Интенция | Все о философии

21.03.2009 - Этика Аристотеля

1. Самоосуществление как благо и счастье
2. Классификация добродетелей
3. Конкретный характер этики Аристотеля
4. Поэтика (учение об искусстве) Аристотеля
5. Педагогика Аристотеля

Учение о человеке и государстве изложено Аристотелем в трактатах «Этика» и «Политика». Естественной сущностью человека, считал философ, является жизнь в государстве. Человека он характеризовал как общественное, или политическое, существо. Положением человека в обществе и его отношением к государству философ обосновывал свои моральные принципы. Государство и общество требуют от гражданина определенных добродетелей.

Самоосуществление как благо и счастье


1. Действительность блага

Как каждое отдельное человеческое действие, так и человеческая деятельность в целом должна иметь цель, и притом высшую цель, которая должна быть преследуема не ввиду каких-либо других целей, но ради себя самой. Она не есть благо между благами, но полнота блага. Без такой конечной цели все наше действие, вся наша воля не имели бы подлинного предмета, все желания были бы тщетны, бесцельны в своем основании: наша воля имела бы лишь бесконечный ряд призрачных целей, каждая из которых, в свою очередь, являлась бы средством для других столь же призрачных, недействительных целей и т.д.

Эту конечную цель называют благом или высшим благом. Одни люди, видя его в наслаждении, стремятся к жизни, исполненной удовольствий; другие стремятся к приобретению внешних благ или почестей и власти, посвящая свою жизнь общественной деятельности; третьи предаются теоретической, научной или философской деятельности. Все хотят быть счастливыми: стремясь к наслаждениям, богатству, почестям, познанию, люди стремятся достигнуть этих благ ради них самих (и вместе с тем, ради счастья).

По учению Платона и мегариков, это благо лежит вне мира, оно отрешено от мира; но поэтому оно отделено и от человека и постольку недостижимо для него. Сообразно же духу всей своей философии Аристотель желает видеть высшее благо чем-то действительным.

2. Необходимость добродетели

Но в чем же заключается истинное человеческое счастье? Очевидно, оно не может и не должно зависеть от случая, от слепого каприза судьбы. Жизнь, исполненная чувственных утех, не есть достойная цель стремлений разумного человека: это – скорее скотская, чем человеческая жизнь. Внешние блага сами по себе не могут быть конечною целью, а только средствами для целей нашего счастья.

По-видимому, добродетель является целью, которую мы можем желать и ради нее самой, и ради нашего счастья; но и она еще не доставляет счастья человеку, поверженному в бедствия и страдания.

3. Счастье как успешная деятельность по самоосуществлению

Аристотель приходит к выводу, что счастье состоит не в чем ином, как в успешной деятельности человека, в осуществлении тех энергий, тех деятельностей, которые свойственны ему по природе. Человек – не пассивное, а деятельное существо, поэтому и счастье его заключается в успешной, беспрепятственной деятельности; и самое счастье – не вещь, но действие. Недостаточно быть красивым, добродетельным и сильным, чтобы приобрести победу, – нужно действовать, подвизаться. Счастье заключается в успешном, добром осуществлении разумных деятельностей человеческой души.

Условием для такой деятельности является обладание особыми к ней способностями или добродетелями и, в то же время, совокупностью средств, нужных для ее осуществления. – В этом вопросе Аристотель удаляется и от киников, и от гедонистов. Он необходимо предполагает для счастливой жизни прежде всего полноту гармонического развития личности, всех истинно человеческих способностей и сил: дитя не может быть блаженным. А такое полное, беспрепятственное развитие человеческой деятельности обусловливается обладанием всеми потребными к тому жизненными средствами: нужны и богатство, и друзья, и здоровье.

4. Внутреннее счастье

Правда, внешние блага не безусловно необходимы: ибо тот, кто достиг своего внутреннего счастья, не может быть несчастен, даже там, где он повержен в самые глубокие бедствия; но вместе с тем он не будет и блаженствовать, если на него обрушатся все беды Приама. Высший принцип счастья есть мера. Поступать несправедливо есть зло и терпеть несправедливость есть также зло; в первом случае человек сам преступает меру, а во втором – он терпит ущерб. Но лучше самому терпеть несправедливость, чем делать ее другим: ибо несправедливое действие связано с порочностью самого действующего.

