребывающего знания, притязающего на истинность. Ближе всего к диалектике стоят математические науки, в целом предпосылочные по характеру своего знания, опирающиеся преимущественно на рассудочную способность познания, хотя и использующие в определенной мере способность чувственного познания. На следующей ступени иерархии расположены науки, изучающие вещи и существа чувственно воспринимаемого мира, науки, отнесенные впоследствии к естествознанию. В них реализуется познавательная способность, называемая Платоном (а впоследствии Сантаяной) верой, связанная с чувственным восприятием этих вещей и живых существ. Наконец, нижнюю ступень в иерархии наук занимает познание не самих предметов и существ чувственно воспринимаемого мира, а лишь отражений, образов последних в других предметах и в среде в целом. Знание двух последних ступеней самое несовершенное, это лишь мнение, а не истина. Оно несовершенно в силу несовершенства своего предмета, представляющего собой смесь подлинного бытия (идей) и небытия (материи). В силу того что единичные вещи и существа природы подвержены изменениям (возникновению и исчезновению), знание этих постоянно изменяющихся вещей подвержено постоянным изменениям и пересмотру. Поэтому Платон невысоко оценивает виды познания, направленные на изучение природных вещей и их образов-отражений, отрицая за ними статус подлинно научного познания, хотя и признавая за ними некоторую объективно существующую предметность, в отличие от беспредметности, свойственной области незнания как такового. Вместе с тем Платон подчеркивает необходимость прохождения душой всех стадий и видов познания на пути к диалектике. Задача познания заключается, согласно Платону, в том, чтобы «повернуть душу от некоего сумеречного дня к истинному дню бытия: такое восхождение мы, верно, назовем стремлением к мудрости». Этому повороту души от мира становления к миру истинного бытия, составляющему предмет философской науки, должно предшествовать совершенствование в целом ряде практических по своему характеру наук-искусств: в гимнастике, военном деле, мусическом искусстве и т. д. Хотя эти виды знания имеют дело с вещами мира становления, однако они подготавливают тело и душу к порядку, последовательности и гармонии, укрепляя его не только физически, но и упорядочивая, совершенствуя духовно. С точки зрения Платона, эти практические науки-искусства составляют первую ступень познания. Чувственное знание, присущее им, двояко. Одна его часть является точной и определенной, другая же — неопределенной и двусмысленной. Причина этого двоякого характера чувственного знания состоит в следующем: «Не побуждает к исследованию то, что не вызывает одновременно противоположного ощущения, а то, что вызывает такое ощущение, я считаю побуждающим к исследованию, поскольку ощущение обнаруживает одно не больше, чем другое, ему противоположное, все равно, относится ли это ощущение к предметам, находящимся вблизи или к далеким». Так, при зрительном восприятии пальцев руки чаще всего у нас даже и не возникает необходимости в постановке вопроса, а что, собственно говоря, есть палец, поскольку зрение никогда не показывает нам, что палец одновременно есть и нечто противоположное пальцу. Когда же речь идет об определении величины пальцев, их мягкости или твердости, ощущения дают нам противоречивые показания. Причина этого в том, что в данном случае ощущения в принципе неспособны решить поставленную перед ними задачу: дать точную, строго однозначную характеристику воспринимаемого ими свойства. «В подобных случаях душа, — поясняет Платон, — в свою очередь недоумевает, что обозначено этим ощущением как жесткое, когда та же самая вещь названа им мягкой. То же самое и при ощущении легкого и тяжелого: душа не понимает, легкая это вещь или тяжелая, если восприятие обозначает тяжелое как легкое, а легкое как тяжелое». В этих случаях «душа привлекает себе на помощь рассуждение и размышление и прежде всего пытается разобраться, об одном ли предмете или о двух разных предметах сообщает ей в том или ином случае ощущение». Таким образом, недостоверность, неточность и двусмысленность знания, доставляемого нам ощущениями, вызывает потребность и необходимость в более высокой ступени познания, в познании посредством размышления и рассуждения, реализующемся прежде всего в области математических дисциплин. Это подчеркивание Платоном недостоверности и двусмысленности чувственного знания и обоснование в этой связи необходимости обращения к рассудку своим критическим острием направлены против субъективизма и релятивизма софистов, в частности против феноменалистической трактовки истины Протагором, утверждавшим, что как кому нечто кажется, так оно и есть. Более высокой ступенью на пути восхождения души к философствованию являются математические искусства: арифметика — искусство счета, имеющее дело