|
|
|
|---|
| 1. Налаженность космоса
Как мы уже говорили, субстанция есть “неизменное в изменчивом”. Но она есть лишь одно из обнаружений этого отношения: неизменное в изменчивом мы имеем не только в лице неизменного носителя сменяющихся качеств и состояний, – но и в неизменных отношениях между сменяющимися явлениями, именно в отношении постоянной закономерности и причинной связи.
Научная мысль в области реальных наук, т. е. познания действительности, направлена на познание того, что зовется "законами природы", т. е. закономерности или правильности в связях между явлениями. Поэтому убеждение в существовании законов природы есть одна из высших и – для научной практики неоспоримых истин реальных наук. Оно возникает при первом же пробуждении научной мысли, в древнейшей греческой философии. У Гераклита мы встречаем изречение: "Солнце не может сойти с назначенного ему пути, иначе его застигнут Эриннии, стражи Дикэ (справедливости, порядка)". Учения древнейших философов предполагают закономерность явлений природы. В пифагорейской школе эта идея выражается тем, что мироздание определяется как "космос" (что значит – "лад", "порядок", "устройство", "строй" и т.п.). Здесь как и в ряде других учений, идея "законов природы" возникает путем перенесения на природу признака урегулированности, нормированности, подчинения велениям власти – признака, заимствованного из наблюдения общественной жизни.
В античной философии – за исключением одного только атомизма – закономерность мыслится и по существу как следствие одушевленности бытия, а потому эстетической и этической “налаженности” отношений между частями бытия. Звезды движутся по кругам, потому что они блаженные божества, которым подобает наиболее совершенное круговое движение. Все явления вселенной стремятся осуществить порядок, чтобы тем выполнить требования гармоничности и совершенства мироздания. Но в новой философии и новой науке, в которой отсутствуют и отрицаются такие понятия, идея всеобщей закономерности не имеет столь простого и ясного обоснования.
2. Откуда берется подчиненность законам?
Почему же явления подчиняются вообще каким-то законам? И что это значит – “законы природы”? Это не значит, конечно, законы в юридическом смысле, т. е. веления мировой власти, покорно выполняемые явлениями. "Законы" суть лишь названия для наблюдаемых нами правильностей или постоянств в соотношениях между явлениями.
[pagebreak]
Но на чем основана наша уверенность в неизменности и прочности таких правильностей? Если мы 10 или 100 раз наблюдаем, что явление А бывает совместно с явлением В, то из этого, строго говоря, не вытекает, что оно всегда связано с В, и еще менее вытекает, что оно должно быть связано, т. е. что эта связь не случайная, а внутренняя, не случайная комбинация обстоятельств, а неизменный порядок. Поскольку мы мыслим мир состоящим из единичных явлений, а знание – основанным только на открытом наблюдении их, убеждение в закономерности их не имеет под собой никакой твердой логической почвы, – как это показал Юм.
Если мы однако, из нескольких или, сравнительно, немногих наблюдений над 2-мя явлениями А и В, которые мы встречаем совместно, делаем вывод: «явление А всегда и необходимо связано с явлением В», то это может иметь лишь то основание, что через единичные явлений мы усматриваем связь самых общих содержаний А и В.
Изучая химически частицы золота, мы формулируем “закон природы”, что «золото не окисляется». Здесь изучение единичных явлений ведет нас к определению общей природы золота как определенного металла; т. е. в многообразии отдельных частиц золота или золотых предметов мы находим общую или единую природу золота как такового, которую мы и определяем как таковую. “Законы природы” выражают, таким образом, единство общего содержания, объемлющее бесконечное множество единичных его проявлений. Убеждение в закономерности есть на самом деле убеждение в реальном значении содержаний общих понятий (в “логическом реализме” сущностей). Мы убеждены, что прихотливая изменчивость и многообразие единичных явлений подчинены единствам общих сил или “сущности”, которые остаются неизменными, т. е. они внутренне едины.
Такова связь между закономерностью и субстанциальностью. Законы природы мыслятся как проявления неизменных свойств определенной реальности, т. е. как проявления ее субстанции.
С другой стороны, идея субстанции и есть не что иное, как эта идея неизменности общей природы данной реальности во всех ее проявлениях, т. е. идея субстанции находит свое реальное выражение только в закономерности, в неизменности общих отношений между явлениями. Субстанциальность и закономерность суть, следовательно, не 2 самостоятельные идеи, а соотносительные стороны одного общего начала – неизменности в изменениях, единства в многообразии. Это же начало есть свидетельство связи между идеальным и реальным. Общее содержание, мыслимое в понятиях, есть не только вневременная "идея", но, будучи такой идеей, оно, вместе с тем, обнаруживает свою реальную деятельность в многообразии единичных явлений, которое ему подчинено.
Суть ли законы природы "вечные" законы, как их часто мыслят? Безусловно вечное, т. е. вневременное значение имеют идеальные истины логики и математики, которые мы не зовем "законами природы". Законы же природы, т. е. постоянства реальных связей в своем действии зависят, очевидно, от реального бытия тех общих содержаний или типов, которые управляют многообразием единичных явлений. Закономерности определенного общественного строя, напр., феодализма или капитализма, или закономерности жизни, напр., языки, имеют, очевидно, силу, пока существует данный строй или данный язык. Закономерности физиологических явлений определенного типа организмов зависят от реальности данного типа, которая, как известно, не вечна. Принципиально мы должны так же мыслить даже самые общие и универсальные законы физики, механики и химию – они выражают определенное (хотя и длящееся сотни и тысячи веков) состояние материи. Вера в "вечность" законов природы есть, следовательно, либо просто предрассудок, либо смешение подлинно-вечной идеальной значимости всякой истины с реальным действием или реальной воплощенностью ее содержания. | |
|
|
|---|
| 1. Следствие как скрытое продолжение причины
Закономерность касается либо сосуществования явлений ("явление А всегда бывает совместно с В или одновременно с ним"), либо же последовательности их возникновения ("явление А возникает непосредственно после явления В или вслед за ним"). Эту последнюю закономерность мы выделяем в качестве особого отношения – причинной связи, и придаем ей обычно особо важное значение.
С эмпирической точки зрения право на такое выделение не обосновано. Закономерность сосуществования и закономерность последовательности эмпирически имеет одинаковый смысл постоянства некоторой совместности 2-х явлений. И эмпирическая теория знания так и понимает причинность, как простую закономерность последовательности 2-х явлений.
Однако, в причинной связи мы ищем какой-то иной, более глубокой, интимной и прочной связи. Мы представляем себе это отношение так, что одно явление "порождает", "создает" другое, или что это второе "вытекает" или "следует" из первого. Какое мы имеем право на такое допущение, и в чем его истинный смысл?
Дэвид Юм показал, что чисто опытное наблюдение само [по себе] не обнаруживает такой внутренней связи причинения, порождения и т. п.. Этим, однако, еще не доказана несостоятельность убеждения во внутреннем характере причинной связи, так как опыт вообще дает нам лишь сырой материал знания, подлежащий логической обработке.
Когда мы встречаем какую-нибудь связь явлений, при которой вслед за А всегда бывает В, мы спрашиваем: почему это так? Усмотрение внутренней связи между А и В должно идти, очевидно, в направлении уяснения следствия как продолжения причины – уяснения В как продолжения А, – только тогда понятно, что В действительно вытекает из А.
Ряд мыслителей XIX века, возобновляя ход мыслей, идущий еще из античной философии и практически действующий в некоторых влиятельных учениях современного естествознания, понимает причинную связь как скрытое тождество причины и следствия (шотландский философ сэр Уильям Гамильтон, Спенсер, немецкий философ Риль). Если мы, напр., говорим, что теплота есть причина движения (напр., теплота воды, переходящей в пар, есть причина движения паровой машины), то это соотношение объяснено, если мы напр., уясним себе, что сама теплота есть не что иное, как движение (молекулярное), ибо тогда следствие есть именно продолжение – в иной форме – сущности причины. Это понимание причинности лежит в основе учений о сохранении материи и сохранении энергии в процессах природы, причем связь разнородных качеств и состояний обнаруживается как связь различных внешних форм обнаружения единого неизменного начала (материи или энергии). Из этих учений, по крайней мере, первое было в принципе хорошо известно уже древнейшим школам греческой философии, и лежит уже в основе монизма милетских натурфилософов (все вещи – проявления единой материи – воды, или воздуха и т. п.). В философской поэме римского философа-эпикурейца "О природе вещей" (I в. до Р. Хр.) учение Демокрита о безусловной и всеобщей причинной обусловленности всех вещей прямо выводится из неизменности материальной субстанции вещей.
Мы видим, что идея причинности еще теснее связана с идеей субстанциальности, чем общая идея закономерности; причинная связь есть реальное обнаружение той неизменности в изменении, которую мы имеем в виду, когда мыслим субстанцию. Мы должны, однако, додумать до конца эту теорию. Поскольку связь между причиной и следствием мыслится как строго логическое тождество, эта теория не объясняет, а уничтожает самый объект объяснения. Ибо тогда не остается места для различия между двумя явлениями А и В, вне которого, очевидно, немыслима и причинная связь между ними. В строгом смысле слова А тождественно только самому себе и никогда не может быть тождественно В. Если же мы скажем, что различие между А и В несущественно, и что мы обнаруживаем, несмотря на это различие, тождественность какого-либо С, лежащего в основе или образующего сущность обоих, то тогда мы заменяем одну загадку другой, логически не отличающейся от нее. Ибо тогда остается необъясненным, почему единая сущность С не является нам единой, а проявляется в совершенно различных содержаниях А и В. Ибо всякая "сущность", как мы знаем, должна быть понята так, чтобы из нее были объяснены ее проявления, которые мы не вправе отвергать или игнорировать.
