Интенция | Все о философии

21.03.2009 - Физика Аристотеля

Согласно Стагириту, предметом физики является природа, а «природа есть (только) отдельный род существующего». Место и значение физики в аристотелевской классификации наук определяются ее взаимоотношениями с другими дисциплинами и прежде всего с метафизикой и математикой.

Если «первая философия» изучает сущее само по себе, как таковое, неподвижное и обособленное от материи, а математика исследует неподвижное и необособленное от материи сущее, абстрагированное от материи мыслью, то физика рассматривает бытие подвижное и необособленное от материи. Она «имеет дело с таким бытием, которое способно к движению, и с такой сущностью, которая в преимущественной мере соответствует понятию, однако же не может существовать отдельно (от материи)». В силу того что физические сущности, подобно сущностям метафизическим, существуют самостоятельно, в то время как сущности математические не обладают статусом самостоятельного существования (математические предметы являются, согласно Аристотелю, определенными свойствами физических вещей), Аристотель, подчеркивая значение физики, зачастую говорит о ней как о «второй философии». «Что же касается физики, — пишет он, — то она также есть некоторая мудрость, но не первая»

Аристотелевская физика существенно отличается от физики Нового времени (галилеево-ньютоновской) и современной физики тем, что она есть в сущности философия природы. Она «трактует об основных и общих началах природного бытия, сводящихся к противоположности материи и формы, о причинах, случае и необходимости, о бесконечном, о месте и пустоте, о времени и, наконец, об изменении и движении как основном проявлении природы; попутно затрагиваются вопросы о частях неделимых и бесконечной делимости, и в Заключение подробно разбирается вопрос о первом двигателе». Данная проблематика входит в содержание трактата «Физика». Кроме того, физическое учение Аристотеля представлено и в других сочинениях, таких, как «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорология», образующих цикл сочинений о неживой природе. Аристотелевская физика включает в себя и исследование органической природы, этому посвящены такие сочинения Стагирита, как «О происхождении животных», «О частях животных», «О способе хождения животных», «О дыхании», «О сне и бодрствовании», «О сновидении», а также сочинение общего характера «История животных». (Приписываемое ранее Аристотелю сочинение «О растениях» в настоящее время считают принадлежащим перу Теофраста.)

Следует отметить, что помимо перечисленных физических сочинений Аристотеля, имеющих общефилософский характер и составляющих основное содержание его учения о природе, в аристотелевской школе исследовались и вопросы специального характера. «Что касается физических проблем в современном смысле: механики, оптики, акустики, учения о теплоте, магнетизме, то они дискутировались в Ликее преимущественно в виде отдельных конкретных вопросов; сюда относятся сборники вопросов, известные под именем: «Общие проблемы», «Физические проблемы», «Механические проблемы», и ряд мелких сочинений, например, «О цветах», «Оптика», «О геракли-товом камне», т. е. магните, и т. д., от которых остались одни названия или фрагменты. Определить, что здесь принадлежит Аристотелю, что его сотрудникам и ученикам, очень трудно; можно сказать только, что они возникли в недрах его школы». В этом смысле судьба физических сочинений Аристотеля, имеющих специальный характер, разделила судьбу сочинений аналогичного характера, принадлежащих Демокриту, милетским мыслителям, а также ученым в узком смысле слова, таким, как, например, Эврит, «История математики» которого также утеряна.