с числами, и геометрия — искусство измерения, имеющее дело с различными фигурами. Они относятся к рассудочной ступени познания, их знание имеет всеобщую природу, обладая универсальной применимостью в любом другом частном искусстве — науке. В арифметике и геометрии выражено, согласно Платону, «то общее, чем пользуется любое искусство, а также рассудок и знания; то, что каждый человек должен узнать прежде всего». А арифметика прямым путем ведет к философии, ибо «по своей природе она относится, пожалуй, к тому, что ведет человека к размышлению, т. е. к тому, что мы с тобой ищем, но только никто не пользуется ею действительно как наукой, увлекающей нас к бытию». Исходным пунктом осуществляющегося в математических науках рассудочного познания является прежде всего постановка вопросов, имеющих характер рефлексии над знанием, даваемым посредством ощущений. Если, например, при ощущении величины предмета один и тот же предмет в равной мере можно назвать как большим, так и малым, то размышление начинается с вопроса: а что же, собственно говоря, есть большое и малое сами по себе, в их раздельности, а не в слитном, совместном существовании, имеющем место в случае чувственного восприятия величины того или иного особенного предмета? Это относится в равной мере и к числам — предмету арифметики, поскольку в случаях, когда единица оказывается единицей не в большей мере, чем ее противоположностью, возникает аналогичное стремление выяснить, в чем же заключается сущность единицы. Это касается и вопроса о том, что такое тождество, встающего перед нами, когда посредством зрения мы видим нечто и как единое, и как бесконечное множество различающихся между собой свойств и т. д. Во всех этих и подобных им случаях возникает стремление к размышлению, направленному на выяснение сущности того или иного предмета. Вследствие того что математические науки исследуют сущность тех или иных предметов, их общее содержание, изучение математики необходимо не только для воинов и философов, но и для каждого человека вообще. «Воину необходимо их усвоить для войскового строя, — пишет Платон, — а философу — для постижения сущности, всякий раз как он вынырнет из области становящегося, иначе ему никогда не стать мыслителем». С точки зрения Платона, цель арифметики как искусства счета не практически-прикладная, а прежде всего чисто теоретическая, поскольку арифметика посредством изучения природы чисел самих по себе, вне всякого практического их применения, способствует возвышению души в область идей, развивая и совершенствуя познающее мышление. Разъясняя положение о преимущественно теоретическом значении изучения арифметики, Платон пишет: «Эта наука, Главкой, подходит для того, чтобы установить закон и убедить всех, кто собирается занять высшие должности в государстве, обратиться к искусству счета, причем заниматься им они должны будут не как попало, а до тех пор, пока не придут с помощью самого мышления к созерцанию природы чисел — не ради купли-продажи, о чем заботятся купцы и торговцы, но для военных целей и чтобы облегчить самой душе ее обращение от становления к истинному бытию». Платон дает арифметике как науке определенное философское истолкование. С одной стороны, арифметика имеет свой самостоятельный, независимый от предмета других наук и философии объект исследования. Интерпретированная философски, в чисто теоретическом, а не в практически-прикладном смысле арифметика «усиленно влечет душу ввысь и заставляет рассуждать о числах самих по себе, ни в коем случае не допуская, чтобы кто-нибудь подменял их имеющими число видимыми и осязаемыми телами». Однако, с другой стороны, арифметика, занимая определенное положение в системе наук, оказывается существенно связанной как с науками-искусствами практического характера, так и с чисто умозрительной философской наукой. Будучи деятельностью познающего рассудка, арифметика стоит выше чувственного познания и обладает знанием большей степени общности, а также большей ценности и значимости и в этом смысле является необходимым продуктом развития самого чувственного познания, его последней целью. Вместе с тем арифметика выступает в пределах целостной системы человеческого познания в качестве теоретического средства для достижения высшей ступени познания, ступени философской науки. Арифметика занимает привилегированное положение в системе наук-искусств, поскольку именно «она заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины» и в этом смысле наиболее родственна философскому познанию. Говоря о геометрии, Платон также акцентирует внимание прежде всего на чисто теоретическом характере даваемого ею знания. Геометры, пишет он, «выражаются как-то очень забавно и принужденно. Словно они заняты практическим делом и имеют в виду интересы этого дела, они употребляют выражения «построим» четырехугольник, «проведем» линию, «произведем