[pagebreak]
Существо этой теории достигает своей цели и освобождается от противоречий, когда мы причинную связь поймем не как строгое или совершенное логическое тождество, а как единство в различии, как последовательное саморазвитие единого, но не неподвижного начала. Если мы тождественную субстанцию бытия постигнем не как мертвую неподвижность единого готового содержания, а как тождество или неизменность самого начала творчества или как единство живое, утверждающее себя в многообразии своих проявлений, то мы без противоречий объясним внутреннюю природу причинной связи.
2. Причина как творчество
Идея причинности есть сердцевина метафизики, основное и определяющее понятие.
Прежде всего, при анализе причинности надо всегда отделять самое понятие причинности и связанный с этим «закон» причинности (по формуле: «всякое явление имеет свою причину») – от принципа причинности, который связан с идеей «закономерности», т. е. повторяемости причинных соотношений (это последнее отвергается всем учением об «индивидуальной», т. е. не повторяющейся причинной связи, что многие относят ко всей области исторического бытия).
Говоря о «законе причинности», мы должны тут же ввести понятие «самопричинности», относя это к Абсолюту, существующему a se и ничем не обусловленному. Это понятие «самопричинности» может быть относимо, однако, не только к Абсолюту, в коем по существу нет причинной подчиненности ничему,– но отчасти и к тварному бытию, в частности к человеку, которому в известной мере присущ дар свободы, т. е. относительной независимости ни от чего, способности «от себя» начинать те или иные акты. Это, конечно, лишь относительная самопричинность, но ее бесспорная реальность (в человеке) ограничивает закон причинности (детерминацию).
Но, принимая эти 2 ограничения (абсолютной и относительной самопричинности), мы должны признать фундаментальное значение закона причинности для понимания бытия.
Механическое истолкование природы не только должно было быть подвергнуто ограничению, внесенному развитием биологии, но в самое понятие причинности развитие науки внесло очень существенное изменение – идею творческой причинности. При механическом причинном объяснении фактов признается, как нечто само собою разумеющееся, что causa adequat effectum (причина равна следствию, [= причина есть основание]), т. е. в следствии нет ничего «сверх» того, что есть в причине, т. е. нет никакого прироста в бытии. Между тем в биосфере на каждом шагу мы констатируем в «следствии» прирост сравнительно с тем, что было в причине. Классическим примером можно считать деление клетки, при котором из одной клетки возникают 2 новые, что ведет уже к дальнейшим процессам в каждой. Учение о творческой причинности, столь существенное для всей биосферы, освобождает от ошибок, присущих механическому пониманию причинности. Причинность движет развитие, т. е. обогащает бытие, вносит в бытие то, чего до этого не было.
Это, между прочим, вскрывает перед нами истинный смысл понятия причинности – причинность означает созидание: причина созидает», творит то, что мы находим в следствии. Иначе говоря, причинность состоит не в том, что после a возникает b – такое чисто феноменалистическое понимание причинности, сводящее самую сущность причинных соотношений к тому, что за причиной просто идет следствие, не может быть удержано. Причинность выражает тайну не движения в бытии, а тайну творчества, тайну появления новых и новых явлений.
При изучении причинных соотношений мы можем устанавливать “законы” причинности, – и на этом пути перед нами предстают «и соотношения» между вещами, между событиями. Изучение причинных соотношений, как таковых, постепенно как бы отодвигает то, что дело ведь идет о вещах, о материальных явлениях. Венцом изучения причинных соотношений является установление причинных «уравнений», в которых выступает, так сказать, идеальный скелет_ в событиях. Это все законно, несет с собой огромные выгоды в метаматизировании бытия – и не случайно Кант считал, что всякая наука тем более научна, чем более она охватывается математическими соотношениями.
Но именно на этом пути все сильнее в научном изучении бытия выступает упомянутое уже «развеществление» бытия. Наука, устанавливающая причинные соотношения и тем овладевающая движением в бытии, все больше как бы уклоняется от реальной плоти бытия. Тут присоединяется еще одно обстоятельство – все более строгое различение, а затем и раздвижение энергической стороны в бытии и материальной стороны. Не раз было отмечено в истории знания, что это раздвижение силы и материи переносит центр тяжести именно на силу, а материя как бы отстраняется. Это есть то, что один остроумный мыслитель (Leibmann) справедливо назвал «окказионализмом» естествознания, напоминая этим ту метафизическую систему (особенно ярко представленную французским философом Мальбраншем), в которой всякая действенность относится к Богу, в мире же есть только «поводы» для действий Бога. Это в сущности уже не только до конца доведенное «развеществление» бытия, но и настоящий акосмизм. Мир в таком понимании не «обладает» своим бытием; такое чисто докетическое восприятие бытия уже совершенно отходит от реалистического понимания его.
[pagebreak]
3. (Зеньковский)
Все эти зигзаги в развитии знания, как оно слагалось в истории, имеют свои глубокие корни в том учении о двойной причинности, учении, которое различает causa prima (что в обычной христианской интерпретации – с полной ясностью у Фомы Аквината – есть Бог) и causa secunda. Правильное само по себе учение (Платона), что причина каждого явления не только в том, что ему предшествует, но и в том, что находится за пределами данного явления, вовсе не заключает в себе основания для всецелого трансцендирования того, что стоит вне самих явлений. Однако если эту causa prima относить к Богу (например, в формуле Аквината: «Causa secunda non agit in causatum suum nisi virtute causa primae» или по другой формуле: «Effectus causae secundae reducitur in causam primam»), то мы на пороге чисто феноменалистического понимания причинности; такой докетизм в понимании причинности, по которому реальная связь находится не в явлениях, а в том, что стоит позади явлений, ведет действительно к акосмизму, а затем к признанию Бога субстанцией мира, что уже в принципе не соединимо с доктриной творения.
Чрезвычайно ценно в этом вопросе то, на чем настаивал в свое время Николай Кузанский, а потом Лейбниц, – в утверждении нерасторжимой связи субстанциональной и эмпирической сферы. В отношении идеи причинности сделал надлежащие выводы тонкий немецкий мыслитель Лотце, который принимает учение о двойной причинности, но уже в пределах космоса, чем решительно отвергается отожествление causa prima и Абсолюта. Causa prima, которая действует в отдельных связях вещей, есть мир как целое, а не Бог: Бог, создавший мир, сообщил миру силы действования, – и мир, как живое целое, как бытие в его единстве, и стоит «позади» отдельных причинных соотношений. Этим, конечно, не исключается и действие Бога в мире, но это действие Бога покоится не на отсутствии субстанциональной основы в самом мире – действие Бога в мире есть как бы особый тип «причинности», а в тварном бытии есть эмпирическая сфера, живая, действенная, не докетическая, но есть и мировое целое, обнимающее все конечное, отдельное в мире и сообщающее всему отдельному, всякой causa secunda мощь causae primae. Субстанциональная основа мира имманентна самому миру – и именно она есть causa prima в отношении к отдельным причинным соотношениям (causa secunda). В учениях западного богословия, поскольку оно, принимая учение о двойной причинности, относит causa prima к Богу, со всей ясностью выступает то, что идея творения становится номинальной, что существенное различие Бога и мира в одном направлении ведет к окказионализму и акосмизму, а в другом (в том, которое сохраняет за миром его активность) отделяет мир от Бога, замыкает мир в замкнутое целое с его всецело имманентной причинностью. На всем этом мы еще и еще раз убеждаемся в фундаментальном значении идеи творения для построения основ христианской метафизики.
4. (Соловьев)
Соловьев. … термины механическая причинность и творческая причинность ничего загадочного в себе не заключают, а представляют лишь пример того, что на школьном языке называется contradictio in adjecto». Причиною вообще называется то, что достаточно для произведения, а следовательно, и для объяснения данного факта или явления. Механизмом (в отличие от организма и от духовного взаимодействия) называется отношение соединенных между собою вещей и процессов, как внешних и чуждых друг другу, т. е. отношение недостаточное для произведения и, следовательно, объяснения их данного определенного соединения. Если, например, предположить, что мир состоит из отдельных внешних друг другу атомов или вообще материальных субстанций, это само по себе достаточно для объяснения того факта, что эти безразличные друг другу субстанции соединены между собою определенным образом, как частицы одного целого (Прим. Я беру понятие механического отношения в самом общем и широком его смысле. «Механическая причинность», допускаемая автором, есть нечто другое, но как будет показано впоследствии при разборе его рассуждений об этом предмете, невозможность соединить эти два понятия во всей своей силе остается.). Так как эти частицы ничем внутренне между собою не связанные, могли бы сами по себе находиться в неопределенном множестве различных соединений между собою, то действительное их соединение с механической точки зрения должно быть признано беспричинным и для объяснения его необходимо допустить какую-нибудь внешнюю силу или деятельное основание для произведения именно этого определенного сочетания внешних вещей в это определенное цельное и устойчивое мироздание.
Поэтому родоначальник популярного ныне механического миросозерцания, Декарт, признавший весь внешний мир, не исключая и животных за механическую совокупность протяженных и движущихся тел, счел необходимым приставить к этому механизму и Механика в виде абсолютной или бесконечной Субстанции, по своим соображениям устроившей и пустившей в ход ее машину. Механический деизм Декарта несостоятелен во многих отношениях, но, во всяком случае, он не основан на прямом логическом противоречии, как воззрение позднейших приверженцев механического мировоззрения, которые для простоты дела устранили Механика и признали мир за машину, которая сама себя изобрела и устроила; отчего, конечно, взгляд выиграл в единстве, но потерял всякий смысл. Внешняя механическая сила вещей несомненно существует, но лишь в области следствий (эффектов), а не в области причин. Поэтому люди, не допускающие никакой другой связи между вещами, кроме механической и вместе с тем боящиеся вмешивать их в дело Декартовского механика, должны присоединиться к положению Ог. Конта и перестать говорить вообще о какой бы то ни было причинности, хотя, конечно, это воздержание как и всякое другое, легче провозглашается в принципе, нежели выполняется на деле.