Доминирование у Аристотеля (как и у предшествующих мыслителей) общефилософского подхода к разработке проблематики «частных наук» в целом обусловлено умозрительно-спекулятивным характером духовной культуры античности, вытекающим из специфически античного образа жизни свободных граждан полиса, не связанных частностями производственно-технической деятельности, стимулирующей развитие наблюдений и экспериментов, и могущих вследствие этого задаваться вопросами чрезвычайно общего, чисто теоретического характера и содержания. Как справедливо отмечает Гегель, «Аристотель и вообще древние понимали под физикой постижение природы — всеобщее. Поэтому она у Аристотеля носит вместе с тем название учения о началах. Ибо в явлении природы выступает существенным образом это различие между началом и его последствиями, явлением, и это различие исчезает лишь в подлинном умозрении. Однако если, с одной стороны, физические исследования у Аристотеля носят преимущественно философский, а не экспериментальный характер, то он все же в своей «физике» рассуждает как бы эмпирически. Как в общей части аристотелевской философии, на что мы уже указали выше, различные части распадаются на ряд самостоятельно определенных понятий, так и здесь имеет место то же самое, и мы можем поэтому дать отчет лишь о некоторых частях его физического учения. Одна часть этого учения не настолько всеобща, чтобы обнимать другую, ибо каждая часть его физического учения образует нечто самостоятельное. Но следующие части, имеющие своим предметом больше единичное, чем всеобщее, уже не так подчиняются господству понятия, а превращаются в такого же рода поверхностное указание оснований и объяснение ближайшими причинами, какое мы имеем в нашей физике».



Рассмотрим прежде всего всеобщее понятие природы, составляющей предмет- физического исследования. Подходя философски к необходимости уяснения сущности природы, Аристотель стремится выявить ее первые наиболее общие и глубокие начала. «Так как при всех исследованиях, которые простираются на начала, причины или элементы путем их усвоения, — пишет он в «Физике», — возникают знание и наука (ведь мы тогда уверены в познании всякой вещи, когда узнаем ее первые причины, первые начала и разлагаем ее вплоть до элементов), то ясно, что и в науке о природе надо попытаться определить прежде всего то, что относится к началам». Полемизируя с выдвинутым предшествующими натурфилософами пониманием природы в качестве одной только материи, того основного материала, из которого составлены все существующие естественным образом вещи, Аристотель утверждает, что физик при изучении природы должен искать в ней все четыре причины. А именно: «Физику надлежит знать обо всех (причинах. — А. Н.) и, сводя вопрос «почему» на каждую из них — материю, форму, движущее начало и цель, — он ответит как физик». Тем самым в выработке общего понятия природы он исходит из развитой им в «Метафизике» общефилософской концепции четырех причин, сводимой им далее, как мы установили, к гилеморфизму.

С точки зрения концепции гилеморфизма «природа двояка: с одной стороны, как материя, с другой — как форма». Ибо, во-первых, «она есть первая материя, лежащая в основе каждого из тел, имеющих в себе самом начало движения и изменения», и, во-вторых, «она есть форма и вид согласно понятию». Поскольку, с точки зрения Аристотеля, природные тела заключают в самих себе начало движения и изменения, а не приобретают последние извне, постольку «природою в первом и основном смысле является сущность, а именно сущность вещей, имеющих начало движения в самих себе, как таковых». Тем самым в понимании природы Аристотель отдает явное предпочтение причине формальной, а не материальной, поскольку именно содержащаяся в форме имманентная (а не внешняя) цель, «то, ради чего», «является причиной определенной материи, а не материя причиной определенной цели». Аристотель, следовательно, трактует природу преимущественно телеологически. Последовательное проведение этой точки зрения ведет к организмической концепции природы. Подчеркивая этот момент, Гегель писал, что «понятие Аристотеля о природе превосходнее современного, ибо главным является у него определение цели как внутренней определенности самой природной вещи. Он, таким образом, понимал природу как жизнь, т. е. как нечто такое, что есть цель в самом себе и единство с самим собою, понимал как нечто такое, что не переходит в другое, а определяет изменения через посредство начала деятельности соответственно своему своеобразному содержанию и благодаря этому сохраняет себя в этих изменениях».