наложение» и так далее: все это так и сыплется из их уст. А между тем все это наука, которой занимаются ради познания». В отличие от практических наук-искусств геометрия, в которой главную роль играет рассудок, а не чувства, познает не те или иные отдельные изменяющиеся вещи мира становления, а имеет своим предметом нечто вечное, пребывающее. «Это наука, — пишет Платон, — которой занимаются ради познания вечного бытия, а не того, что возникает и гибнет». Развивая эту мысль, он отмечает, что доказательства в геометрии направлены не на данный конкретно построенный и созерцаемый единичный треугольник, а на треугольник как таковой, который постигается лишь посредством размышления, а не воспринимается чувственным образом. Чувственный же образ треугольника геометр использует как средство, облегчающее мышлению вести изучение свойств треугольника вообще. Таким образом, и геометрическое знание Платон последовательно истолковывает с точки зрения чисто теоретической, отводя геометрии место рядом с арифметикой в общей системе наук-искусств. Определив специфический предмет геометрии и охарактеризовав сущность вырабатываемого в ее пределах общего знания, Платон указывает на то, что геометрическое познание является необходимым и существенным средством на пути к собственно философскому познанию. Подлинная, теоретически истолкованная геометрия «влечет душу к истине и воздействует на философскую мысль, стремя ее ввысь, между тем как теперь она у нас низменна вопреки должному». Таким образом, и геометрия, подобно арифметике, будучи наукой, принадлежащей к рассудочной, более высокой по сравнению с чувственным познанием ступени и обладая своим собственным, самостоятельным предметом исследования, выступает вместе с тем в качестве необходимого результата разрешения трудностей чувственной ступени познания, с одной стороны, и в качестве существенного теоретического, образовательного средства восхождения души к разумному, философскому познанию. Третьей важнейшей наукой, имеющей как собственный предмет исследования, так и способствующей возвышению души к философской точке зрения, является, согласно Платону, астрономия 7. Платон признает, что астрономические знания, подобно знаниям математическим, имеют различные формы практического применения. Они используются в земледелии, мореплавании, военном деле и т. д. Однако подлинная ценность астрономии как науки заключается прежде всего в теоретическом значении даваемого ею знания, воспроизводящего красоту и совершенство мироздания в целом. «Эти узоры на небе, украшающие область видимого, надо признать самыми прекрасными и совершенными из подобного рода вещей, но все же они сильно уступают вещам истинным с их перемещениями друг относительно друга, происходящими с подлинной быстротой и медленностью, в истинном количестве и всевозможных истинных формах, причем перемещается все содержимое. Это постигается разумом и рассудком, но не зрением». При всем самодовлеющем значении и ценности астрономии как теоретической науки ее последняя, высшая ценность заключается, согласно Платону, в том, что она способствует возвышению души к философскому познанию, служит средством перехода от чувственного и рассудочного познания к познанию разумному, имеющему своим предметом подлинно сущее — идеи. Он, однако, отвергает наивное представление о том, что поскольку астрономия обращает взор нашей души ввысь, постольку она возвышает ее до степени разумного, философского познания: «Пожалуй, ты еще скажешь, будто если кто-нибудь, запрокинув голову, разглядывает узоры на потолке и при этом кое-что распознает, то он видит это при помощи мышления, а не глазами. Возможно, ты думаешь правильно, — я-то ведь простоват и потому не могу считать, что взирать ввысь нашу душу заставляет какая-либо иная наука, кроме той, что изучает бытие и незримое. Глядит ли кто, разинув рот, вверх или же, прищурившись, вниз, когда пытается с помощью ощущений что-либо распознать, все равно, утверждаю я, он никогда этого не постигнет, потому что для подобного рода вещей не существует познания, и человек при этом смотрит не вверх, а вниз, хотя бы он и лежал ничком на земле или умел плавать на спине в море». Правильное же использование астрономического знания заключается в том, что «небесным узором надо пользоваться как пособием для изучения подлинного бытия, подобно тому как если бы нам подвернулись чертежи Дедала или какого-нибудь иного мастера либо художника, отлично и старательно вычерченные. Кто сведущ в геометрии, тот, взглянув на них, нашел бы прекрасным их выполнение, но было бы смешно их всерьез рассматривать как источник истинного познания равенства, удвоения или каких-либо иных отношений». Поэтому, заключает Платон, «мы будем изучать астрономию так же, как геометрию, с применением общих положений, а то, что на небе, оставим в стороне, раз