Удовольствие и деятельность не суть исключающие друг друга понятия. Напротив, удовольствие есть естественный результат успешной, нормальной деятельности субъекта; оно обусловлено ею и есть ее завершение и увенчание. Удовольствие естественное и непосредственное так же связано с нормальной совершенной деятельностью, как красота и здоровье связаны с совершенным развитием тела. А потому оно есть естественный результат всякой нормальной жизнедеятельности. Счастье без удовольствия не было бы счастьем; но счастье, которое есть благая совершенная деятельность, необходимо влечет за собою удовольствие.

Удовольствие не должно быть целью и мотивом нашего действия, но оно есть необходимое следствие деятельности, согласной с природой человека. Если бы эта деятельность и удовольствие были отделены друг от друга, то мы, конечно, предпочли бы добродетель удовольствию; но сущность добродетели как естественной человеческой разумной деятельности именно и состоит в ее нераздельности с удовольствием, т. е. в непосредственном удовлетворении в самой деятельности – независимо от внешних последствий или соображений. Все блага жизни желательны для этой деятельности как средства – и не более.



5. Назначение человека

Поэтому поступки, сообразные с назначением человека, приятны сами по себе, и добродетельная жизнь имеет удовольствие в себе самой. Т. обр., наслаждение, удовлетворение, вытекающее из благой деятельности, есть благо, которое неотделимо от счастья. Таким наслаждением обладает и Бог. И оно есть благо не только как плод успешной деятельности, но также и потому, что укрепляет, возбуждает, поощряет ту деятельность, из коей оно вытекает (например, удовольствие мышления). Тот, кто не испытывает удовлетворения добродетели, не может быть добродетельным.

Из энергии или деятельности низших сил и способностей человека возникают низшие – чувственные удовольствия. Их цена определяется значением и достоинством той деятельности, из которой они возникают, напр., удовольствия, получаемые нами через зрение, выше, чем удовольствия, которые дает нам осязание. Сколько различных энергий, деятельностей, родов бытия, столько различных видов удовлетворения. И все они расцениваются по своему соотношению к высшей, разумной, существенно человеческой деятельности – добродетели. Высшее удовольствие есть удовлетворение этой деятельности, этой энергии разумного человеческого существа. Остальные удовольствия – животной части нашего существа, удовольствия, соответствующие низшим, телесным энергиям и потребностям, имеют свою цену, поскольку не препятствуют добродетели, совмещаются с нею. Но они не заслуживают даже названия удовольствия, когда мы злоупотребляем ими и предаемся излишествам. Собственно истинные удовольствия человека суть удовольствия доброго, умеренного человека.

6. Досуг

Наконец, к счастью, которое прежде всего есть деятельность, относится, по Аристотелю, и досуг в противоположность труду. Непрерывное напряжение невозможно в успешной, нормальной деятельности: нужен отдых, освежение от усталости, в особенности при таких занятиях, которым мы предаемся не ради них самих, но в виду каких-либо внешних целей, и в занятиях, сопряженных с заботами и тяжелым трудом. – Конечно, труды и заботы, принимаемые человеком, должны служить не для развлечения или простой утехи его, но самая утеха должна служить делу, ибо она, доставляя человеку отдохновение и развлечение, имеет место в его жизни, нужна для его счастья. Само собой разумеется, что и досуг, и развлечения должны служить одной верховной цели – счастью человека – в гармоническом развитии его человечности, его разумного существа. Разумное веселье, благопристойное общение с людьми, эстетические наслаждения, наука должны наполнять досуг человека; в особенности же – философия, кот. есть высший род деятельности и в то же время высший род отдыха (σχολη) – в противоположность активной жизни, практической деятельности.

7. Благо – в самой жизни

Итак, высшее благо лежит не за пределами мира, а в самой жизни и есть лишь ее всестороннее, совершенное развитие. Соответственно этому понятию высшего блага Аристотель понимает и добродетель: она состоит не в отчуждении от действительности, не в аскетическом отрешении от мира, но в совершенном достижении целей чел. жизни, в совершенном развитии человека, – в том, что ему всего более свойственно.