Другим существенным моментом аристотелевской концепции природы является понятие необходимости. Данное понятие присуще атомистической концепции природы, трактовке природных явлений с точки зрения детерминизма, последовательно проведенного принципа внешней причинности. Признавая существенным для понимания природных вещей как принципа имманентной целесообразности, так и принципа (внешней) причинности, Аристотель тем самым трактует природу антиномически, впервые формулируя, а затем разрешая антиномию между необходимостью и целесообразностью, этими двумя, казалось бы, взаимоисключающими способами рассмотрения природных явлений. В этой связи он ставит следующий вопрос: каким образом в определяемых имманентными целями природных вещах налична и осуществляется имеющая место необходимость? Необходимость и имманентная целесообразность, эти два основных момента аристотелевского понимания лрироды, представляют собой конкретные способы, формы осуществления в природных образованиях высших метафизических принципов аристотелевской философии — материи и формы, ибо «необходимость заключена в материи, а «ради чего» — в понятии». При этом Аристотель высказывает фундаментальное пред-лоложение: «Может быть, и в самом понятии имеет место необходимость».



Приступая к разрешению антиномии целесообразности и необходимости в понимании природных явлений, Аристотель считает, что вначале «надо сказать, почему природа относится к разряду причин «ради чего», затем относительно необходимости, как проявляется она в природных явлениях». Природное, согласно Аристотелю, есть то, что сохраняет себя в различных изменениях, однако каким образом это возможно, понять не так просто. «Трудно решить, — пишет он, — что препятствует природе производить не «ради чего» и не потому, что «так лучше», а как Зевс, который посылает дождь совсем не для роста хлебов, а в силу необходимости. Именно испарение, поднявшись кверху, должно охладиться, и после охлаждения, сделавшись водой, спуститься вниз, а когда это произошло, хлебу приходится расти. Подобным образом, если хлеб погибнет на гумне, дождь идет не для того, чтобы погубить его, а это произошло по совпадению. Следовательно, что же препятствует, чтобы таким же образом обстояло в природе дело и с частями животных, чтобы, например, по необходимости передние зубы вырастали острыми, приспособленными для разрывания, а коренные — широкими, годными для размягчения пищи, так как не ради этого они возникли, но это совпало случайно. Так же и относительно прочих частей, в которых, по-видимому, осуществляется «ради чего». Части, где все совпало так, как если бы они образовались ввиду определенной цели, — составившись сами собой надлежащим образом, — сохранились; в которых это не произошло, погибли и погибают, как те «быкорож-денные мужеликие», о которых говорит Эмпедокл». Аристотель здесь полемизирует с концепцией происхождения жизни, развитой Эмпедоклом. Согласно этой концепции, вначале образовались отдельные органы растений и животных организмов, которые затем случайным образом оказались связанными друг с другом, и те случайные образования или сочетания отдельных органов, которые оказались лучше приспособленными к условиям среды, в итоге выжили и сохранились, а неприспособленные, в том числе и «быкорожденные мужеликие», погибли.

Аристотель отвергает, однако, эту основанную на случайности точку зрения на природные образования, последовательно проводя тезис об имманентной целесообразности, присущей всем явлениям жизни. «Все упомянутое, — пишет он, — так же как все природные образования, возникает определенным образом или всегда или по большей части; из образований случайных и самопроизвольных ни одно не возникает так. Ведь, кажется, не случайно и не вследствии совпадения идут частые дожди зимой, но это бывает, если солнце в созвездии Пса; так же не случайна жара под знаком Пса, если она будет зимой. Если, таким образом, что-нибудь существует, как нам кажется, или вследствие совпадения или ради чего-нибудь и невозможно ему быть ни по совпадению, ни самопроизвольно, то оно будет ради чего-нибудь. Но ведь все упомянутые явления существуют по природе, как признают это и сами рассуждающие о них; следовательно, имеется причина «ради чего» в том, что возникает и существует по природе. Далее, в том, где есть какая-нибудь цель, ради нее делается и первое и следующее по порядку. Итак, как делается каждая вещь, такова она и есть по своей природе, и какова она по природе, так и делается, если ничто не будет мешать. Делается же ради чего-нибудь, следовательно, и по природе существует ради этого».