мы хотим действительно освоить астрономию и использовать еще неиспользованное разумное по своей природе начало нашей души». В качестве четвертой науки, способствующей возвышению души к философии, Платон выделяет музыку. Музыка, подобно астрономии, изучает движения. Однако если астрономия рассматривает движения, видимые глазом, то музыка исследует движения, различаемые слухом. В отношении музыки, считает Платон, повторяется та же ошибка, что и в отношении астрономии. Если астрономы ценят выше всего глаза, которыми они воспринимают видимые движения небесных тел, то музыканты превыше всего ценят уши, которыми они различают звуки и их соотношения. Те и другие ставят органы чувств и даваемое ими знание выше разума и постигаемой им истины. Последнее относится не только к музыкантам-исполнителям и сочинителям, но и к пифагорейцам, специально исследовавшим природу созвучий и гармонии. «Ведь они, — считает Платон, — поступают совершенно так же, как астрономы: они ищут числа в воспринимаемых на слух созвучиях, но не подымаются до рассмотрения общих вопросов и не выясняют, какие числа созвучны, а какие — нет и почему». Подлинная ценность изучения музыки заключается в том, что она есть искусство, «действительно полезное для исследования красоты и блага, иначе бесполезно и стараться». Таким образом, подобно трем предыдущим наукам — арифметике, геометрии и астрономии — музыка имеет прежде всего теоретическое значение, воспроизводя красоту и благо мироздания и способствуя возвышению души к философии. Итак, согласно Платону, изучение отдельных наук имеет прежде всего теоретическое значение. Оно способствует возвышению души к философии, к разумному мышлению о целом, а следовательно, преодолению той или иной частной связанности с тем или иным определенным предметом. Эта связанность, зависимость души от той или иной частной области деятельности сковывает ее способность к философскому мышлению, постигающему подлинно сущее, идеи. «Между тем вот что очень важно, — пишет в этой связи Платон, — хотя поверить этому трудно: в науках очищается и вновь оживает некое орудие души каждого человека, которое другие занятия губят и делают слепым, а между тем сохранить его в целости более ценно, чем иметь тысячу глаз, — ведь только при его помощи можно увидеть истину». Таким образом, изучение отдельных, истолкованных в общетеоретическом смысле наук выполняет, согласно Платону, важнейшую для человеческого познания очистительную функцию, освобождающую человека от той или иной формы частной связанности с тем или иным отдельным предметом деятельности, прежде всего деятельности частнопрактического характера, и возвращающую его к целостному взгляду на реальность, являющемуся существенной предпосылкой познания истины. Изучение всех рассмотренных нами наук — как искусств частнопрактического характера, в которых доминирующую роль играет чувственное познание, так и наук теоретических, связанных со способностью рассудочного познания, — должно завершиться, согласно Платону, усмотрением их родства и взаимных связей, непосредственно подводящим к овладению искусством диалектики — методом философского исследования истинного бытия. Вместе с тем такое изучение родства и связей отдельных наук ни в коей мере не тождественно самой диалектике, а служит лишь средством для овладения ею. «Я по крайней мере думаю, — утверждает устами Сократа Платон, — что если изучение всех разобранных нами предметов доходит до установления их общности и родства и приводит к выводу относительно того, в каком именно отношении они друг к другу близки, то оно будет способствовать достижению поставленной нами цели, так что труд этот окажется небесполезным. В противном же случае он бесполезен». Согласно Платону, лишь очень немногие из людей, сведущих в отдельных, специальных науках-искусствах, оказываются способными к диалектике, которая требует прежде всего умения строить рациональное доказательство. «А кто не в состоянии привести разумный довод, — считает Платон, — или его воспринять, тот никогда не будет знать ничего из необходимых, по нашему мнению, знаний». В этом заключается «главный напев», выражающий сущность диалектики. Этот «напев» «умопостигаем, а между тем зрительная способность хотела бы его воспроизвести; но ведь ее попытки что-либо разглядеть обращены, как мы говорили, лишь на животных, как таковых, на звезды, как таковые, наконец на Солнце, как таковое. Когда же кто-нибудь делает попытку рассуждать, он, минуя ощущения, посредством одного лишь разума, устремляется к сущности любого предмета и не отступает, пока при помощи самого мышления не постигает сущности блага. Так он оказывается на самой вершине умопостигаемого, подобно тому как другой взошел на вершину зримого». Надточаев А. С Опубликовано на сайте: http://intencia.ru Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=713 |