У Аристотеля мы встречаемся с тем понятием добродетели, которое было обще всем древним. Это – не добродетель в нашем смысле слова, а прежде всего хорошее качество (добротность). По Аристотелю она есть высшее развитие энергии данного существа.

Т. обр., предмет аристотелевской этики – сфера человеческой практики как деятельности, основанной на выборе. Тем самым она отделена от теоретической философии, ориентированной на неизменное, вечное. Любое существо по своей природе стремится (благодаря энтелехии?) к специфическому для него благу, в котором находит свою конечную цель. Для человека благо есть деятельность души сообразно с разумом. В нем человек обретает эвдемонию (блаженство) как конечную цель своего стремления, независимую от внешних обстоятельств. "Если назначение человека – деятельность души, согласованная с суждением ... и мы полагаем, что каждое дело делается хорошо, когда его исполняют сообразно присущей ему добродетели, ... то человеческое благо представляет собою деятельность души сообразно добродетели..." ("Никомахова этика").

Классификация добродетелей


1. Характер и разум

Деятельность человека есть отчасти практическая, отчасти теоретическая: он – существо чувствующее и познающее. Сообразно этим 2-м сторонам его деятельности и его существа – его характеру и его рассудку (διανοια) – и добродетели распадаются на этические (нравственные) и дианоэтические (умственные).

Наряду с теоретической частью души философ признает и желательную часть (ηθοζ), которая вмещает в себя совокупность аффектов, волнений, желаний. Чувства делятся на приятные и неприятные. Всякая деятельность может испытывать препятствия, сопротивление, или же, наоборот, она может развиваться успешно и беспрепятственно: удовольствие возникает из успешного, беспрепятственного развития естественной нормальной энергии, удовлетворяющейся своим собственным действием. – Из удовольствия и страдания рождаются частью аффекты, страсти, частью желания и похоти. К аффектам относятся прежде всего те, которые деятельно направляются против зла (χαχον). Совокупность их есть воля (θυμοζ), как и у Платона – лучшая часть желательной части души; совокупность похотей – зло? (επνουμια).

Государство и общество требуют от гражданина определенных добродетелей, но эти похвальные свойства души различны. Аристотель разделил их на 2 категории: этические и дианоэтические. Этические добродетели идут от характера человека и приобретаются путем воспитания в нем хороших привычек, а дианоэтические – идут от рассудка человека и приобретаются путем обучения.

2. Этические добродетели

Этические добродетели человек находит уже готовыми. Их он получает благодаря сложившемуся в обществе порядку и от государства (полис). Они приобретают свою значимость от традиции и в результате общего одобрения (таковы, напр., осмотрительность, великодушие). Научение сложившимся в полисе ценностям составляет, по Аристотелю, существенную часть нравственного развития.

Но по сути этическая добродетель – это только добротность животной души человека.

По конкретному содержанию этическая добродетель определяется как середина (месотес) между ложными крайностями. Таковы, напр., мужество (трусость – ярость); умеренность (сладострастие – безразличие); великодушие (скупость – расточительство).

Особое значение придается справедливости, важнейшей из добродетелей с т. зр. жизни в обществе. В качестве раздающей она заботится о справедливом распределении в обществе благ и почестей, в качестве примиряющей она восполняет причиненный ущерб.

Другая важная добродетель – дружба, в которой человек совершает переход от индивидуальной жизни к общей. Этическая добродетель связана с необходимостью ведения общественной жизни (не кради, не убивай, без суда не наказывай человека). У древних греков этика почти непринужденно переходила в рассуждения о государственном устройстве, и считалась вещью утилитарной.

3. Дианоэтические добродетели

Дианоэтические добродетели заключаются в чистой деятельности самого разума, который Аристотель делит на теоретический и практический. Решающей для нравственной деятельности из этих добродетелей являтеся благоразумие (фронесис). – Дианоэтические добродетели обнимают собой совершенные свойства разумной части души, т. е. познавательной и рассудительной способности ее.