Наличие имманентной целесообразности роднит между собой образования природы и порождения искусства, которое частью подражает, а частью завершает создаваемое природой. «Если, таким образом, искусственные произведения возникают ради чего-нибудь, то ясно, что и природные, ибо последующее и предыдущее и в искусственных и в природных произведениях одинаковым образом относятся друг к другу». Присущая образованиям природы внутренняя цель порождает из себя и средства для своего сохранения и воспроизведения. Благодаря этим средствам природа достигает и осуществляет свою цель. «Так что, — продолжает Аристотель, — если по природе и ради чего-нибудь ласточка делает гнездо, а паук — паутину и растения производят листья ради плодов, а корни растут не вверх, а вниз ради питания, то очевидно, что имеется подобная причина в телах, возникающих и существующих по природе. А так как природа двояка: с одной стороны, как материя, с другой — как форма, она же цель, а ради цели существует все остальное, то она и будет причиной «ради чего». Правда, в образованиях природы, как и в продуктах искусства, иногда цель не достигается, что проявляется в наблюдаемых в природе уродствах и в ошибках искусства. Однако это не служит опровержением присущей им целесообразности, а является результатом определенных отклонений, например повреждения семени, из которого развивается то или иное природное образование. Таким образом, все природные образования заключают в себе имманентную целевую причину, обеспечивающую их сохранение и воспроизведение.

Что же касается необходимости, то она существует как предпосылка, как условие осуществления целевой причины. На первый взгляд кажется, рассуждает Аристотель, что при постройке, например, дома стена возникает в силу необходимости, поскольку камни, будучи по природе тяжелыми, образуют фундамент, а наверху оказываются деревянные части, будучи по природе более легкими, чем первые. И это (эти соотношения) действительно имеет место при строительстве, однако важнее другое. Хотя стена и не могла возникнуть без этих материалов, однако она возникла не по их причине, но ради защиты и спасения, т. е. ради определенной цели, которая относится к этим материалам и к присущему им необходимому природному соотношению как к своим условиям и предпосылкам. «То же, — обобщает Аристотель, — приложимо ко всему прочему, где имеется «ради чего»; возникает оно не без вещей, заключающих в себе природу необходимости, но и не по их причине — если только не брать их как материю, а ради чего-нибудь». Таково аристотелевское разрешение антиномии необходимости и целесообразности, заключенных соответственно в материи и понятии и определяющих возникновение и существование произведений природы и искусства.



В пределах этой основной концепции физики Аристотель рассматривает более частные вопросы, обсуждая и разрешая их философски. Прежде всего он переходит к рассмотрению движения. Значимость выяснения сущности движения заключается в том, что поскольку природа есть начало движения и изменения, постольку «незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы». Аристотель признает, что всякое движение необходимо требует некоторого места и времени, а также связано с непрерывностью, которая в свою очередь является формой проявления бесконечного. Кроме того, «не существует движения помимо вещей, так как все изменяющееся изменяется всегда или в отношении сущности, или количества, или качества, или места». Поскольку каждая из перечисленных категорий присуща предмету двояким образом: либо как его форма, либо как лишенность этой формы, постольку в конечном итоге «видов движения и изменения столько же, сколько и сущего».

Избирая исследовательскую стратегию, согласно которой «теоретическое рассмотрение частного должно следовать за рассмотрением общего во вторую очередь», Аристотель прежде всего определяет движение всеобщим образом, исходя из основополагающих в его системе категорий возможности и действительности, энтелехиального и потенциального бытия. В связи с этим «движение есть энтелехия существующего в потенции, поскольку оно таково». В другом месте он пишет, что «движением надо считать осуществление в действительности возможного, поскольку это — возможное». Понятое в этом всеобщем смысле движение охватывает собой и различные частные виды движения, «например, энтелехия могущего качественно изменяться, поскольку оно способно к такому изменению, есть качественное изменение; энтелехия способного к росту и убыли (общего имени для обоих нет) есть рост и убыль, способного возникать и уничтожаться — возникновение и уничтожение, способного перемещаться — перемещение». Аристотель, таким образом, выделяет шесть основных частных видов движения: качественное изменение, две противоположные формы количественного изменения (рост и убыль), возникновение и уничтожение и, наконец, перемещение.