Как бы то ни было, механическая связь не может быть причиной душевных явлений помимо свойства этих последних, главным образом по свойству самого механического отношения, которое всегда есть следствие, предполагающее за своими пределами причину другого рода; ибо, как недавно заметил один философ, «где же мы находим автоматические механизмы, которые не были кем-нибудь и зачем-нибудь сделаны».
… Если бы под творчеством автор разумел собственное участие субъекта в совершающихся посредством его действий или то изменение во внутреннем его состоянии, которым с его стороны обусловлено данное действие или движение, то мы, конечно, не стали бы оспаривать существования такой связи и заметили бы только, что рассматриваемому в этом отношении субъекту подобает еще с древних времен установленное название причины производящей – или движущего начала (causa efficiens). Но, к сожалению, ошибка автора не ограничивается одной терминологией. Если бы дело шло только о признании субъекта за производящую причину его действий, то причем же был бы вопрос о свободе воли и детерминизме? Ведь всякий философский (а также и богословский) детерминизм (за исключением чисто механического мировоззрения, которое нелепо само по себе, независимо от свободы воли) – всякий настоящий детерминизм признает субъект производящею причиною его действий и вопрос только в том, определяется ли он сам при этом произведении чем-нибудь или нет? Если определяется, то этим определяющим фактором также по праву принадлежит значение и название причин и только в соединении с ним, а не сам по себе субъект может быть назван причиною своего действия, ибо без них он не есть достаточная причина этих действий, – причина же недостаточная, взятая отдельно от того, что ее восполняет или делает достаточною, не есть действительная причина, а только отвлеченно мыслимый элемент возможных причин. Если же производящий действие субъект ничем не определяется к произведению именно этого действия, то значит оно по отношению к нему беспричинно, ибо общая способность субъекта производить действие есть лишь возможная причина неопределенного множества различных действий, а не действительная причина этого определенного акта. Следовательно, если ограничиться только этою способностью субъекта как производящей причины, то все наши действия окажутся имеющими лишь возможную или недостаточную причину, что нелепо.
[pagebreak]
Как убежищем от этой нелепости автор и пользуется такими терминами, как самоопределение и творчество. Но такое убежище совсем ненадежно, ибо эти термины не устраивают, а только отодвигают роковой вопрос. Самоопределение значит только определение самого себя. Но если я сам себя определяю в данный момент к данному действию, то спрашивается, делаю ли я это с достаточным основанием или же без такового. В первом случае понятие самоопределения сводится к понятию производящей причины, которая для своей действительности требует соединения с другими причинами и тогда уже действует с необходимостью, что именно не желательно автору; во втором же случае, если мое самоопределение осуществляется по отношению к данному действию без достаточного основания, то оно совпадает с беспричинностью или liberum arbitrium indifferentiae – чего автор также хотел бы избежать.
То же самое должно сказать и о творчестве, поскольку оно разумеется Л. М. Лопатиным как синоним самоопределения. Оба эти термина никак не могут удержать предназначенного им со стороны автора срединного места между беспричинностью и причинностью необходимою. Если не только употреблять их как слова, но и анализировать как понятия, то они непременно переходят на ту или другую стороны – или в хаос мнимой беспричинности, или в космос настоящих, т. е. необходимых причин.
Слово творчество, по-видимому, внушено автору богословским положением о творении из ничего. Но, во-первых, нельзя даже в предполагаемых интересах нравственной личности переносить на частные и относительные субъекты то, что свойственно субъекту абсолютному и универсальному (quod licet jovi non licet bovi – что дозволено Юпитеру, то недозволено быку), а также homini non licet nisi juxta morum; а во-вторых, и теологи, признавая материальною причиною творческого акта ничто, а производящею – волю Божию, не исключают этим причины формальной или образующей в разуме Божьем и причины конечной или цели – любви или благости Божьей, т. е. в определениях не произвольных, а необходимо присущих самому божественному естеству.
Что же касается до творчества в пределах нашей действительности, то оно имеет здесь очень важное и совершенно определенное значение, но никак не в смысле причинности. Автор справедливо противополагает творчество механизму и только напрасно рассматривает их с такой точки зрения, которая к ним неприложима и превращает их в абсурд. Творчество и механизм суть действительно прямые противоположности в одном и том же порядке бытия, именно в порядке следствий, а никак не в порядке причин. Творчество есть реализация или воплощение идеи в материи, механизм есть относительная реализация идеи посредством материи; и то и другое предполагает реализующие и реализуемые начала или причины; ни то ни другое не может быть достаточною причиною своей реализации. Сам автор, вопреки своим настойчивым утверждениям, конечно, не нашел бы нисколько странным или нелепым, если бы кто-нибудь написал трактат о причинах творчества; между тем, если бы он был прав и творчество было само не только причинностью, но даже единственною настоящею причинностью, то упомянутое сочетание слов и задача, им выражаемая, были бы безусловным абсурдом. | |
|
|
|---|
| 1. Детерминизм
Принцип детерминизма является одним из фундаментальных принципов философского учения о бытии. Он содержит ответ на вопрос, обусловлены ли явления мира в своем существовании и развитии, имеет ли эта обусловленность регулярный, упорядоченный или произвольный, неупорядоченный характер. Другими словами, это вопрос о том, выступает ли мир в своем существовании и развитии как упорядоченный Космос или Неупорядоченный хаос. Ответ на последний вопрос, как и ответы на первые 2, всегда интересовал философов, начиная с античности; в зависимости от этого ответа философские учения распадались на 2 направления: детерминизм и индетерминизм.
Первоначально смысл слова «детерминация» был связан с буквальным его значением и имел антропоморфный характер. Термин «детерминация» происходит от лат. determinare, означающего “определять”, «отделять», «отграничивать», и в этом смысле он обозначал операцию определения предмета через выявление и фиксацию его признаков, отделяющих один предмет от другого. Ясно, что детерминация в этом смысле обязательно предполагает существование познающего субъекта. Позже детерминацию в философии стали понимать в объективном смысле, как формирование, становление объективных признаков предмета под действием объективных факторов. Но такое (вменение употребления термина «детерминация» путем приписывания ему объективного статуса с необходимостью вело и к изменению его смыслового значения. Детерминация в объективном смысле уже означает не определение, ограничение или отделение, а обусловливание этих явлений, процессов и состояний другими явлениями, процессами и состояниями, в результате чего первые и приобретают определенные признаки, которые можно зафиксировать в определениях. Именно это обьективное значение термина «детерминация», характеризующее существование в мире отношения объективного обусловливания, и имеет в виду современная философия, когда утверждает детерминированность всех объективных явлений.
Детерминизм – это учение о всеобщей обусловленности явлений. В основе такого представления о мире лежит универсальная взаимосвязь всех явлений, которая, с одной стороны, является проявлением субстанциального единства мира и способом его реализации, а с другой – следствием и предпосылкой универсального характера развития
Исходной категорией детерминизма оказываются понятия связи и взаимодействия. Взаимодействие проявляет себя во взаимном изменении вещей. В нем вещи оказываются теми факторами, через действие которых и реализуется отношение детерминации. Существование всеобщей универсальной взаимосвязи всех явлений и является исходной предпосылкой принципа детерминизма. Детерминизм есть общее учение, признающее существование универсальной взаимосвязи и отрицающее существование каких-либо явлений и вещей вне этой универсальной взаимосвязи[2].
2. Индетерминизм
Альтернативной детерминизму позицией является индетерминизм. Существуют различные формы индетерминизма, но все они связаны либо с отрицанием принципа причинности, либо с отрицанием объективного характера отношений детерминации. Последний вариант индетерминизма характерен для философии Д. Юма и И. Канта. Не отрицая значения категорий детерминизма в научном познании, они проводят субъективистскую линию в трактовке природы причинности, необходимости, закономерности: регулярность и обусловленность присущи только нашему восприятию мира, но не самому миру.
В современной западной философии распространен «номологический детерминизм» (от греч. «nomos» – закон), сторонники которой отвергают принцип причинности, но принимают принцип закономерности. Фактически эта доктрина является скрытой формой индетерминизма, поскольку с исключением принципа причинности отношения обусловливания тем самым лишаются субстанциальной основы.
3. Детерминизм Пьера Лапласа (1749–1827)
Широко распространено употребление термина «детерминизм» для обозначения одной из исторических форм детерминизма – лапласовского детерминизма, в котором детерминированность явлений отождествляется с их однозначной предсказуемостью. (Соответственно те философы, которые отрицают лапласовский детерминизм, должны именоваться «индетерминистами», хотя отрицание лапласовского детерминизма не связано однозначно с отрицанием принципа всеобщей обусловленности, причинности, закономерности и, следовательно, не обязательно ведет к доктрине философского индетерминизма).
[pagebreak]
Будучи сыном простого нормандского крестьянина, Лаплас сделал блестящую карьеру: стал министром внутренних дел, сенатором, академиком, был удостоен титулов графа, маркиза и пэра Франции. Хоть и жить ему пришлось в тяжелую для Франции эпоху перемен – революций, реставраций, войн, – однако Лаплас более всего известен как выдающийся математик и астроном, автор 5-томной «Небесной механики» и «Изложения системы мира». Там не только была представлена его знаменитая гипотеза о происхождении Солнечной системы, но и давался целый свод знаний о физическом мире.
Лапласу удалось решить проблему нестабильности мироздания, не прибегнув при этом к идее Творца, поддерживающего его устойчивое состояние, как это делал за 100 лет до него И. Ньютон. Во Вселенной, где безраздельно царил не Бог, а закон всемирного тяготения, все было устроено единообразно и сводилось к механическим взаимодействиям под воздействием тяготения. В ней не оставалось ничего случайного, незакономерного, необъяснимого на основе механики и математики. В своих «Опытах философии теории вероятности» он написал: «Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее так же, как и прошедшее, предстало бы перед его взором»[3].
Термином «детерминизм» обозначают представления о взаимной связи и обусловленности явлений, характерной чертой которого служит непризнание случайности. В вышеприведенных словах французского ученого философы и историки науки видят одно из ярчайших выражений жесткого детерминизма, который в честь него принято также называть «лапласовским». В основе жесткого детерминизма лежат представления о линейном, однозначном характере причинно-следственных связей. Их можно выразить следующими 3-мя положениями.
