Кроме того, общим для природы и искусства является принцип целесообразности, несмотря на то что в природе целесообразность проявляется как мнимая, т. е. приписываемая ей, а в искусстве — как субъективная, т. е. вызывающая игру познавательных способностей субъекта. Но так как при создании произведения искусства “правила дает природа (субъекта)” или “то, что в субъекте есть чистая (bloss) природа..., т. е. сверхчувственный субстрат всех его способностей” (5, 365), то, по Канту, возможно предположить, что в основе естественной красоты природы, рассматриваемой как искусство (а именно как создание некоего разумного творца), и в основе изящного искусства, созданного художником, лежит некий общий принцип, выступающий в эстетическом суждении как общий критерий их красоты. “Природа прекрасна,— утверждал Кант,— если она в то же время походит на искусство; а искусство может быть названо прекрасным только в том случае, если мы сознаем, что оно искусство и тем не менее кажется нам природой” (5, 322). Отсюда при эстетическом восприятии природы ее необходимо наделять целесообразностью, а при восприятии искусства забывать о ней и представлять художественное произведение как бы природным явлением. Таким образом, Кант рассматривал природу как квазиискусство, а искусство как квазиприроду. Уточняя свою мысль, Кант указывал, что “целесообразность в произведении изящного искусства хотя и преднамеренна, тем не менее не должна казаться преднамеренной, т. е. на изящное искусство надо смотреть как на природу, хотя и сознают, что оно искусство” (там же).
Но определяя условия эстетического восприятия и природы и искусства, Кант не забывает о цели и природы и искусства в отношении человека, т. е. о том, как то и другое содействуют развитию культуры. Разница между природой и искусством в содействии культуре заключается в том, что природа как явление может содействовать развитию лишь физической культуры человека, а искусство как изображение идеи разума содействует преимущественно внутренней, духовной культуре человека. И в этом случае Кант подчеркивает важную роль формы в искусстве, ибо только она, по его мнению, может вызвать эстетическое чувство в результате гармонической игры воображения и рассудка.
Такое оптимальное функционирование способностей познания хотя и не имеет своей целью познание, тем не менее развивает его, способствует затем выполнению его непосредственной функции и вообще содействует повышению культуры человека как способности ставить в своей практической деятельности различные цели и достигать их. При этом Кант противопоставляет эстетическое чувство как интеллектуальное, вернее, как возбуждаемое интеллектуальными способностями человека, чувственному ощущению, возникающему в результате функционирования низших, биологических уровней. “Во всяком изящном искусстве,— писал Кант,— ведь главное — форма, которая для наблюдения и оценки целесообразна, когда удовольствие есть также культура и располагает дух к идеям а не материя ощущений (то, что действует возбуждающе или трогает), когда важно только наслаждение, которое ничего не оставляет для (in) идеи, притупляет дух и постепенно делает предмет противным, а душу — недовольной собой и прихотливой из-за сознания своего расположения, нецелесообразного в суждении разума” (5, 344).
Кант считал, что, только будучи связанным с моральными идеями, содействуя нравственным целям, искусство может выполнять свои функции наиболее оптимально, ибо “истинной пропедевтикой к утверждению вкуса служит развитие нравственных идей и культура морального чувства; только в том случае, когда чувственность приведена в согласие с этим чувством, настоящий вкус может принять определенную, неизменную форму” (5, 379). Но отражая состояние искусства своего времени и признавая все большее усиление функции искусства как компенсации отсутствия необходимых социальных условий гармонического развития людей, Кант констатировал, что изящные искусства, “если их так или иначе не связывают с моральными идеями... служат тогда только для развлечения, потребность в котором растет тем больше, чем больше пользуются им...” (5, 344).
|
