4. Приложение: об учении М. М. Тареева
Тареев Михаил Михайлович (1866–1934) – русский православный богослов и экзегет.
1. Жизнь, труды, мировоззрение
Родился в Рязанской губернии в семье сельского священника. После окончания МДА (1891) некоторое время преподавал в Псковской и Рижской духовных семинариях, а затем защитил магистерскую диссертацию в МДА («Искушение Богочеловека», М., 1892; во 2-м изд. книга, по требованию Синода, была озаглавлена как «Искушение Господа нашего Иисуса Христа», М., 1900). С 1902 по 1918 гг. Тареев являлся профессором МДА по кафедре нравственного богословия. В 1904 г. за исследование «Философия евангельской истории» (Серг. Пос., 1903) был удостоен степени доктора богословия. Обе диссертации и др. свои труды Тареев объединил под общим заглавием «Основы христианства. Система религиозной мысли» (т.1-5, Серг. Пос., 1908-10).
Тареева отличала обширная эрудиция, свежесть и новизна мысли, глубоко личный подход к богословским проблемам. По его собственному признанию, он выстрадал свое мировоззрение, пытаясь создать оригинальную русскую интерпретацию христианства. Для Тареева оно было не отвлеченной теорией, а “философией жизни”, рожденной из религиозного опыта. Поэтому он с подчеркнутым недоверием относился к любому “гностицизму”, что, по его понятиям, представляла собой метафизика и даже догматическое богословие. Надо понимать, что с этой точки зрения, скажем, Василий Великий был несомненно и прежде всего “гностиком”. Отсюда понятна сдержанная оценка святоотеческого наследия. Правда, Тареев, будучи мыслителем, нередко вынужден был прибегать к выдержкам из отцов Церкви, но при этом считал, что «единого святоотеческого учения нет, а есть святоотеческие системы и мнения, которые выбираются богословом по своему произволу». По его словам, «святоотеческий принцип скрывает разгул произвола толкователей».
Греческой «спекулятивно-аскетической» мысли Тареев противопоставлял род православного пиетизма, ориентированного исключительно на Евангелие. Евангельское учение, по его убеждению, есть религия духа, которая по самой своей сути стремится освободиться от внешнего символизма и догматизма. Оно противостоит всем видам естественной этики, религии, творчества и представляет собой явление Божественной жизни в падшем мире. Все верования, в том числе Ветхий Завет и “историческое христианство”, скрыто содержат в себе «религиозное искушение» противления Богу, Его воле. Лишь Евангелие Христово, олицетворенное Самим Богочеловеком, осуществляет и возвещает подлинное Богосыновство. Справедливости ради надо сказать, что Тареев неоднократно указывал на то, что он «дает чисто личное понимание христианства», не претендующее на общеобязательное значение и коренящееся в его индивидуальном опыте.
2. Работы Тареева
Работы Тареева были отмечены премией митр. Макария, однако против них велась острая полемика, на которую он отвечал не менее резко. Среди его критиков были архиеп. Антоний (Храповицкий), прот. Клитин, прот. Павел Светлов (1861-1942) и др. Его обвиняли в склонности к идеям либерально-протестантской школы экзегезы, сравнивали с Гарнаком и Толстым. «Я попал, – писал Тареев в 1909 г., – в мутный поток легенды, которая создается вокруг моего имени». В том же году комиссия Священного Синода потребовала от него объяснительной записки, которая и была им представлена («Краткое изложение системы моего богословия», БВ, 1917, в ст. «Страницы из недавней истории богословской науки»). Отчет по этой записке составил протопресвитер Иоанн Янышев (1826-1910), фактически оправдавший Тареева от возводимых на него обвинений. Тем не менее, споры вокруг Тареева не утихали. Его основной труд иронически называли «немецкой колонией» в русском богословии. Защитники Тареева, напротив, утверждали, что его учение «не немецкий полурационализм посредствующей школы, а подлинное православие, очищенное и незатемненное». В МДА Тареев считался идейным антагонистом свящ. Павла Флоренского (1882-1937), хотя по существу у них было больше общего, чем думали (прежде всего, оба исходили из примата внутреннего духовного опыта в богословии). Их сосуществование в одной церковной школе являлось свидетельством большой интеллектуальной свободы, существовавшей в академии тех лет (о чем, к сожалению, сейчас можно только мечтать: советское время оставило свой зловещий отпечаток и на церковной атмосфере современной России). Впрочем, творческий путь Тареева и тогда оставался нелегким. «Мое имя, – писал он в 1916 г., – стоит среди гонимых, поносимых, отверженных. Не могу не страдать и, однако, понимаю свое положение. Мне ли, одинокому, отверженному и со всех сторон беззащитному ожидать иного, выступая обличителем общества в нравственном маразме?». В 1910-15 Тареев был членом библейской Комиссии. В 1917 г. Тареев был назначен вместо свящ. Павла Флоренского на пост редактора «Богословского Вестника». После закрытия МДА, несмотря на болезнь глаз, Тареев продолжал преподавание. Он был профессором философии в Ярославском юридическом институте (1918-27) (бывший Демидовский лицей), Загорской военно-электрической академии и в др. вузах. Собственно богословской школы Тареев не создал. «Он остался одиноким, уединенным мыслителем, как того, собственно, требовал и самый его принцип», – писал впоследствии о нем прот. Георгий Флоровский. На Западе Тареев почти не получил известности, и мало кто знал, что в своих воззрениях он предвосхитил учение раннего Барта, а также сторонников экзистенциалистского толкования Библии.
|