Аристотель ставит их выше практических добродетелей: ибо высшая добродетель, наиболее бескорыстная, самодовлеющая, чистая и вместе с тем доставляющая самое высокое и чистое наслаждение, есть не практическая добродетель, а чистое созерцание сущего – θεωρια, в которой человек приближается к божеству и уподобляется ему.

Разумную часть души Аристотель тоже делит на 2 вида: собственно разумную и рассудочную часть. Рассудочная часть ответственна за разум практический, т.е. за то, как человек живет в материальном мире среди людей, в семье, в обществе. Эта часть души ответственна за то, чтобы направить наши аффекты, наши чувства в необходимое русло. Собственно разум является созерцательной частью души и ответствен за научное познание мира. Этот разум и имеет, по Аристотелю, высшую добродетель. – Рассудок – это практический разум, добродетель – это практичность, т. е. умение вести людские дела. Блаженство же дается только мудростью, а не практичностью. Мудрость выше всех др. добродетелей, мудрость – добродетель собственно разумной части души. Только Бог обладает этой добродетелью. Он созерцает Себя, поэтому высшей добродетелью (дианоэтической) человека является созерцание Бога.

4. Высокая оценка диано-этических добродетелей

Как видим, диано-этические (теоретические) качества имеют большее значение, потому что человек отличается от животных умом, поэтому употребление ума является и проявлением высшего отличия человека от животных и, тем самым, некоей задачей; когда человек занимается умственной деятельностью, то он проявляет свою высшую способность и, тем самым, он утверждает себя высшим произведением природы. Поэтому чисто умственная деятельность предлагалась как дающая удовлетворение в жизни. Сейчас так никто не думает, мы на знание смотрим как на вещь утилитарную, знание – средство для приобретения силы («знание – сила»). У древних греков знание само по себе – ценность, умственная деятельность сама по себя является целью, достижение которой приносит высшее блаженство, на которое только способен человек. Они презирали физический труд, что нам кажется нелепым (особенно в христианскую эпоху). Умственный труд, который не имеет утилитарного значения, философия, напр., был высшим проявлением чел. существа.



5. Нравственное поведение и свобода

Нравственное поведение (хэксис) человека складывается лишь во взаимодействии благоразумия (дианоэтической добродетели) и этической добродетели: «...в существенном отношении невозможно быть нравственным, не будучи благоразумным и благоразумным – без этической добродетели». При этом главным образом на долю благоразумия выпадает задача познания правильных средств и методов, ведущих к благу, в то время как этические добродетели определяют его как цель.

То и другое вместе определяют волю (булесис) к выбору блага, указывая желанию правильную цель при помощи понимания. Так природным влечениям придается форма, и человек становится хозяином своих страстей (аффектов). При этом свободу воли Аристотель не подвергает ни малейшему сомнению. «Если, таким образом, этическая добродетель есть сдерживание воли, а воля – обдуманное желание, то тогда понимание должно быть истинно, а желание – правильно, если выбор будет направлен на благо, и одно и то же должно быть и принято мышлением, и искомо желанием».

Не существует какой-либо высшей необходимости, судьбы, рока, что играло бы человеком и отрицало бы его ответственность за собственные действия. Человек свободен, и в его власти находится быть добродетельным или порочным. Добродетель не дается от природы, она достигается человеком посредством воспитания и образования. Для позиции Аристотеля характерно, что нравственное поведение уже не возникает только лишь из понимания, а приобретается благодаря практическим навыкам. Поэтому тут надо слушать человека с опытом.

6. Добродетель как поступок

Итак, для нравственной добродетели нужно знание блага, разум, без которого нельзя хорошо и разумно поступить. Но добродетель состоит не в знании, а в неизменно-благом действии воли, в неизменном направлении воли на то, что она признала за благо; и это – не из-за каких-либо внешних мотивов, а произвольно, в силу свободного, сознательного выбора.

В искусстве и науке достаточно, чтобы результат был хорош, все равно как бы он ни был добыт. В нравственной деятельности спрашивается, как было сделано дело, каков был человек, совершивший его. Спрашивается:

– во-первых, сознательно ли он поступал,

– во-вторых, по собственному ли выбору и притом помимо ли внешних побуждений он выбирал,

– и наконец, в-третьих, действовал ли он в силу случайного аффекта или твердого и непоколебимого направления характера?