Согласно Аристотелю, всякое физическое движение имеет начало и причину, исходящие от некоторого двигателя. «Форму же,— пишет он, — будь то определенная сущность, или определенное качество, или определенное количество, всегда привносит двигатель, каковой будет началом и причиной движения, в то время когда двигает, например, действительный человек производит из человека в возможности человека». Однако, поскольку движущее и движимое различны, возникает затруднение: с одной стороны, движение находится в подвижном, с другой стороны, оно есть энтелехия от воздействия тела, способного двигать. Разрешение этого затруднения Аристотелем основывается на признании тождества энергии движущего и движимого тела: «Энтелехия должна быть у обоих, ибо способное двигать существует вследствие потенции, движущее же — вследствие проявления энергии: но она возбудитель тела, способного двигаться. Следовательно, у них обоих в равной мере одна энергия, подобно тому как имеется один интервал от одного к двум и от двух к одному и у восходящих и спускающихся. Они существуют как одно, но понятие их не одно». Различие понятий заключается в том, что в одном случае имеется действование, исходящее от двигателя, в другом — страдание, присущее движимому двигателем телу. Однако «ничто не препятствует в двух телах находиться единой энергии, только не так, чтобы они были тождественны по бытию, а как возможное относится к проявляющему себя в действии» .

Вслед за рассмотрением движения Аристотель переходит к исследованию проблемы бесконечности. «Так как наука о природе,— формулирует он постановку проблемы, — имеет дело с величинами, движением и временем, каждое из которых необходимо должно быть бесконечным или конечным (хотя не все является бесконечным или конечным; например, состояние или точка: им одинаково, может быть, нет необходимости быть ни тем, ни другим), то будет уместно, ведя исследование о природе, рассмотреть вопрос о бесконечном, существует оно или нет, и если существует,, что оно такое». Все предшествующие мыслители, рассматривавшие природу бесконечного, небезосновательно, как полагает Стагирит, трактовали его как начало, поскольку невозможно приписывать ему какое-либо иное значение. Ибо «все существующее или является началом или исходит из начала; для бесконечного же не существует начала, так как оно было бы его пределом». Кроме того, бесконечное, как и начало, не возникает и не уничтожается, являясь бессмертным и неразрушимым. Уверенность в том, что бесконечное существует, рассуждает Аристотель, возникает «из пяти оснований: из времени (ибо оно бесконечно), из разделения величин (ведь и математики пользуются бесконечным); далее, что только таким образом не иссякнут возникновение и уничтожение, если будет бесконечное, откуда берется возникающее. Далее, из того, что конечное всегда граничит с чем-нибудь, так что необходимо, чтобы не было никакого предела, раз необходимо, чтобы одно всегда граничило с другим. Но больше всего и главнее всего — что доставляет для всех затруднение — на том основании, что мышление не останавливается: и число кажется бесконечным, и математические величины, и то, что лежит за небом; а если лежащее за небом бесконечно, т жажется бесконечным тело, и существует бесконечное множество миров, ибо почему пустоты будет, например, больше здесь, а не там?».




Рассмотрение бесконечного представляет значительные трудности, поскольку много невозможного следует как за признанием, так и за отрицанием его существования. В случае признания его существования возникают вопросы: в каком виде оно существует, как сущность, или как акциденция некоторой природы, или же ни тем ни иным способом, а как бесконечное множество? Встает также существенный для физика вопрос: существует ли воспринимаемая чувствами бесконечная величина? Много трудностей возникает и в случае отрицания бесконечности. В этом случае время будет иметь как начало, так и конец, невозможно будет деление величин на другие величины, и число не будет бесконечным.

