Кони меня понесли, влекомые дивным порывом,
Вдоль по славной дороге, ведущей к хоромам богини,
Чья благостыня дарует умам пытливым познанье.
Девы правили путь; накаленные трением оси
Громко звенели, и дщери великого Солнца, покинув
Мрачное Ночи жилище, с голов приподняв покрывала,
На колеснице спешили достигнуть обители Света.
Девы означают, согласно Сексту (adv. Math., VIII, 112,113), органы чувств, а, в частности, дочери Солнца — глаза.
Там, где скрестились ночные пути с дневными, громадой
Мощной ворота стоят, за двойным охраняя запором
Дом карающей Дике. Приблизясь, небесные девы
К ней обратились с словами, полными вкрадчивой ласки,
И упросили ее тяжелый засов отодвинуть.
Скоро с шумом врата распахнулись, открыв перед нами
Въезд, широко зияющий, через который, не медля,
Девы небесные быстро ввели колесницу с конями.
Ласковый был мне оказан прием; десницу подавши,
С речью такою ко мне тотчас обратилась богиня:
«Юноша, спутник бессмертных возниц, ты в эти хоромы
Прибыл на быстрых конях, чтоб стать моим гостем желанным.
Нет, не злокозненный рок привел тебя к этой дороге
(О, как она далека от стезей, привычных для смертных! ),
А Фемида и Дике. Тебе я открою всю правду
О необорном сердце истины несокрушимой
И о том, каковы легковесные мнения смертных.
Мысль ты свою не пускай на эту дорогу познанья,
Не позволяй, чтоб тебе накопившая опыт привычка
Веру внушала лишь в то, чему учат нас лживое зренье,
Гулом наполненный слух и язык. Только разумом должен
Ты проверять осторожно все то, что ныне поведать
Я собираюсь тебе. Но знай наперед: пред тобою
Путь лишь один».
Затем богиня излагает все — двойственное знание: а) знание мысли и истины и а) знание мнения, и это составляет две части поэмы. В другом отрывке, который мы находим в комментарии Симплиция на физику Аристотеля (р. 25, 19а) и в комментарии Прокла на «Тимея» (р. 29 b), для нас сохранилась основная часть этого поучения. «Внимай, — говорит богиня, — и узнай, каковы два пути познания. Один, который есть лишь бытие и который не есть небытие, есть тропа убеждения; на нем находится истина; другой, который не есть бытие и который необходимо есть небытие, — о нем я говорю тебе, что он совершенно неразумный путь; ибо небытия ты не можешь ни познать, ни достигнуть, ни высказать». И в самом деле, ничто превращается в нечто, когда его мыслят или высказывают; мы что-то говорим, что-то мыслим, когда желаем мыслить и выразить ничто. «Необходимо, чтобы высказанное и мысль были сущие, ибо бытие существует, а небытия совсем не существует». Таково краткое определение, и в это ничто входит отрицание вообще, а в более конкретной форме — предел, конечное, ограниченность: determinatio est negatio, гласит великое положение Спинозы. Парменид говорит, что, какую бы форму ни приняло отрицательное, его все равно не существует. Признание ничто истинным «есть путь заблуждения, по которому бродят ничего не знающие двуголовые смертные. Беспомощность в их душах управляет заблуждающимися органами чувств. Они гонимы, подобно голубям и изумленным слепым, подобно потерявшим дорогу стадам; они считают бытие и небытие одним и тем же и вместе с тем не одним и тем же». Заблуждение состоит в смешении их друг с другом, в признании за ними одинаковой ценности или в различении их, как будто несущее есть ограниченное вообще. «Так извивается их путь в самом себе, возвращаясь снова к исходному пункту». Он есть постоянно противоречащее себе, разрушающее себя движение; человеческое представление то признает сущностью вот это, то — его противоположность, то смешение их обоих.
|