Вершиной нравственного поведения является волевое подчинение низших сил и энергий души, ее движений, страстей и желаний справедливым требованиям разума, – тому, что он предписывает как справедливое и доброе. Таким образом, разумная природа человека достигает своего совершенного развития, своего всестороннего выражения и воплощения во всех его способностях, силах и деятельностях. Это – высшая творческая форма и вместе с тем конечная цель человека. В этом его назначение и в этом его счастье.

Итак, воля есть источник добродетели; дело идет не только о знании нравственных правил, как думал Сократ, а об их деятельном [основанном на упражнении] применении. Аристотель возражает против сократовского интеллектуализма, по которому безнравственные поступки возникают лишь от незнания. Согласно Аристотелю, в человеке существуют и воля, и разум, и одно к другому часто не сводится. Человек обязан контролировать поступки. Свободной волей осуществляется господство разума. Третью книгу "Этики" Аристотель посвящает тонкому анализу понятий о свободе воли и вменяемости человеческих поступков.

Существуют врожденные способности, которые мы наблюдаем, напр., у детей и у животных. Они без нравственного развития могут стать вредными и лишь путем упражнения и воспитания превращаются в настоящие нравственные качества. Для истинной добродетели, помимо способностей, требуется еще разум и упражнение: добродетель определяется как свойство человека, в котором он утверждается путем разумного согласия и произвольного выбора, и притом такое свойство, которое руководствуется определениями разума.

7. Метриопатия

Но, спрашивается, в чем же состоит то благо, которое разум предписывает по отношению к нашим аффектам и действиям? Разум во всем приписывает середину (меру) между недостатком и излишком. Во всяком желании и деятельности есть 3 вещи: недостаток, излишек и середина. И во всем только середина, только равновесие – хорошо, полезно и похвально. Всякое совершенное, законченное произведение искусства мы называем прекрасным именно потому, что в нем ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Мера есть верховный, нравственный принцип эллинского народа; на нее указывает и этика Аристотеля, представляющая из себя систематический анализ его нрав. понятий. Соблюдение середины (μεσοτηζ, умеренность, метриопатия) делает человека добрым и все дела его – удачными, хорошими, совершенными, а следовательно, в нем и заключается добродетель, дающая благо человеку.

МЕТРИОПАТИЯ (греч. metriopatheia, от metrios – умеренный и pathos – страсть) – понятие древнегреческой этики, означающее умеренность в страстях, противополагалась апатии. Развито Демокритом и Эпикуром, центральный принцип этики Аристотеля: добродетель как середина между двумя крайностями (напр., щедрость – середина между скупостью и расточительностью).

Итак, добродетель есть поведение, избегающее крайности – как избытка, так и недостатка; она есть середина между двумя противоположными пороками, из которых один переступает границу должного, а другой не доходит до нее. Так, храбрость есть середина между безрассудством и трусостью, умеренность – середина между распущенностью и бесчувственностью, щедрость – середина между скупостью и мотовством, – кротость – середина между вспыльчивостью и чрезмерным хладнокровием.

В целом добродетель Аристотель определял как «средину двух пороков», т. е. избытка и недостатка чего-либо. Например, недостаток мужества – это трусость, а избыток мужества – это безрассудная отвага. Основа добродетели – умеренность. Добродетель гражданина состоит в способности повиноваться властям и законам, тогда как для того, кто властвует, необходима не только добродетель гражданина, но и добродетель человека.

Конкретный характер этики Аристотеля


1. Неповторимость поступка

Аристотель говорит, что познание овладевает лишь тем, что необходимо, а значит, «случайное [акцидентальное] сокрыто от чистого разума». В противовес разуму, который ищет в мире только необходимое и тем отбрасывает все случайное, неповторимое, в противовес науке, которая ищет лишь общие теории, – Аристотель дает понять, что необходимости в частном опыте нет. Этика Аристотеля есть этика добродетелей, и она имеет дело с поступками, рассматривает проблему правильного, достойного поведения конкретного индивида в конкретной ситуации.

