Таким образом, Гольбах не ограничивался отождествлением свободы с познанной необходимостью, но приближался к мысли о том, что свобода есть активно, с напряжением сил, познаваемая и реализуемая необходимость. Приближался, не понимая того, что такая формула не совместима с фатализмом, ибо фатализм не может быть теорией активного действия, которая способствовала бы максимальной мобилизации сил.
Требовалось преодолеть фатализм. Но этого до появления марксизма не смог осуществить ни один философ. Гегель искал свободу во внутренней необходимости Абсолюта, но эта мнимая «свобода» оказалась для человека всего лишь императивом следовать высшей и далекой от него закономерности. Все философы до Маркса и Энгельса рассуждали о причинности и необходимости только в абстрактной форме, и это закрывало путь к преодолению фатализма. Французские материалисты писали и говорили о закономерных связях в природе вообще, о причинности и самой «Природе» также вообще. Еще не было конкретного анализа причин, а тем более их следствий.
Такой конкретный анализ приводит к выводу, что следует различать взаимосвязанные, но не тождественные два вида необходимости: (а) непременность возникновения следствия, коль скоро налицо причина и весь комплекс ее действия; (б) неукоснительность появления следствий, составляющих в своей совокупности основную, магистральную линию развития объекта. Второй вид необходимости означает существенную внутреннюю закономерность в отличие от случайности как несущественной, внешней «фактичности». Такую случайность и ее антипод (б) — необходимость французские материалисты не рассматривали. Ведь все причинно-следственные связи казались им одинаково «внутренними», потому что все они происходят внутри Природы, а каждое движение «шального атома» представлялось столь же незначительным само по себе, как и движение всякого другого атома.
Вольтер резко сформулировал дилемму «в мире господствует либо безраздельный, жесткий фатализм, либо свобода» как выбор философа между признанием пассивности и подчиненности человека, с одной стороны, и отрицанием закономерностей и предвидения,—с другой. Эта дилемма сохранилась и до наших дней, ее отзвуки мы найдем и в различиях постановки вопроса у Плеханова и Грамши и в полной противоположности воззрений французского философа Л. Альтюсера и югославского «марксолога» Г. Петровича. Ее решение, намеченное в свое время Плехановым, достигается через учет связей между природными и социальными процессами на основе бесконечности мира и относительной самостоятельности (несвязности) его частей. В рамках этого решения, кроме различения двух видов необходимости, требуется и различение двух видов случайности:
(а) внешней, в виде цепи причинений, извне вторгающейся в данную объективную структуру, и (б) внутренней, в отношении к которой необходимость пробивает себе путь через статистический «разброс» отдельных случаев причинения.
Разрешить указанную дилемму французские просветители и их единомышленники в других странах не смогли. Вольтер предпочел допустить частичную свободу воли, но граница между свободой и необходимостью была проложена им наугад и не убедительно. Вольтер, Дидро и Руссо вступили на верный путь, в том смысле, что обратили внимание на тот факт, что каузальные связи различны по своей роли и не все одинаково необходимы. Гельвеций,— писал Дидро,— «не считается с огромным различием, получающимся между действиями (как бы мало ни было различие между причинами), когда причины действуют долго и непрерывно» 2. В качестве примера Дидро указывает на открытие Ньютоном всемирного тяготения, к чему великого ученого долго готовили природа и размышления, пробившие дорогу его разуму. Но соображения Дидро остались в форме догадки и не были развиты в систему взглядов. Чтобы раскрыть диалектику случайности и необходимости, недостаточно было ссылок на количественное повторение причин и проведения различия между «мелкими» и «крупными» причинами по числу участвующих в них атомов.
Нарский И. С.
|
