Французское просвещение
Трудности и следствия фатализма. Однако построить его они не смогли. Это обнаруживается в связи с тем, что третье употреблявшееся ими значение термина «случайность» переходит в иное, четвертое: случайное—это то, что с трудом поддается установлению и предвидению, оно незаметно в принципе. Как бы мы ни пытались раскрыть его причины, они в силу своей чрезвычайной мелкости и неисчерпаемости их числа ускользают от нашего взора и остаются неопознанными. По объему этот класс случайностей почти совпадает с классом «мелких причин», а по содержанию близок, но не тождествен области тех случайностей, причин которых мы сейчас не знаем. Именно о случайностях в четвертом их значении писал Гольбах, когда жаловался, что судьба человека «зависит от незаметных причин», и на них указывал Гельвеций, говоря, что имеется «неизвестное нам сцепление причин» . Именно это понимание случайного представляет собой момент агностического, который присутствовал в учении французских материалистов о фатализме.
Это учение приводит к представлению о природе как о неотвратимо, но в то же время прихотливо действующей силе. Чем же отличается такое представление о естественной «судьбе» от представлений о «судьбе», проистекающей от божественных установлений? «Порядок» причинно-следственных связей оказывается аналогичным единству велений бога, скрепленный вместе единством его личности, а безбрежная «капризность» частных детерминации находит своего двойника в неукоснительных, но для нас непонятных и неисповедимых божественных решениях. Так сходятся крайности,— указывает Энгельс,— и ссылки на всеобщую причинность, не соединенные с конкретным знанием причинно-следственных связей, равнозначны упованиям христиан, мусульман и деистов на высшую судьбу. «Для науки почти безразлично, назовем ли мы это, вместе с Августином и Кальвином, извечным решением божьим, или, вместе с турками, кисметом, или же необходимостью». Так метафизические воззрения на случайность сближают материализм XVIII в. с его антиподами—религией и философским идеализмом.
Подобно религии, материалистический фатализм ориентировал на то, чтобы послушно ждать свою судьбу и безропотно переносить ее непредвиденные удары. И Гольбах, определяя свободу как поведение человека в соответствии с его внутренними убеждениями, здесь же признает, что человек не свободен и приглашает всех: «Подчинимся же необходимости... покоримся природе». Ведь все внутреннее в человеке зависит от внешних природных сил, и всякая причинность есть непременность, необходимость, невозможность ее обойти. Все одинаково непреложно, и все будущее фатально неотвратимо. Свобода может заключаться только в примирении с необходимостью, и, хотя в этой формуле соединены и отождествлены диалектические противоположности, — свобода и необходимость, она остается у Гольбаха, как, впрочем, и у Спинозы, метафизически понимаемой, не ведет к дальнейшему собственно диалектическому анализу.
Сам Гольбах и его единомышленники решительно возражали против апологетического истолкования их фатализма, хотя их возражения и не во всем были убедительны. Гольбах уверял, что фатализм полезен, ибо не оставляет преступлений безнаказанными и этим укрепляет мораль. В этом смысле «система фатализма ничего не изменяет в положении вещей и не приводит к смешению понятий добродетели и порока». Наказания виновных диктуются системой фатализма, потому что нужны меры, которые отпугивали бы от попыток повторения подобных преступлений этими лицами и остерегали бы других лиц. Философ справедливо указывал, кроме того, что одной из предпосылок падения преступности должно послужить правильное воспитание. Пусть из фатализма вытекает наличие разных отрицательных явлений, продолжал он, но столь же неизбежно вытекает из него и их преодоление. «Невежество необходимо...», но необходимо произойдет и его устранение. Если природа несет с собой болезни, то она же и лечит их.
Гольбах и другие французские материалисты XVIII в. ссылались на то, что само фаталистическое учение входит действующим звеном в цепь причинений и оно вовсе не ведет к тупой пассивности, апатии и покорности. Следует отдать должное тонким соображениям философа о том, что сама человеческая активность входит составным моментом в фатально разворачивающиеся взаимодействия людей, вещей и событий. «Мои чувства необходимы» не менее, замечает Гольбах, чем необходимы бесстрастие и подчинение обстоятельствам. Этим замечаниям Гольбах придает по сути дела антифеодальный смысл: действия людей, верно понимающих законы природы, ведут к ниспровержению строя невежества и деспотизма.
Французские материалисты XVIII в. стремились оправдать свою ненависть к отжившим феодальным порядкам теоретически, и фатализм играл в этой теории существенную роль: его адепт не будет попусту /сокрушаться и растрачивать свои душевные силы среди несчастий, он уверен в окончательной победе разума и справедливости и отдает борьбе за эту победу свои силы. Следуя необходимости, фаталист «не будет больше рабом».
|