Добродетельный индивид потому и является добродетельным, что он обладает не только знанием общего, но и знанием частного, так как поступок всегда связан с частным, всегда единичен, единственен – направлен на конкретное лицо и совершается в конкретных обстоятельствах. Более того, знанием частного он обладает в большей степени, чем знанием общего. Добродетель для Аристотеля не сводится к правилам, принципам (хотя и не исключает их), она – и это составляет самый существенный и специфичный момент этического выбора – имеет дело «с последней данностью, для постижения которой существует не наука, а чувство» (EN, 1141 a).



2. Единичное в поступке

Аристотель исходит из того, что не существует исчерпывающего набора свойств, по наличию или отсутствию которых можно было бы судить о добродетельности поступка; так, например, добродетель есть середина, но середина не как арифметическая средняя или некое абстрактное совершенство, а середина по отношению к тому, кто действует. «Те, кто совершает поступки, всегда должны сами иметь в виду их уместность и своевременность» (EN, 1104 a).

Если исходить из расчленения поступка на общее и единичное, то этическая стратегия Аристотеля направлена на единичное, и критерием, масштабом добродетельного выбора, посредствующим звеном между общим и единичным является, в конечном счете, сам добродетельный индивид. Получается, что добродетельный поступок, составляющий предмет и цель этики, есть поступок добродетельного человека. Или, говоря по-другому, добродетельный индивид является добродетельным не в силу того, что он в своем выборе следует определенным независимо от него заданным и существующим этическим критериям. Напротив, конкретный выбор приобретает этическое качество по той причине, что он является выбором (поступком) добродетельного индивида[1].

Аристотель исходит из человеческой ситуации – ситуации поступка. Она состоит в том, что здесь делается выбор в условиях принципиальной неопределенности результата и что сам этот результат не существует вне отношения к нему того, кто делает выбор. Этически значимые решения по Аристотелю касаются того, что «зависит от нас и осуществляется в поступках", "чей исход неясен и в чем заключена неопределенность» (EN, 1112 a, b).

3. Жизненный подход – против отвлеченных принципов

Аристотель решает задачу, которая и составляет собственный предмет этики – как при этом возможны правильные, нравственно ответственные поступки. Как поступать, чтобы остаться верным человеческому предназначению? Аристотель пошел навстречу поступку в его частном, индивидуально-неповторимом качестве, полагая, что в этом случае наилучшим из возможных гарантий и критериев совершенного (добродетельного) выбора является совершенный (добродетельный) индивид с присущими ему рассудительностью и жизненным тактом – а не с отвлеченными принципами.

Аристотель отрывает этику от метафизики и закрывает для нее перспективу платоновского занебесного блага на том основании, что этику должно интересовать не вообще благо, не идея блага, а конкретно-осуществимое человеческое благо. Аристотель прекрасно понимает, что поступок, конечно, невозможен без своего субъективного основания – более того, преднамеренность Аристотель считает существенным признаком этически вменяемого решения. Поступок выводит человека в мир, прежде всего в мир людей – в этом смысл поступка, его назначение.

4. Нерегламентируемость морали

Специфическое место морали в обществе в отличие от других форм организации, упорядочения, регулирования межчеловеческих отношений определяется следующим: она вступает в действие и оказывается исключительно продуктивной там, где эти отношения не поддаются внешне контролируемой, гарантированной организации, упорядочению, регулированию. В той мере, в какой межчеловеческие отношения являются устойчивыми, внутренне схематизированными, повторяемыми, поддаются клишированию, они структурируются в более или менее жесткой форме обычаев, традиций, ритуалов, юридических законов и т. д. Но именно там и тогда, где они обнаруживаются в своей уникальности, единичности и принципиально непредсказуемой открытости, начинается царство морали.

