Гносеология Бруно
В основе учения Бруно о природе человеческого сознания лежит мысль о единой для всей Вселенной духовной субстанции, находящейся в недрах материи и определяющей многообразие форм жизни. И в человеческой душе, и в “душах” животных Ноланец видел проявление той единой великой жизненной силы, которую он прославлял под именем “плодоносной природы, матери-хранительницы Вселенной” [19,с.166].
Жизнь в той или иной форме свойственна всем природным вещам. Однако проявляется она неодинаково. Душа, “хотя одним и тем же образом, одной силой и цельностью своей сущности находится повсюду и во всем, однако, в соответствии с порядком Вселенной и первичных и вторичных членов, проявляет себя здесь как разум, ощущение и рост, там – как ощущение и рост, в одном – только как растительная способность, в другом – только как сложность состава или как несовершенная смесь, или же, еще проще, как начало смешений”, – писал Бруно в “Светильнике тридцати статуй” [110, т. 3, с. 58]. Духовная субстанция, писал Бруно в “Изгнании торжествующего зверя”, “есть некое начало, действующее и образующее изнутри, от коего, коим, и вокруг коего идет созидание; оно есть точь-в-точь кормчий на корабле, как отец семейства в доме и как художник, что не извне, но изнутри строит и приспосабливает здание” [19, с. 14]. За этими восходящими к неоплатонической традиции определениями скрывалось полемическое содержание, сознание неотделимо от материи; “духовное начало так же не может существовать без тела, как и тело, движимое и управляемое им, с ним единое, с его отсутствием распадающееся, не может быть без него” [там же, с. 15].
Говоря о единстве духовной субстанции, Бруно подчеркивал внутреннее родство “душ” людей и животных. В диалоге “Тайна Пегаса с приложением Килленского осла” он писал, что “душа человека по своей субстанции тождественна душе животных и отличается от нее лишь фигурацией”. Сама же “фигурация”, т. е. особенность строения человеческой души, связывалась Но-ланцем с физическим строением органов тела. И в этом сказалась, вопреки неоплатоническим определениям души, материалистическая направленность его теории познания. Единая духовная субстанция “соединяется либо с одним видом тела, либо с другим, и, на основании разнообразия и сочетания органов тела, имеет различные степени совершенства ума и действия. Когда этот дух, или душа, находятся в науке, имеется определенная деятельность; соединенная же с человеческим отпрыском, она приобретает другой ум, другие орудия, положения и действия” [20, с. 490]. Даже у самых “одаренных” животных не то телосложение, “чтоб можно было иметь ум с такими способностями, как у человека” [там же, с. 492].
Джордано Бруно развивает идущую от классической древности мысль о значении руки – а тем самым и трудовой деятельности человека – в происхождении человеческого сознания и культуры. “Что было бы, – писал он,–если бы человек имел ум, вдвое больше теперешнего... но при всем этом руки его преобразовались бы в две ноги, а все прочее осталось бы таким, как и теперь? ...Как в таком случае были бы возможны открытия учений, изобретения наук, собрания граждан, сооружения зданий и многие другие дела, которые свидетельствуют о величии и превосходстве человека и делают человека поистине непобедимым триумфатором над другими видами животных? Все это, если взглянешь внимательно, зависит в принципе не столько от силы ума, сколько от руки, органа органов” [там же, с. 491– 492].
Теория познания Бруно теснейшим образом связана с его учением о бытии. Человеческий разум в ней ни по происхождению, ни по сущности своей не противостоит йрироде, представляющей собой единство материи и внутренних сил, а выводится из нее.
Цель познания не ограничена непосредственным наблюдением физических явлений. Задача разума – проникнуть за внешний облик мира и, углубившись внутрь природных явлений, познать законы бесконечно движущейся и изменчивой природы. “Разумный порядок”, т. е. совокупность человеческих представлений о Вселенной, есть, по учению Бруно, “тень и подобие” природного порядка, который в свою очередь является “образом и одеянием” “божественного” мира – мира внутренних законов природы. Или, говоря иначе, логическое есть отражение физического, а физическое есть образ метафизического мира, мира внутренних закономерностей строения Вселенной [см. 110, т. 2, ч. 3, с. 94–96].
Человеческий разум, писал Бруно во франкфуртском трактате “О составлении образов”, есть некое “живое зеркало”, отражающее в себе “образ природных и тень божественных вещей”. Это “зеркало”, человеческий разум, воспринимает идею как причину вещей (а идея, как подчеркивал Бруно, “неотделима от вещей, но соединена с ними наитеснейшим образом”), он воспринимает форму как саму вещь или вид, ибо к ней относится вся субстанция вещи, хотя – опять характерное уточнение: форма “физически не существует без материи”. Иначе говоря, следует рассматривать мир “вместе с физиками” (а Ноланец всегда причислял себя к философам-физикам), “считающими материю субстанцией всех вещей, которая выводит формы из своего лона и своих собственных недр” [там же, с. 96].
Итак, хотя “мудрый видит все вещи в изменении” (21, с. 44), задача познания – уловить и установить за внешней изменчивостью вещей постоянство природных законов. В соответствии с этой целью определяет Бруно и ступени познания. Знание возникает из ощущения. Познание невозможно без чувственных образов. Разум не должен “блуждать вне зеркала”; познание наше не может обойтись “без неких форм и образов, которые воспринимаются внешними чувствами от чувственных объектов” [110, т. 2, ч. 3, с, 103].
Однако познание не может ограничиться областью ощущений. И дело не только в том, что чувства могут обмануть, что возможны ошибки, искажения образа внешнего мира в наших ощущениях. Чувственное познание недостаточно, потому что без обобщения данных, предоставленных ощущениями, человеческий разум не может познать сущность явлений, не можег подняться до познания Вселенной, ее строения и законов.
|