1. Причиной становятся внешние воздействия на объект, в результате чего происходит событие-следствие.
2. Причина вызывает одно следствие, каждое событие-следствие имеет свою причину, строго одну. А то событие-причина также имеет свою собственную причину. Причины и следствия выстраиваются в линии, или цепочки, которые либо бесконечны, либо имеют начало – первопричину.
3. Причина с необходимостью порождает следствие, которое просто не может не наступить, если причина наличествует.
Подобные представления о причинности были чреваты фатализмом, потому что каждое событие имеет свою причину и, значит, не могло не наступить, а за той причиной скрывается другая, ее вызвавшая, и т д., поэтому в мире, по сути, все предрешено, но не Богом, а естественным ходом событий.
Линейно-однозначная концепция причинности очень древняя, она берет начало еще в античном атомизме. Однако эпохой ее подлинного торжества становится Новое время, когда данные представления о причинности превращаются в один из краеугольных камней философско-методологического основания естествознания – классической механики. Они сохраняют свое влияние и в XIX и даже в XX столетии, невзирая на все усиливающуюся критику в философии и науке и несмотря на возникновение иной вероятностной концепции причинности.
Объясняется это, в частности, наглядностью линейно-однозначной причинности, ее соответствием житейскому опыту. Отсюда и популярность рассуждений в духе лапласовского детерминизма в художественной литературе. Например, в «Мастере и Маргарите» мы найдем следующую сцену:
Иностранец: «Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?»
Берлиоз: «...Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТ'е состоится заседание, и я буду на нем председательствовать».
Иностранец: «Нет, этого быть никак не может. ...Потому, ...что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится».
Линейно-однозначная причинность может существовать только тогда, когда речь идет о простых объектах и простых механических взаимодействиях. Но когда наука стала изучать сложные системы – физические, биологические, социальные, когда с переходом к изучению микромира была утрачена наглядность причинения, линейно-однозначное понимание причинности оказалось полностью несостоятельным и было вытеснено новым – вероятностным. Согласно ему, причину события нужно искать не только вовне, но и внутри объекта (точнее субъекта?). Одна причина вызывает множество разных следствий, и каждое следствие вызывается множеством разных причин. Причинно-следственные связи образуют не линейные цепочки, а ветвящиеся деревья. Наконец, причина не вызывает следствие с необходимостью, а лишь создает некоторую вероятность его наступления. Так что на самом деле Аннушка, разлив масло, создала лишь небольшую вероятность смерти Берлиоза, и если уж ему и суждено было лишиться головы, то уж никак не в результате действия естественных причин.
4. Необходимость и случайность
В разных концепциях детерминизма одно из центральных мест занимают категории необходимости и случайности. Философский детерминизм имплицитно предполагает существование объективной необходимости. Необходимость выступает в качестве определяющей характеристики причинно-следственных связей и отношений регулярной обусловленности, выражаемой в понятиях закона и закономерности. Одновременно в любой концепции детерминизма требуется и выявление ее отношения к существованию в мире случайности.
Необходимость – это то, что вытекает из самой сущности материальных систем, процессов, событий и что должно произойти (или происходит) в главном так, а не иначе. Пример – развитие организма человека, прохождение человеком нескольких последовательных стадий. “Необходимость” – это то, чего нельзя обойти, что “не-обойти” («не-обходить»). Случайность же – то, что имеет основание и причину преимущественно не в самом себе, а в другом, что вытекает не из главных связей и отношений, а из побочных, – что может быть, а может и не быть, может произойти так, но может произойти и по-другому.
[pagebreak]
Важным вопросом философского детерминизма является вопрос об объективном познавательном статусе категории случайности. Суть проблемы заключается в следующем. Если принимать принцип причинности, что для концепции философского детерминизма обязательно, то и случайные явления следует считать причинно обусловленными. Но обязательным признаком причинной связи является необходимость, следовательно, случайность тоже необходима и объективное противопоставление необходимости и случайности лишается смысла.
В истории философии предлагались 2 выхода из этой ситуации:
– или случайность выводилась за рамки действия принципа детерминизма и постулировалось объективное существование абсолютной случайности как ни чем не детерминированного события, явления, процесса,
– или случайность объявлялась лишь продуктом нашего незнания причин того или иного явления.
Первое решение вело к отрицанию принципа детерминизма, второе – к лишению категории случайности объективного познавательного значения.
Но каким бы соблазнительным ни выглядело предложение отказаться в рамках детерминистского учения от объективного существования случайности, в конечном счете оно ведет к абсурдным выводам. Если необходимости приписывается абсолютный, ни от чего не зависимый характер, то случайности действительно не остается места науке. Необходимость такого рода приобретает характер рока, судьбы, определенной миру раз и навсегда. Однако необходимость причинного обусловливания, и необходимость зависят от наличия определенных условий. Необходимость всегда опосредуется определенным кругом условий, наличие или отсутствие которых не всегда определяется необходимостью. Эта предпосылка лежит в основе познания наукой необходимости и целенаправленной деятельности людей по преобразованию окружающего мира. Смысл экспериментальной деятельности ученых заключается в создании таких условий, в которых исследуемая причинная связь или закон проявляет свое действие с необходимостью.
Говоря о необходимости того или иного предмета, процесса, явления, мы всегда неявно или явно определяем совокупность тех условий, по отношению к которым они являются необходимыми. Приписывая относительный характер необходимы одновременно должны приписывать относительный характер случайности. Одно и то же явление может выступать и как необходимое, и как случайное, но по отношению к разным условиям. Одно о же выступает как необходимое в одном отношении и как случайное другом, причем второй стороной этого отношения выступают условия, совокупность различного рода факторов, влияющих на процесс детерминации. Обращение к понятию условия является одним из путей обоснования объективного существования случайности.
Другой путь обоснования объективного существования случайности был предложен Г. В. Плехановым. Он отмечал, что случайность возникает как результат пересечения двух независимых причинных, закономерно обусловленных цепей или линий существования различных объектов. Необходимой является и последовательность событий, обусловленных внутренними закономерностями данного предмета. Такая последовательность образует линию его существования. Пересечение внутренне необходимых линий существования двух или более различных объектов в одной точке порождает случайность. Если 2 человека встречаются в определенном месте, не договариваясь о такой встрече, то встреча рассматривается как случайная; она не входит в линию существования этих двух людей; она могла быть, а могла и не быть. С другой стороны, если эта встреча планируется с обеих сторон и определяется интересами этих людей, то она является необходимой. Другим примером могут служить несчастные случаи: производственные травмы, дорожные аварии и т. д. Так, организация производственного процесса включает правила техники безопасности, соблюдение которых исключает травматизм. Относительно этих правил несчастный случай на производстве не является необходимым, и если он происходит, то в силу случайного стечения обстоятельств.
Объяснения существования случайности вариациями условий и пересечением необходимых линий существования не противоречат друг другу, а в известной мере совпадают. Например, дорожная авария выступает одновременно как результат пересечения двух независимых необходимых линий существования транспортных средств, но непосредственно дорожное происшествие возникает как результат возникновения непредвиденных обстоятельств или условий: поломка ходовой части или рулевого управления, отказ тормозов, переход пешеходом дороги в неположенном месте, потеря водителем сознания в силу болезни и т. п. Все эти условия являются внешними по отношению к правилам движения и законам, по которым создается и эксплуатируется транспортное средство.
Случайными в науке считаются также события, которые возникают при вариации условий. Случайными являются изменения в наследственной структуре организмов, ибо они определяются действием многих факторов, непосредственно не связанных с жизнедеятельностью. Случайным является выпадение той или иной стороны монеты при бросании, поскольку исходные условия бросания монеты определенным образом варьируются.
Соответственно к необходимым относятся такие события, которые вытекают из существенных связей и которые осуществляются в стабильных условиях. Необходимым является движение планет по неизменным орбитам; оно определяется действием законов, изучаемых небесной механикой: внешние условия движения планет относительно стабильны. К необходимым событиям относят также наследование организмами их видовых свойств. Этот процесс обусловлен действием законов, изучаемых генетикой. Механизм наследования также относительно независим от действия внешних условий.
Любое случайное событие причинно обусловлено и по отношению К определенной группе детерминирующих факторов является закономерным.
В связи с сосуществованием случайных и необходимых явлений следует обратить внимание на утверждение: «Наука – враг случайности». Если понимать эту формулу в том смысле, что наука не должна интересоваться случайностью, то эта формула безусловно ложна и не соответствует практике научного исследования. Интерес науки к изучению случайных явлений и процессов возрастал в геометрической прогрессии начиная с XVIII в. Для исследования случайных процессов были выработаны специальные, так называемые вероятностно-статистические методы исследования, которые широко используются в физике, биологии, социологии, в других науках. Однако если эту формулу понимать как отрицание существования случайности абсолютной, не связанной с необходимостью и не подчиняющейся принципу причинности и закономерности, то такая случайность действительно исключается наукой.
Цель научного исследования случайных процессов и явлений заключается в том, чтобы за случайностью обнаружить необходимость, причинную обусловленность, закономерность. Поэтому для диалектического детерминизма важно не только обоснование объективного существования случайности, но и выявление связи случайности и необходимости. Традиция анализа взаимосвязи, существующей между случайностью и необходимостью, была заложена Гегелем. Можно выделить несколько моментов, характеризующих взаимосвязь необходимости и случайности.
1) Первый момент связан с пониманием категорий необходимости и случайности как парных категорий, между которыми имеет место отношение диалектического противоречия: они предполагают друг друга, не существуют друг без друга и вместе с тем отрицают друг друга. Ни случайности, ни необходимости не бывает в чистом виде.