Если мы задумаемся над тем, где и когда мы применяем моральные оценки, называя что-то "подлым", "честным", "порядочным" и т. д., то мы легко установим, что это всегда происходит в ситуациях, которые не поддаются квалификации в рамках твердо установленных общественных канонов и к которым просто нельзя применить других форм наказания или поощрения. Принципиальная нерегламентируемость моральной сферы удостоверяется тем, что ее проще описать отрицательно – как то, что не является обычаем, ритуалом, правом и т. д. Место морали и есть место встречи человека с человеком, заполненное поступками. Мораль находится там, где я принимаю решение. Здесь существенно и то, что это – Я, и то, что я принимаю решение, т. е. я не ограничиваюсь тем, что остаюсь верен себе, сознанием своего тождества с самим собой, но плюс к тому я еще воплощаюсь в частность принимаемого решения, беря на себя ответственность за него в полном объеме и, прежде всего, в той части, в какой оно сопряжено с риском неопределенности.

Пространство морали – ниша свободы. Более того: мораль сама есть эта ниша, и Аристотель борется за правомерность этой свободы…

5. Важность правильных суждений

Аристотель настаивал на самостоятельности этики как науки, усматривая ее в том, что ее целью являются поступки и в открытой полемике с интеллектуализмом Сократа и Платона видел в добродетели навык, складывающийся в практической деятельности устой души. Но и он в конечном счете – в отличие от софистов – ставил добродетельный склад души в зависимость от правильных суждений, а высшую (первую) эвдемонию отождествлял с философско-созерцательной деятельностью.

Из теоретического (познавательного) отношения к миру осуществить переход в практическое отношение принципиально невозможно. Из того обстоятельства, что одни утверждения являются истинными, а другие ложными, вовсе не вытекает, что я должен истину предпочитать лжи. Много людей и во многих случаях поступают наоборот. Из того факта, что курение вредно для здоровья, не следует, что Иванов должен бросить курить. Он-то как раз этого не делает. Даже категорическое этико-религиозное требование "не убий" само по себе не имеет нравственно обязывающего смысла. Люди не только убивают, но находят особое удовольствие в том, чтобы делать это по моральным (как они их понимают) основаниям и с религиозно-церковного благословения. Из "есть" не следует "должно". Из того, что в мире действуют такие-то и такие-то законы, совсем не вытекает, что я здесь на своем единственном месте должен совершить такой-то поступок. Все попытки изнутри теоретического мира пробиться в действительное бытие события безнадежны. Почему?

Логический силлогизм и "силлогизм" поступка – разные вещи. Логический силлогизм, поскольку он имеет дело с действиями, обобщает, выявляет их общие черты, выстраивает в ряд, отсекает в каждом единичном действии то, что делает его единственным, неповторимым, отличным от всего остального, т.е. поступком. "Силлогизм" поступка, напротив, выносит из действия за скобки все, что объединяет его с другими действиями, чтобы дойти до его единственной изначальности; он начинается там, где кончаются все возможные операции логической силлогистики. В логическом теоретико-познавательном образе мира нет места произвольной единственности моего бытия, нет меня самого в той подлинности, которая позволяет мне ответственно поступать. Я включен в теоретический мир в той мере, в какой я совпадаю с другими, детерминирован внешними причинами, встраиваем в закономерные ряды в качестве тела, живого существа, случайной величины и т.д., т.е. в той мере, в какой я не есть я. И там нет места мне, поскольку я ни к кому и ни к чему не сводим, а равен самому себе, поскольку я в своей единичности единственен, являюсь активно действующей, бытийной величиной, которая не попадает под законы и правила, так как сама их творит. Теоретический (логический, познаваемый) мир безличен и основателен, всегда на что-то опирается. Поступок индивидуален и безосновен.



В теоретическом мире вещи становятся атомами, телами, числами, квантами, реципиентами, служащими, больными, чемпионами, пешеходами и т.п., оставаясь единичными, но лишаясь единственности. Это – условие их вхождения в него. У поступка, напротив, нет другой категории, кроме нравственно ответственного субъекта, способного совершать поступки, т.е. кроме его единственности. Я-поступку не только нет места в теоретическом мире. Он потому только и становится поступком, что не вмещается в этот мир, выпадает из него.

Теоретический мир "живет" по своим имманентным законам. Это – как бы самопроизвольно развивающийся мир, существующий наряду, параллельно с реальным миром, но независимо от него. Поскольку мы вошли в него, т. е. совершили акт отвлечения, мы уже во власти его автономной законности, точнее, нас просто нет в нем как индивидуально ответственно активных. Субъектность теоретического мира, мира познания вообще является сугубо функциональной. Здесь субъект представляет не себя, а закономерную нагруженность мира.