В решении проблемы бесконечности Аристотель, как и во многих других случаях, исходит из различения потенциального и актуального бытия, выдвигая тезис о том, что «в известном отношении бесконечное существует, в другом нет». А именно бесконечное не существует в качестве актуально бесконечного, в качестве завершенного целого, которое может быть или бесконечным телом, или бесконечной величиной. Невозможность существования актуально бесконечного тела, а следовательно, и актуально бесконечной величины (поскольку всякое тело обладает величиной, будучи делимым на части) усматривается прежде всего в том, что любая часть, взятая от такого бесконечного тела, будет бесконечной, подобно тому как любая часть воздуха есть воздух. Кроме того, из признания существования бесконечного тела следует, что оно будет или всегда двигаться, или всегда покоиться, но и то и другое невозможно. Ибо бесконечное тело связано со сродным ему бесконечным местом, следовательно, ему некуда двигаться, поскольку вне бесконечности ничего нет. Если же оно будет покоиться, то почему оно будет покоиться именно в данном месте (внизу или вверху), а не в ином? Если же оно захватит собой все место, то что значит тогда для него вообще двигаться или покоиться? Эти понятия в данном случае вообще теряют всякий смысл.

Не существуя в форме актуально бесконечного, бесконечное, однако, существует в форме потенциально бесконечного. Согласно Аристотелю, способы существования бесконечного различаются в зависимости от того, рассматриваются ли при этом время, люди или деление величин. Однако при этом имеется и общее, заключающееся в том, что «бесконечное существует таким образом, что всегда берется иное и иное, и взятое всегда бывает конечным, но всегда разным и разным. Так что бесконечное не следует брать как определенный предмет, например, как человека или дом, а в том смысле, как говорится о дне или о состоянии, бытие которых не является определенной сущностью, а всегда находится в возникновении и уничтожении, и хотя является конечным, но всегда иным и иным. Причем для величины это происходит с сохранением взятого, для времени и людей — вместе с их уничтожением, так однако, чтобы не было перерыва».

Потенциально бесконечное Аристотель истолковывает как непрерывный, нигде незавершающийся процесс перехода от одного конечного к другому, процесс, противоположный актуально завершенному целому, характеризующемуся известной законченностью. Согласно Стагириту, «бесконечное имеется там, где, беря известное количество, всегда можно взять что-нибудь за ним. А там, где вне ничего нет, — это законченное и целое: ведь мы так именно и определяем целое: это то, у которого ничто не отсутствует, например, целое представляет собой человек или ящик... целое есть то, вне чего ничего нет, то же, у чего нечто отсутствует, будучи вне его, не есть целое, как бы мало ни было это отсутствующее». Такую трактовку бесконечности как незавершающегося и незавершимого в принципе процесса перехода от одного к другому Гегель назвал позднее дурной бесконечностью, защищая, в противоположность Аристотелю, тезис о существовании: бесконечности актуальной, наличествующей в завершенном целом, вне которого в действительности ничего нет, так как в противном случае бесконечное имело бы в этом ином свой предел, следовательно, этим самым оконечивалось бы.

Завершая рассмотрение бесконечности, Аристотель защищает тезис, согласно которому бесконечное есть не что иное, как неопределенная материя, предел и определенность в которую вносит активная форма. «Бесконечное, — пишет он, — есть материя для завершенности величины, и оно есть целое в потенции, а не актуально, оно делимо и путем отнятия и путем обращенного прибавления, а целым и ограниченным является не само по себе, а по другому; и, поскольку оно бесконечно, не охватывает, а охватывается. Поэтому оно как бесконечное и не познаваемо, ибо материя не имеет формы».

Рассматривая бесконечное применительно к области величин, с одной стороны, и чисел — с другой, Стагирит исходит из следующего существенного различия между ними. У величин имеется предел в сторону их увеличения, т. е. если присоединять одну величину к другой, и нет предела в смысле все более мелкого их разделения в сторону их уменьшения. У чисел же, напротив, есть предел в сторону их уменьшения (пределом числа является далее неразложимая единица) и нет предела в сторону увеличения. В соответствии с этим различается и способ существования бесконечности применительно к этим различным объектам рассмотрения. Потенциально бесконечное в величинах означает никогда не прерывающуюся возможность их дальнейшего разделения. Потенциально бесконечное применительно к числам означает возможность указать число, большее любого наперед заданного числа.

Затем Аристотель переходит к рассмотрению пространства

Надточаев А. С
Опубликовано на сайте: http://intencia.ru
Прямая ссылка: http://intencia.ru/index.php?name=Pages&op=view&id=82