| Это примечательный - вероятно единственный в историографии - факт, что Карл Прантль, который первым в Европе взялся писать историю формальной логики, именно затем и составлял всю жизнь свой труд, чтобы доказать, что Кант был прав, т.е. формальная логика вообще не имеет истории.
С одной стороны, в его огромном произведении речь идет о некотором - составленном с ложной во многих отношениях точки зрения - собрании текстов, которое сегодня, правда, уже более не достаточно, но все же остается незаменимым. Прантль является также первым, кто серьезно воспринял и обсудил, - хотя большей частью в полемическом и искаженном духе - всех античных и схоластических логиков. Тем самым он создал, можно сказать, историю логики и оставил произведение огромной полезности.
Но, с другой стороны, почти все, что он говорит в своем комментарии об этих логиках, настолько определяется названными предрассудками и к тому же написано при таком большом незнакомстве с логической проблематикой, что за ним нельзя признать никакой научной ценности. Прантль исходит из кантовского утверждения, он полагает, что происходившее после Аристотеля было лишь порчей аристотелевских мыслей. Все, что в логике формально, является, по нему, ненаучным. К тому же все - даже Аристотеля - он истолковывает не из самих текстов, а из точки зрения декадентской "современной" логики. Из-за этого, например, аристотелевские силлогизмы истолковываются превратно, в смысле Оккама, всякая логико-высказывательная формула терминологически интерпретируется, исследование иных, чем силлогистика, предметов обозначается "пышным пустоцветом" и, конечно, нет речи ни о какой действительно формально-логической проблеме.
Если в силу этой позиции произведение - за исключением собрания текстов - уже обесценено, то из-за настоящей ярости против всего, что Прантль в своей логической непосредственности рассматривает несоответствующим, то и другое еще дальше ухудшается. И эта ярость переносится с теории на личности логиков. Ее жертвами падают прежде всего мыслители мегарского, стоического и схоластического течений. Как раз по поводу тех мест, в которых эти логики развивают очевидно оригинальные и важные формально-логические теории, на них изливаются насмешки и даже пошлые ругательства.
Мы хотим подтвердить это немногими - в сравнении с массой имеющихся - местами из его Истории логики.
Хризипп, крупнейший стоический логик, собственно нового в логике не сотворил, потому что только повторяет уже имевшиеся у перипатетиков, равно как и внесенные мегариками, частности; его деятельность состоит в том, что своей манерой изложения материала он в достойной сожаления степени обволакивает его пошлостями, тривиальностями и школьными раскладками по полочкам (Abschachtelung). Да, Хризипп "является прототипом всей ограниченности школярства". В общем стоическая логика представляет собой "ухудшение" ранее достигнутого, "безграничную тупость", потому что "именно всякий, кто всего лишь списывает чужие творения, впадает тем самым в опасность выставить на обозрение свою собственную глупость". Стоические законы являются "документами духовной нищеты". Да, стоики были не только тупыми, но и морально испорченными людьми, поскольку были каверзными: их направление "не только не имело никакой научной логической ценности, но даже и в области этики имело значение безнравственного момента". О схоластиках Прантль говорит следующим образом: "Нами овладевает чувство сожаления, когда мы видим, как внутри одного чрезвычайно ограниченного круга лиц с негениальным усердием, старательно эксплуатируются возможные односторонности вплоть до исчерпывания или, когда подобным образом столетиями растрачивались напрасные усилия, чтобы привести к бессмыслице методы". Поэтому "для прогресса той науки, которая обозначается как "философия" в собственном смысле, средневековье должно рассматриваться как потеряное тысячелетие". Не лучше в XIII столетии и позднее: "Среди многочисленных авторов, каковые все без исключения проживали чужие ресурсы, примечательно одно единственное отличие, состоящее в том, что одни скудоумные, как, например Альберт Магнус или Фома Аквинский, в бездумных поисках авторитетов нахватывают разного рода обрывки чужого добра, напротив, другие, как, например Дунс Скотт, Оккам и Марселиус, по крайней мере умеют остроумно использовать находимый материал...". "Даже Альберт Магнус плохо соображал". Было бы "большой ошибкой считать самостоятельным мыслителем" Фому Аквинского. Его сомнительная философия является всего лишь "его бездумным смешением двух существенно несовместимых точек зрения; это ведь может быть делом только темного рассудка..." и т. д.
Аналогичное суждение сохраняет силу к более поздней схоластической логике. "Пышный пустоцвет" называется глава об этом. Прантль сожалеет о том, что вынужден приводить воззрения этих логиков, "ведь единственное дальнейшее изложение предмета, которое состояло бы в том, чтобы просто сказать, что вся эта логика есть одно бездумное занятие, основательно обидело бы составителя истории и без точных доказательств не было бы воспринято".
Опровергать Прантля в частностях было бы колоссальной и едва ли нужной работой. Будет лучше совершенно отвлечься от него. Он должен - к сожалению - рассматриваться современным историком логики как несостоявшийся. Впрочем, опровержение достигается новыми исследованиями, общие результаты которых собраны в этой книге.
|