6. Человек рождает поступок

Аристотель говорил, что человек является началом поступков подобно тому, как отец является началом ребенка. Это сравнение, совсем неслучайное в устах Аристотеля, хорошо проясняет суть дела.

Во-первых, оно дает наглядное представление о том, что такое поступок. Ребенок есть поступок. Поступок отца. Ребенок представляет собой изменение в самом бытии, его развитие, увеличение, новую завязь на древе бытия. Такова природа всякого поступка, самого поступления как бытийного акта.

Во-вторых, поступок есть нечто столь же серьезное, неотвратимое, роковое, вечное и беспокойное как ребенок. Совершая поступки, творя их, человек создает, творит самого себя. Он совершает, творит поступок навечно. Он не может отменить раз совершенный поступок, отказаться от него точно так же, как отец не может отменить, отказаться от ребенка, ибо, отказавшись от него, он оказывается привязан к нему более глубоко и трагично, чем до того, как он отказался.

Наконец, в-третьих (а это главное), единственным решающим основанием поступка, без которого этот поступок в его единственности никогда бы не совершился, является совершившая его нравственная личность как и единственным решающим основанием (началом) ребенка, без которого он никогда бы не появился на свет, является его отец. Как отец не может сказать, что не только он виноват в появлении ребенка, так и нравственный субъект не может сказать, что не только он виноват в совершении поступка. Правда, для этого и тот и другой должны взглянуть на вещи изнутри.

7. Поступок как переход из возможности в действительность

Взгляд на поступок изнутри, когда нравственный субъект видит в поступке себя, есть единственно возможная точка зрения, которая позволяет его увидеть. Поступок следует за решением, он есть результат решимости. Он переводит возможность (одну из многих, бесчисленных возможностей) в единственную действительность. Его нельзя обернуть назад, он совершен раз и навсегда и в этом смысле безысходен. Если уж Рубикон перейден, то он перейден. И это невозможно исправить. Поступок впечатывается в бытие. Как факт бытия он абсолютен. Про него нельзя сказать, что он истинен; он сам есть истина.

Личность воплощается в поступке. Поступок – это факт моего не-алиби в бытии, лежащий в основе самого конкретного и единственного долженствования поступка, не узнается и не познается мною, а единственным образом признается и утверждается.

Поэтика (учение об искусстве) Аристотеля


Частью практической философии Аристотеля является также поэтика (учение об искусстве). В одноименном сочинении Аристотель излагает теорию поэтического творчества, особенно в области трагедии, оказывающей наиболее сильное воздействие. Вот важнейшие понятия этой теории:

1) подражание (мимесис): искусство должно подражать действительности, но не воспроизводить ее (в отличие от истории);

2) единство действия, времени и места: действие должно быть внутренне целостным, последовательным и законченным, а его длительность не должна выходить за рамки светового дня;

3) катарсис (очищение): искусство должно просветлять человека по мере того как он отождествляет себя с действующими лицами и благодаря этому разряжает свои аффекты в другой сфере.

Суть искусства – подражание (мимесис), цель трагедии – "очищение" духа (катарсис).

Педагогика Аристотеля


«Усвоение преподанного зависит от привычек слушателя; какие у нас сложились привычки, такого изложения мы и требуем, и то, что говорят против обыкновения, кажется неподходящим, а из-за непривычности – более непонятным и чуждым, ибо привычное более понятно. А какую силу имеет привычное, показывают законы, в которых то, что выражено в форме мифов и по-детски просто, благодаря привычке имеет большую силу, нежели знание самих законов. Одни не воспринимают преподанного, если излагают математически, другие – если не приводят примеров, третьи требуют, чтобы приводилось свидетельство поэта. И одни хотят, чтобы все излагалось точно, а других точность тяготит или потому, что они не в состоянии связать [одно с другим], или потому, что считают точность мелочностью. В самом деле, есть у точности что-то такое, из-за чего она как в делах, так и в рассуждениях некоторым кажется низменной». (Там же, II 2, 995a 1-12).

Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=78