2) Второй важный момент связан с характеристикой случайности как формы необходимости. Необходимость всегда прокладывает себе дорогу через массу случайностей. Так, общественный прогресс, подчиняясь необходимым законам, осуществляется через массу случайных отклонений, которые могут приводить и к попятным движениям. По отношению к общему прогрессу научного познания открытие неэвклидовой геометрии именно Лобачевским было случайным событием, но само это открытие было с необходимостью подготовлено всем ходом развития геометрии в конце XVIII – начале XIX в. Именно поэтому независимо от Лобачевского неэвклидова геометрия была открыта также Больяи и Гауссом. Все примеры так называемых параллельных научных открытий обнаруживают их внутреннюю необходимость.
[pagebreak]
В тех случаях, когда мы имеем дело с динамическими закономерностями, случайность также оказывает свое действие. Так, траектория полета снаряда однозначно определяется исходными условиями и законами динамики. Теоретически действие случайностей здесь исключено. Но реальная траектория полета снаряда всегда отклоняется от расчетной в силу действия таких случайных факторов, как состояние атмосферы (ветер, температура, давление). В итоге снаряд летит по траектории, которая отклоняется от расчетной, и в этой траектории результируется как действие начальных условий и законов динамики, так и действие случайных факторов.
3) Третий момент в диалектике необходимости и случайности связан с пониманием случайности как дополнения необходимости. Наше познание в основном нацелено на раскрытие существенных и необходимых связей предмета, определяющих его существование. Познание сущности и закона одновременно является и познанием общего, того, что характеризует целый класс однородных явлений. Но каждый представитель этого класса наряду сов всеобщими имеет и индивидуальные черты, возникновение и проявление которых определяется случайностью. Полное знание о том или ином объекте будет достигнуто только в том случае, когда знание необходимых черт предмета будет дополнено знанием случайных, уникальных черт этого явления. Это требование дополнять знание необходимости знанием случайности особенно важно для таких отраслей науки, как геология, биология, история. Так, понимание процесса зарождения жизни на земле должно базироваться на знании общих и необходимых закономерностей эволюции и возникновения новых структурных уровней существования материи. Но поскольку мы говорим о происхождении жизни в земных условиях, которые являются относительно уникальными, важно знать также и конкретные условия, существовавшие на Земле в период зарождения жизни. а они были в значительной мере случайными по отношению к общим законам эволюции материи. Равным образом и в гражданской истории изучение того или иного исторического периода базируется на знании общих законов зарождения, эволюции и смены общественных формаций; но на ход истории в равной степени оказывают влияние физиологические и личностные особенности исторических деятелей, климатическое условия, географическая среда и т. д. По отношению к внешнему ходу истории они имеют случайный характер, но они в равной степени важны для понимания тех конкретных изменений, которые происходили в развитии человеческого общества.
Еще одна черта, характеризующая диалектику необходимости и случайности, связана с процессом их превращения друг в друга в ходе развития и эволюции материальных систем. Эволюция видов в органической природе осуществляется на базе случайных изменений, происходящий в генетических структурах отдельных организмов. Эти изменения являются случайными, поскольку детерминируются теми внешними условиями, которые относительно безразличны для организма. В ходе естественного отбора полезные для жизнедеятельности организма изменения закрепляются и со временем становятся его видовыми признаками. Тем самым из случайных они превращаются в необходимые.
Этот механизм превращения случайных признаков в необходимые новые признаки крайне сложен и изучается в рамках так называемой синтетической теории эволюции. Весь эволюционный процесс под определенным углом рассмотрения может быть представлен как последовательность превращения случайности в необходимость и обратно, же можно сказать об исследовании процесса зарождения жизни, ествуют различные точки зрения на роль необходимости и случайности в процессе зарождения живого. Французский биолог Ж. Моно, анализируя проблему происхождения жизни, приходит к выводу о фундаментальной роли случайности в этом процессе. Сам процесс рождения живого представляется ему как цепочка случайных, маловероятных событий. Случайность в его концепции приобретает абсолютный характер и отрывается от необходимости. Бельгийские ученые И. Пригожин и Г. Николис, анализируя физико-химические основания возникновения живого, показывают, что необходимость возникновения биологических систем коренится в некоторых общих физических законах, присущих нелинейным системам. Опираясь на эти идеи, ученый из ФРГ М. Эйген старается установить связь между случайностью и необходимостью в процессе возникновения биологических структур. Он отбрасывает абсолютную случайность как основной фактор, детерминирующий становление живого; в его концепции проглядывает идея трактовки случайности как формы проявления необходимости, а также идея их взаимопревращения в ходе биологической эволюции.
Вообще говоря, диалектическая взаимосвязь между необходимостью и случайностью коренится в самом процессе развития материальных систем и связана с диалектикой превращения возможности в действительность в ходе этого процесса. Каждый реально осуществившийся этап процесса развития той или иной материальной системы порождает целый спектр возможностей ее дальнейшего развития. Потенциально реализация любой из этих возможностей в будущем является случайным событием. Но фактически реализуется только та возможность, для осуществления которой имеются в наличии необходимые условия. По отношению к этим конкретным условиям осуществляющаяся возможность оказывается необходимой, хотя первоначально она была только случайной. Превращение одной из возможностей в действительность порождает новый спектр возможных путей дальнейшего развития и так до бесконечности. В таком представлении процесса развития одновременно происходит и превращение случайности в необходимость, и проявление необходимости сквозь массу случайностей. | |
|
|
|---|
| 1. Координация в единую систему
МИРОВОЙ ПОРЯДОК – общая жизнь, общий строй вселенной. У стоиков – высшее проявление системы, у Гегеля – персонифицируется в Мировой Дух. С самого своего рождения всякое живое существо попадает в Мировой Порядок: «Всякий индивид соучаствует во всем космическом бытии, знаем мы это или нет, хотим мы того или нет» (Ницше). Т. обр. индивид вплетен в судьбу человеческого рода и вечного движения миров: «Все бывшее – вечно, и море выбрасывает его на берег».
Об организации универсума вообще Аристотель говорит (Metaph., XII, 10): “Мы должны исследовать, каким образом природа целого имеет внутри себя благое и лучшее; имеет ли она их в себе, как нечто отдельное и само по себе существующее, или как порядок, или она имеет их в себе двояким образом, как это мы видим, например, в армии. Ибо в армии благое состоит столько же в порядке, господствующем в ней, сколько и в полководце, и последний является благом армии даже в большей степени, чем первый, ибо не полководец существует благодаря порядку, а порядок существует благодаря ему. Все координировано известным образом, но не все координировано одинаково. Возьмем, например, плавающих живых существ, летающих живых существ и растения; они не устроены так, что ни одно из них не имеет отношения к другому, а находятся во взаимном соотношении. Ибо все координировано в одну систему, точно так же, как в каком-нибудь доме отнюдь не дозволяется свободным делать все, что угодно, а, наоборот, все или большая часть того, что они делают, упорядочено; рабы же и животные, напротив, делают мало из того, что имеет своей целью всеобщее благо, а многое они делают, что и как им вздумается. Ибо принципом всякого существа является его природа. Точно так же необходимо, чтобы все вступило в различие [в суд], но некоторые вещи так созданы, что все вместе с ними составляет объединение, действующее для целого”. Аристотель опровергает затем еще некоторые другие мысли; он, например, указывает, на затруднения, в которые попадают утверждающие, что все возникает из противоположностей, и, напротив, подтверждает единство первоначала, и тем самым Мирового Порядка.
2. Провиденциальное творчество
С т. зр. самонадеянного человека («прометея») Мировой Порядок – это только некое стихийное и беспощадное течение явлений внешнего мира, роковой пучок процессов, во всех своих мельчайших подробностях определяемых Мировым Порядком – и поэтому с ним необходимо бороться за то, чтобы реализовать нечто свое, новое.
Однако большое число людей, активно занимающихся наукой, искусством, политикой, настоящих служителей истины, красоты и правды, никогда не смотрят на себя как на «источник творческих сил», а лишь как на невольных восприемников и проводников независимого от них объективного содержания м. п. Разве действительно великие философы и ученые предавались своим размышлениям и изысканиям для того, чтобы обнаружить свои самобытные творческие силы, а не для того, чтобы познать и передать истину, во многом отражающую м. п.? При этом они знали, что свобода есть следствие познанной истины, а не предположение ее: «познайте истину, и истина освободит вас». То, что делалось этими людьми, а также и великими художниками было предопределено объективными, ни от чьей воли независящими свойствами истины и красоты; а что они это делали также имело независимость от их воли, хотя и внутреннюю причину в качествах их природы, в их призвании, даре, гении – все понятия, исключающие произвольный выбор и весьма хорошо мирящиеся с предопределением. Исторические деятели в сфере практической также никогда не руководятся желанием обнаружить свои творческие силы и стремятся лишь содействовать осуществлению общего блага сообразно усвоенному ими идеалу правды и соответственно данным условиям; причем общественную пользу иные из них полагают не в произведении чего-нибудь нового, а в сохранении старого.
Для нашего вопроса важно, впрочем, не то или другое содержание осуществляемых великими людьми общественных идеалов, а тот бесспорный факт, что сами эти люди насколько они оставили свидетельства своего самосознания, всегда считали свою деятельность не произвольною, а провиденциальною, т. е. признавали ее как от века предопределенный способ осуществления всемирно исторических, не ими самими поставленных целей; и в этом смысле все они были так или иначе фаталистами, видели в себе живые орудия высших сил м. п. и не считали самих себя достаточным основанием, единственным или хотя бы главным источником своих дел. Вот и получается, что если ход жизни может быть видоизменен, то значит он уже не «роковой» (как чудилось самонадеянному), а если он роковой, то значит и сам он видоизменить его никак и ни при каких условиям не сможет. Но если он говорит о видоизменении частных состояний и форм природной жизни, то – они видоизменялись и видоизменяются совершенно независимо от наших личных желаний; с земным шаром, например, произошло много весьма существенных видоизменений: некогда он был в расплавленном, жидком состоянии, потом частью перешел в твердое; сначала на нем были только неорганические тела, затем появились растительные организмы, потом животные, наконец человек. Этот последний вследствие особенностей своей природы сделался могущественным и своеобразным фактором дальнейших видоизменений, образующих исторический процесс; но все это нисколько не нарушает общего хода мировой жизни, который весь состоит в последовательности этих видоизменений.
[pagebreak]
Если Мировой Порядок видеть лишь “стихийным и беспомощным”, то не странно ли, что этот ход вещей, привел, однако, к созданию человека с его нравственною личностью, умозрительным мышлением, этикою и т. д. Если судить по плодам, то мы имеем здесь дело с чем-то не только стихийным, но и разумным, не только беспощадным, но и благодетельным. Поэтому, если бы отклонить этот ход в какую-нибудь сторону и было возможно, то едва ли бы это было благоразумно. Конечно, человек все более и более овладевает силами низшей природы, но это овладение природой и м. п. («роковой ход жизни») суть две вещи разные. Низшими силами природы на своем месте и в свою меру овладевают, кроме человека, и другие твари, так во всяком растении и животном органическая жизнь овладевает физическими и химическими силами и процессами и подчиняет их своим относительно высшим целям. Орел даже гораздо лучше человека преодолевает силу тяжести, хотя и не считает вероятно своих крыльев продуктом свободного творчества, зависящим от него самого, – и в этом он, без сомнения, прав. Человек, конечно, преодолевает внешнюю природу и изобретениями своего ума и в этом умственном творчестве так же мало произвола, как и в пластическом творчестве органической жизни. Каждое из тех изобретений и приспособлений, которыми мы подчиняем себе природу, само всецело подчинено природе вещей безусловно с математической точностью, во всех своих мельчайших подробностях предопределено объективными законами и свойствами захватываемых им явлений с одной стороны и теми целями, для которых оно предназначено – с другой. А тот факт, что в этом направлении с успехом действуют именно эти люди, а не другие, также с безусловною необходимостью предопределено специальными свойствами их ума и дарования. Если бы, например, я «серьезно захотел обнаружить свои творческие силы» в изобретении какой-нибудь общеполезной машины, сперва было бы необходимо одарить самого себя талантом к математике и механике, но такого рода творчество, конечно, и автор признает невозможным, – так же невозможным, как для скарабея построить муравейник или для ящерицы свить птичье гнездо. С другой стороны, можно сказать, что муравьи, строящие муравейник, и птицы, вьющие гнезда, обнаруживают источник творческих сил, самобытно воздействуют на внешний мир, совершают что-то новое, от них лишь зависящее – ибо несомненно, что без муравьев и птиц не было бы муравейников и гнезд, как без человека не было бы ученых обществ и электрического освещения.
Всякая тварь вносит в мир нечто свое, сообразно своей природе и своему назначению, но этим роковой порядок всемирной жизни не изменяется, а осуществляется, ибо все твари находятся не вне, а внутри этого порядка, будучи частями Мирового Целого. Нет никакого основания видеть и противопоставлять человеческому сознанию одну только механическую, вещественную или стихийную подкладку мироздания: она сама по себе, в чистом или, так сказать, в обнаженном виде никогда и нигде не существует, она всегда и везде облечена и связана в определенные формы, находящиеся между собою в целесообразной последовательности и осуществляемые посредством разнообразного сосредоточения и взаимодействия частных сил от атома в неорганической молекуле до разумной души человека. Этот действительно существующий Мировой Порядок, не нами созданный, но нас создавший, имеет свои прочные заслуги, и лучше нам с ним не мериться. Истина не может состоять из произведения из себя чего-нибудь безусловно нового, а может выражаться только или в сознательном согласии на действующую в нас истину, или же в сопротивлении ей, непроницаемости для нее, т. е. в утверждении себя вне истины, вне того что есть, следовательно, во лжи, в пустоте и ничтожестве. Из этого последнего источника, который в некоторых книгах называется «древним змием», ничего нового, никаких положительных, творческих созданий, очевидно, произойти не может. Действительно существующую и заявляющую себя в общем сознании свободу внутреннего субъективного и чисто формального акта нашего согласия или сопротивления по отношению к действующим на нас, в нас и через нас системам высшим и низшим, – акта, которым мы как бы усвояем себе те или другие из этих сил, – эту настоящую, несомненную как факт сознания, хотя весьма трудную для философского понимания свободу в рамках м. п. не следует сразу заменять совершенно фиктивною, никем не сознаваемою и даже логически немыслимою свободою каких-то творческих авторов нашей воли, создающих безусловно новые, только от нас самих зависящие произведения. Определяются ли наши действия с абсолютною необходимостью м. п.? – этот вопрос составляет существо философской проблемы свободы воли. Понятие м. п. активно использовал Вл. Соловьев. С учением о том, что Мировой Порядок создан и поддерживается единым Богом выступил Сократ. Вполне знает Мировой Порядок только сам Бог; однако если человек сознает своё невежество и стремится к познанию Его творения, то Господь отчасти приоткрывает ему это знание.
В основе гегелевской философии истории лежит принцип, согласно которому "в мире царит разум, так что, следовательно, и все случившееся в мировой истории разумно". "Цель мировой истории, следовательно, в том, чтобы Дух пришел к знанию того, чем он является поистине, и сделал это знание предметным, осуществил его в наличной действительности, став объективным". Мировой Дух пользуется действиями отдельных людей – "всемирно-исторических личностей" – для осуществления своих целей. Такие личности – "самые выразительные в мире, лучше всех знающие, о чем идет речь; а то, что они делают, и есть самое правильное. Прочие должны подчиняться им, если они это ощущают. Их речи, их поступки – лучшее, что может быть сказано и сделано". Но они лишь мнят, будто преследуют собственные цели, – на деле хитрость разума пользуется ими для достижения всеобщих целей. Они – только управляющие на службе мирового духа. О счастье отдельных личностей даже и речи не идет – мировой дух, шествующий по истории, иной раз топчет и невинные цветы. "Мировая история не предназначена для счастья. Периоды счастья в ней – лишь пустые страницы" | |
|
|
|---|
| 1. Причинная обусловленность явлений
Основанием философского детерминизма является учение о причинной обусловленности всех явлений. Причинная связь или причинное отношение является отношением между 2-мя явлениями, событиями, одно из которых выступает в качестве причины, а другое в качестве следствия.
В самом общем виде отношение причины можно определить как такую генетическую связь между явлениями, при которой одно явление, называемое причиной, при наличии определенных условий с необходимостью порождает, вызывает к жизни другое явление, называемое следствием.
В данном случае одностороннее воздействие, кстати, широко распространенное в природном и социальном мире, получается при отвлечении от обратного воздействия и от взаимосвязей, частью которых такое воздействие является. Если же несколько расширить рамки рассмотрения воздействий, то обнаружится, что причина есть взаимодействие. Возможны 2 типа взаимодействий:
1) ведущее к изменениям состояний и свойств в уже существовавших объектах; пример – воздействие вирусов на органы и ткани организма, имеющие следствием заболевание человека и биохимические изменения самих вирусов;
2) порождающие новые объекты, которых не было до начада действования причины; пример – взаимодействие электрона и позитрона, порождающие 2 фотона.
Причина при таком ракурсе, т. е. в плане взаимосвязей, определяется как взаимодействие тел или элементов, вызывающее соответствующие изменения во взаимодействующих телах, элементах, сторонах или порождающее новое явление. Причина есть взаимодействие, следствие – результат взаимодействия.
Приведенное же первоначально определение (как одностороннее действие одного тела на другое) сохраняет свою силу при 1-м типе взаимодействия, выступая лишь одной из его сторон: (так, на практике врач отвлекается от обратного воздействия организма на вирус, а исследователь вируса сосредотачивает внимание только на биохимических или каких-либо иных изменениях в своем объекте).
2. Критерии причинно-следственных связей
Каковы же критерии, способные распознать причинно-следственную связь и отличить ее от других, близких к ней типов детерминации (например, от функциональных зависимостей)?
1. Отношение порождения
Первым и основополагающим признаком причинного отношения является наличие между 2-мя явлениями отношения производства или порождения. Причина не просто предшествует следствию во времени, а порождает, вызывает его к жизни, генетически обусловливает его возникновение и существование. Это свидетельствует о том, что причинная связь является субстанциальной связью. Субстанциальный характер причинной связи одним из первых подчеркивал Гегель, определяя причинность как «шествие субстанции».
В процессах причинения происходит перенос вещества, энергии и информации. Если мы исключаем возможность существования между 2-мя явлениями отношения порождения, то тем самым мы исключаем и наличие между ними отношения причинения. Как отмечают исследователи этих отношений, перенос вещества, энергии или информации в процессах причинения связан с преобразованием формы движения и структурных моментов в соответствии со специфическим содержанием объектов, являющихся причиной и следствием; благодаря преломлению причинного воздействия через специфическую природу материальной системы (или систем) следствие оказывается несводимым по своему качеству к действующей причине.
2. ВременнАя асимметрия
Отношение генетического порождения обусловливает существование и другого признака причинного отношения: причинное отношение характеризуется однонаправленностью или временной асимметрией. Это означает, что формирование причины всегда предшествует возникновению следствия, но не наоборот. Процесс причинения имеет определенную направленность во времени от того, что есть, к тому, что возникает, появляется. Процесс причинения необратим, и на этой необратимости процессов причинения некоторые авторы основывают и необратимость самого времени. Если мы рассматриваем отношение между двумя явлениями и обнаруживаем, что одно из них предшествует другомy во времени, то это другое ни при каких условиях не может рассматриваться как следствие. – В то же время сам факт регулярного предшествования одного события другому во времени (пример: весна – лето, ночь – день) не дает еще основания считать первое событие причиной, а второе – следствием. Последовательность во времени является необходимым, но недостаточным условием для существования причинного отношения. Только если 2 следующих одно за другим события связаны отношением порождения, они находятся в причинной связи.
В некоторых случаях может создаваться представление об одновременности существования причины и следствия. Например, при какой-либо болезни причина (вирус) “сосуществует” с патологическим состоянием. Такое представление ошибочно; причина остается порождающим фактором (по крайней мере, самого начала развертывания бедствия); следствие же «заходит» в зону продолжающегося причинного действия и может завершаться одновременно с окончанием действия причины.
3. Необходимость (однозначность)
Третьим признаком причинного отношения является его необходимость, однозначность. Если причина возникает в строго определенных фиксированных внешних и внутренних условиях, то она с необходимостью порождает определенное следствие, и это имеет место независимо от локализации этого причинного отношения в пространстве и времени. Отношение причины и следствия имеет закономерный характер, а само представление о необходимом характере связи между причиной и следствием включается в закон причинности.
Формулировка закона причинности: равные причины всегда порождают равные следствия.
Необходимость связи следствия с породившей его причиной не следует смешивать с вопросом о самом характере следствия: оно может быть необходимым или случайным. Случайными те или иные явления считаются не потому, что они не вытекают с необходимостью из свои причин, а потому, что они порождаются случайными событиями. Сама связь следствия с порождающей его причиной не может быть случайной Сферой существования случайности является не взаимосвязь причины и следствия, а взаимосвязь элементов, составляющих причину, взаимодействия тел и элементов, их образующих.
4. Смежность причинно-следственного отношения
Четвертым признаком причинно-следственного отношения является его пространственная и временная непрерывность, или смежность. Любое причинное отношение при внимательном его рассмотрении фактически выступает как определенная цепь причинно связанных событий. Если интегральная причина и следствие разделены пространственным промежутком, то эта причинная цепь разворачивается в пространстве. Если причина и следствие сосуществуют в одной точке пространства, то они разделены временным интервалом, и причинная цепь реализуется во времени. Фактически имеет место и то, и другое.
[pagebreak]
Пространственная непрерывность означает, что когда 2 явления, выступающие по отношению друг к другу как причина и следствие, разделены пространственным интервалом, то этот интервал должен быть заполнен непрерывной цепью необходимо связанных причинных событий. Разрывов в этой цепочке причинно связанных событий не должно быть. Именно по этой цепи событий и происходит перенос вещества, энергии и информации от причины к следствию. Разрыв в цепи нарушал бы субстанциальный характер связи между причиной и следствием.
Временная непрерывность имеет место тогда, когда два события, выступающие по отношению друг к другу как причина и следствие, имеют место в одной точке пространства, но разделены конечным временным интервалом. Требование временной непрерывности означает, что между этими событиями существует множество других причинно связанных событий, смежных во времени. Поскольку причинная связь всегда реализуется и разворачивается во времени, постольку всегда имеет место и временная смежность.
В мире не существует явлений и событий, которые бы не имели причины своего возникновения и существования. Существование беспричинных событий противоречило бы и принципу единства мира: существование “беспричинного” события означало бы фактически его независимость от всего остального материального мира; оно должно было бы рассматриваться как самостоятельная субстанция; тем самым нарушался бы субстанциальный аспект постоянства мира. Поскольку процесс причинения выступает необходимым звеном любого процесса развития, существование беспричинных событий вело бы к отрицанию всеобщего характера развития. С естественнонаучной точки зрения существование беспричинных событий входит в противоречие с законом сохранения материи и энергии, ибо оно демонстрировало бы возникновение чего-либо из ничего.
Тем самым что надо понимать, когда говорят о «творении мира из ничего»?... За признанием всеобщности причинности в силу его субстанциального характера стоит старая философская максима: «Ничто не может возникнуть из ничего или превратиться в ничто».
3. Принцип причинности
Утверждение о всеобщем характере причинной обусловленности явлений обычно называется принципом причинности, который гласит: «Всякое изменение в состоянии чего бы то ни было может быть вызвано только воздействием или процессом».
Хотя принцип причинности и не исчерпывает концепции детерминизма, он составляет его основу. (Те же функциональные зависимости, как, к примеру, день и ночь, радиус круга и его площадь, имеют своим основанием определенную причину). Причинно-следственная связь является фундаментальной не только в том смысле, что на ней основываются в конечном счете другие, непричинные типы детерминации. Это связь оказывается простейшей и вместе с тем базисной в том еще отношении, что из нее исходят, на ней формируются более сложные виды самих каузальных отношений – так называемые цепи причинения.
4. Объективный закон. Типы законов
Принцип закономерности утверждает регулярный, упорядоченный характер отношений детерминации. Закон – это детерминация (обусловленность), которая носит регулярный характер.
Закономерный характер действительности означает подчиненность всех явлений в своем возникновении и существовании объективным законам. Одни явления детерминируют другие в соответствии с законами.
Раскрытие содержания понятия закона тесно связано с раскрытием диалектики сущности и явления. Закон определяется прежде всего как связь (или отношение), что указывает на связь понятия закона с понятием детерминации. Но не всякая связь или отношение является законом: закон не просто связь, но связь существенная. Закон есть отношение сущностей или между сущностями.
Из определения закона как существенного отношения следует вывод о том, что все основные атрибуты сущности распространяются и на закон. Поскольку закон является существенной связью, постольку она одновременно должна быть и связью всеобщей. Связь, являющаяся законом, присуща не отдельным предметам, а всем предметам и явлениям определенного рода. Закономерное отношение выступает как отношение определенного целого, которое характеризует его как всеобщее.
Характерный признак закона – повторяемость. Тот факт, что закон есть связь всеобщая, присущая неограниченно большому классу явлений, указывает и на то, что она в этом классе явлений постоянно повторяется в пространственно-временном отношении. Например, закономерное отношение, которое существует между такими объективными свойствами газа, как давление, объем и температура, и которое в приближенной форме выражается в виде функциональной зависимости Бойля – Мариотта, будет всегда повторяться при наличии соответствующих условий, независимо от пространственного положения или времени. Характерным признаком закона, вытекающим из его определения как существенной связи, является и его необходимость.
Понятие «закон природы» тесно связано с понятием «условие». Необходимость действия любого закона природы всегда проявляется при наличии определенных условий. Так, для того чтобы с необходимостью реализовалась зависимость между напряжением, сопротивлением и силой тока в проводнике, выражаемая в законе Ома, требуется, во-первых, наличие проводника с текущим по нему током (что само по себе тривиально), во-вторых, наличие определенной физической обстановки, в которой этот проводник находится, в частности, наличие определенных давления и температуры. При t, близкой к абсолютному нулю, и при сверхвысоких давлениях эта зависимость реализовываться не будет. Это вовсе не значит, что закон Ома имеет необязательный, не необходимый характер. Пример показывает, что действие с необходимостью любого закона природы всегда зависит от условий его реализации. Изменение соответствующих условий приводит или к смене законов, или к изменению формы их действия.
Знание закона может выступать основой целенаправленной практической деятельности людей. Именно во взаимозависимости условий и закона состоит возможность использования людьми объективных законов природы и общества в своих целях. Эта связь закона и условий его действия находит свое непосредственное отражение и в логической (или языковой) форме утверждений о законах природы: положения, в которых формулируются законы, имеют вид условных предложений.
Закон природы – это связь, которая характеризуется основными признаками существенного отношения:
1) всеобщностью,
2) необходимостью,
3) повторяемостью,
4) устойчивостью.
В приведенном определении признак существенности закона не ставится в один ряд с признаками необходимости и всеобщности. Признак существенности, в конечном счете, обусловливает и наличие всех других признаков закономерной связи, субординирует их. Соотносить понятия “необходимость”, “всеобщность”, “повторяемость” с понятием закона можно не непосредственно, а только через категорию сущности. | |
|
|
|---|
| 1. Закон природы как существенная связь
1. Встают вопросы…
– Что такое закон природы, иначе говоря, в чем его сущность?
– О чем говорят законы природы, к чему они относятся, т. е. что является референтом[4] законов природы?
– Существуют ли законы природы объективно и каков их онтологический статус?
– В каком отношении находятся объективный мир и то, что мы называем законами природы? Как они проявляются в мире?
– Почему законы природы вообще существуют? Что является причиной существования законов природы?
Число таких вопросов можно легко увеличить – ведь за истекшие 2 с половиной тысячи лет с тех пор, как были поставлены первые подобные вопросы и появилось само слово «философия», каждая эпоха в развитии философии вносила что-то новое в понимание категории закона.
2. Связь закономерности с сущностью объектов
Обычно считается, что закономерность природы вызвана сущностью природных объектов, которая представляет собой ненаблюдаемое относительно устойчивое внутреннее содержание объекта, «выражающееся в единстве всех многообразных и противоречивых форм его бытия». Эти ненаблюдаемые сущности влекут определенные связи объектов («существенные связи»), поэтому изучение этих связей позволяет получить информацию о сущности объектов. Существенные, необходимые, повторяющиеся связи между объектами реального мира и представляют собой законы природы.
Законы природы раскрывают сущности объектов и представляют собой существенные общие связи между объектами, которые определяют поведение объектов, характер их существования и развития.
По типу детерминации законы природы делятся на статистические и динамические, а также на теоретические и эмпирические – по своему методологическому уровню.
Эмпирические законы выражают связи между наблюдаемыми свойствами объектов, т. е. между измеримыми величинами, которым в процессе измерения придается некоторое численное значение. Теоретические законы вскрывают более глубокие внутренние связи объектов, причины и «механизмы» протекания природных процессов посредством введения теоретических понятий.
Эмпирические законы классифицируют, объясняют и предсказывают опытные факты, тогда как теоретические законы классифицируют и объясняют имеющиеся эмпирические законы и предсказывают новые.
Т. обр., закон природы – это существенная связь, т. е. сущность закона природы определяется сущностью объектов.
Референтами законов природы, по сути, являются сущности объектов, а не сами объекты, и их наблюдаемые свойства в случае эмпирических законов.
Законы природы имеют объективный статус, что означает независимость от сознания познающего субъекта существования в природе существенных связей и сущностей.
В соответствии с доктриной внутренних отношений объекты связаны между собой так, как это диктуется их сущностью, поэтому законы природы имеют своими причинами ненаблюдаемые сущности объектов. Иными словами, законы природы существуют, потому что так устроены сущности объектов, сами же объекты не «знают» законов природы.
Весь вопрос упирается в то, кто же эти сущности? Действительно, нельзя помыслить, чтобы сущность объектов явилась причиной наличия существенных связей объектов. Ни какое-нибудь абстрактное понятие, ни даже его предполагаемый референт в объективной реальности сами по себе не могут быть причиной любого закона природы. Не случайно в естественных науках теоретические законы природы всегда постулируются, а не выводятся как действие какой-либо причины. Другое дело, когда теоретический закон природы выводится как следствие более общего закона природы или какого-нибудь принципа: здесь речь уже идет не о диаде «причина – действие», а о диаде «достаточное основание – следствие».
Например, можно было бы сказать, что сущность массивных тел – тяготение друг к другу, гравитация. Но ни из абстрактного понятия «гравитация», ни из его референта в объективной реальности – скажем, из «гравитационного поля», мы не выведем каузально закон всемирного тяготения Ньютона или уравнения общей теории относительности Эйнштейна, но их можно логически вывести из постулируемого принципа наименьшего действия специального вида, как это и принято в теоретической физике.
Но, конечно же, сущность представляет собой ненаблюдаемую субстанцию духовной природы.
2. Мир невидимый
Мир видимых вещей и явлений не исчерпывает всего сотворенного бытия: существует и мир невидимый, т. е. не воспринимаемый чувственно и обычно не наблюдаемый (нерегистрируемый) экспериментально. Невидимый мир богат и разнообразен и состоит из сотворенных субстанций духовной природы. Сотворенный мир, включающий миры видимый и невидимый, представляет собой единое целое, управляемое Божьей волей.
Законы природы устанавливает Бог в невидимом мире ненаблюдаемых субстанций: законы природы – это собственные законы деятельности духовных субстанций, которые представляют собой Божьи повеления, имеющие строго детерминированный (динамический) характер. Повинуясь этим динамическим предписаниям, духовные субстанции управляют природными объектами вероятностно (стохастически). В этом смысле законы природы носят динамический характер. Бог поддерживает выполнение законов, управляя ненаблюдаемыми субстанциями. Иначе говоря, законы природы представляют собой «слово Божье», Его логос, поэтому, познавая законы природы, человек приобщается к «естественному Откровению», начертанному в книге природы математическими письменами.
Видимый мир нельзя познать во всей глубине, на уровне сущностей, сам по себе, без учета его интимных связей с миром невидимым. Если не выходить своей мыслью за пределы видимого мира в мир умопостигаемый, то нельзя познать теоретических законов природы, – мы неизбежно будем оставаться на уровне эмпирических закономерностей.
Теоретик, независимо от своих мировоззренческих установок, при построении теории о каком-либо классе объектов природы вынужден вводить как чисто математические величины ненаблюдаемые теоретические конструкты (вектор состояния, вакуум, квантованные поля и т. п.), которые являются как бы вестниками из невидимого мира. Эти теоретические конструкты, по существу, представляют собой знаки ненаблюдаемых сущностей изучаемых объектов. Рационалистическое понятие сущности само по себе не позволяет понять, почему существуют законы природы, поскольку оно не может быть причиной чего бы то ни было.
[pagebreak]
Обычно сущностью объекта видимого мира называют ненаблюдаемое относительно устойчивое внутреннее идеальное содержание объекта, конкретно выражающее индивидуальное своеобразие бытия объекта и обусловливающее все многообразие его свойств и отношений с другими объектами. Как ни прекрасно это вполне рационалистическое определение, оно немногим лучше определения, приведенного в материалистической доктрине: остается неясным, как именно указанное содержание обуславливает нужные нам отношения, – и это заклинание тоже не имеет магической силы.
Сущность – это ненаблюдаемая субстанция, несущая конкретный логос объекта. Тем самым мы связываем понятие сущности объекта с его активным референтом, т. е. с ненаблюдаемой, но умопостигаемой субстанцией, способной к деятельности по своим имманентным законам. Последние и представляют собой законы природы. Ясно, что вводимые таким образом ненаблюдаемые деятельные субстанции уже могут быть причинами появления и свойств, и отношений материальных объектов.
Метафизический анализ законов природы позволяет нам углубиться до познания ненаблюдаемой субстанции, а последняя, в свою очередь, ответственна за существование законов природы.
Т. обр., то, что обычно называют законами природы, представляет собой конкретный логос Божий, несомый ненаблюдаемыми деятельными субстанциями. Подлинными законами природы являются собственные законы деятельности духовных субстанций.
Референты законов природы – это ненаблюдаемые субстанции [интеллигенции], населяющие мир невидимый. Лишь референты эмпирических законов никогда не выходят за пределы видимого мира и представляют собой связи наблюдаемых свойств объектов природы.
Законы природы имеют объективный статус.
Видимый мир природных объектов подчиняется эмпирическим законам природы. Теоретические законы природы относятся к невидимому миру ненаблюдаемых субстанций и совпадают с собственными законами деятельности субстанций. Последние вероятностно управляют миром материальных объектов и представляют собой гипостазированные сущности объектов. Это приводит к существованию системы эмпирических законов, которые являются как бы проекциями на видимый мир закономерностей невидимого мира.
Ненаблюдаемые субстанции сотворил Бог, поэтому источником и причиной существования законов природы является Его творческая деятельность.
Т. обр., законы природы относятся не к материальному миру природных объектов, не к материи, а к духовной субстанции. Это подтверждается новейшими открытиями в квантовой физике.
В 1982 г. решающие эксперименты физика А. Аспека и сотрудников, завершившие серию различных экспериментов 70-х годов, показали, что «неравенства Белла» нарушаются именно так, как предсказывает квантовая механика. Эти уникальные по техническому совершенству эксперименты блистательно подтвердили квантовую механику и окончательно опровергли локальные детерминистические модели со скрытыми переменными. В эксперименте некоторые удаленные друг от друга частицы никак не могли физически взаимодействовать, ибо для этого бы потребовалась скорость, превышающая скорость света. Однако эксперимент установил, что эти частица ведут себя тем не менее синхронно, т. е. так, как будто они имеют возможность общаться друг с другом. Если предположить, что частицы – субстанциальные деятели, тогда эти эксперименты получают единственно мыслимое объяснение.
Напрашивается вывод, что подлинными законами природы являются собственные законы деятельности духовных субстанций, поэтому утверждение, что «природа закономерна», имеет лишь условный смысл – это не более чем метафора.
3. Субстанциальная интерпретация загадок квантовой физики
Существование интеллигенций приводит к т. н. субстанциальной интерпретации квантовой механики и объясняет некоторые ее загадки. Физик-теоретик, независимо от своих мировоззренческих установок, при построении теории о каком-либо классе объектов природы вынужден вводить как чисто математические величины ненаблюдаемые теоретические конструкты (вектор состояния, вакуум, квантованные поля и т. п.), которые являются как бы вестниками из невидимого мира. Эти теоретические конструкты, по существу, представляют собой знаки ненаблюдаемых сущностей изучаемых объектов.
Рационалистическое понятие сущности само по себе не позволяет понять, почему существуют законы природы, поскольку оно не может быть причиной чего бы то ни было. Обычно сущностью объекта видимого мира называют ненаблюдаемое относительно устойчивое внутреннее идеальное содержание объекта, конкретно выражающее индивидуальное своеобразие бытия объекта и обусловливающее все многообразие его свойств и отношений с другими объектами. Как ни прекрасно это вполне рационалистическое определение, оно немногим лучше определения, приведенного в материалистической доктрине: остается неясным, как именно указанное содержание обуславливает нужные нам отношения, – и это заклинание тоже не имеет магической силы. Попробуем выйти за пределы материализма и примем следующее определение: сущность – это ненаблюдаемая субстанция, несущая конкретный логос объекта.
Теоретические законы природы относятся к невидимому миру ненаблюдаемых субстанций и совпадают с собственными законами деятельности субстанций. Последние вероятностно управляют миром материальных объектов и представляют собой гипостазированные сущности объектов. Это приводит к существованию системы эмпирических законов, которые являются как бы проекциями на видимый мир закономерностей невидимого мира. Ненаблюдаемые субстанции сотворил Бог, поэтому источником и причиной существования законов природы является Его творческая деятельность. … Материя не есть субстанция, субстанция не есть материя. …метафизическое изучение физических свойств конструкта Y приводит к выводу, что его референт представляет собой ненаблюдаемую сверхпространственную и сверхвременную субстанцию нематериальной природы, которая вероятностно управляет материальными микрообъектами в пространстве-времени, располагая полной и конкретной информацией об их возможном поведении и оказывая на них активное силовое воздействие.
Но что же такое дух? Бытие можно разделить на реальное бытие, т. е. бытие, имеющее формы пространства-времени или времени, и идеальное бытие, не имеющее формы пространства и времени.
Идеальное бытие может быть субстанциальным и несубстанциальным.
Несубстанциальное идеальное бытие включает идеи, или эйдосы, мысль, математические структуры, эстетические и этические ценности и т. д.
Субстанциальное идеальное бытие – это и есть духовное бытие, или тварный дух. Согласно этим определениям, рассматриваемая субстанция имеет духовную природу, т. е. является духовным бытием. Если, как показано выше, не имеет смысла говорить о “материальной субстанции” (материя относится к реальному бытию), то о духовной субстанции говорить можно, не вступая в противоречие с вышеприведенным определением материи: тварный дух – нематериальное начало тварного мира. Таким образом, тварный дух – это ненаблюдаемая сверхпространственная и сверхвременная субстанция, являющаяся носителем природных свойств ипостаси: сознания, мышления, свободной воли, памяти и т. п. | |
|
|
|
