1. Всё – во мне
2. Этика не нужна
3. Восхождение
4. Внеобщественная направленность этики Плотина
1. Всё – во мне
Поскольку существует душа и существуют идеи, я могу мыслить, и мы можем общаться, рассуждать, понимать друг друга, расспрашивать, отвечать. Поэтому существует нравственность, существуют законы и все многообразие духовного мира.
Цель человеческой жизни, по Плотину, – восхождение к Единому. Достигается она посредством сдерживания и обуздания телесных влечений, а также развитием духовных сил, в т. ч. познавательных. На высшей, экстатической ступени восхождения душа воссоединяется с Богом.
Восхождение к Единому Плотину видится как процесс очищения. Побуждает к восхождению любовь (эрос) к первопрекрасному и первоединому. Путь к нему ведет через созерцательную сосредоточенность. Искусство, напр., через восприятие чувственной красоты ведет к постижению красоты чистой, завершенной в себе формы. Теневой мир тел душа преодолевает и в занятиях философией, обращаясь к уму. Высочайшее освобождение дарует экстаз, непосредственное погружение в созерцание Единого.
Главная задача Плотина – показать, что умопостигаемый мир существует не просто вне меня, скажем, где-то в небесах, но и в человеке. «Так же, как и вне меня существуют эти три ипостаси, так же и во мне они существуют» (V.1). Это одно и то же. Душа, Ум и Единое существуют и объективно, и субъективно, и это один и тот же умопостигаемый мир.
2. Этика не нужна
Плотин тщательно избегает всяких положительных определений той своей высшей сущности, которую он, конечно, умышленно назвал ничего не говорящим словом "Единое": Uperkalos, Uperagatos (сверхпрекрасный, сверхдобрый) и т. п., говорил он о ней. Он ее и сущностью не хотел называть, он утверждал, что она по ту сторону разума и знания. Все эти отрицания и суперпревосходные степени имели, очевидно, один смысл и одно назначение, как и плотиновский завет – "взлететь над познанием": освободиться – не от тех даров, которые нам принесли боги, а от тех самоочевидностей, которые привносятся нашим разумом и при посредстве которых разнообразный, противоречивый материал переживаний превращается в неподвижную, всегда себе равную, а потому "понятную" идею.
Плотиновское "забвение" нужно понимать не в том смысле, что он стремился вытравить из своей души все, что ей дано было испытать. Наоборот – и об этом свидетельствуют его несдержанные нападки на гностиков, – для Плотина уйти от внешнего мира значило расколдовать его от чар разума, повелевающего человеку в "естественном" видеть предел возможного. Он чувствует, что эта завороженность и оцепенение вовсе не естественны, а в высокой степени противоестественны и даже сверхъ-противо-естественны. Прочтите хотя бы отрывок из 6-й книги 1-й Эннеады (глава 9), отрывок, который, думаю, можно перевести следующими словами Достоевского из "Братьев Карамазовых": "Вдруг, круто повернувшись, он (Алеша) вышел из кельи (почившего старца). Полная восторга душа его жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих, сияющих звезд. С зенита до горизонта двоился еще неясный млечный путь. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась в небесную, тайна – земная соприкасалась со звездною. Алеша стоял, смотрел и вдруг, как подкошенный, повергся на землю... "Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои", – прозвенело в его душе. О чем плакал он? О, он плакал в восторге своем, даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и "не стыдился исступления своего". Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, соприкасаясь мирам иным".
Теперь становится понятным тогда, отчего его теодицея и его этика так наскоро и небрежно построены по готовому стоическому образцу, зачем он старался примирить Платона с Аристотелем, почему он иной раз не брезгал никакими под руку попадавшими “доказательствами”. И этика, и теодицея ему не нужны были – это он только исполнял предназначенную ему роль в исторической драме – так же, как не нужны были ему имущества опекаемых сирот. Что ему могли дать богатства, и что ему могла дать этика? Конечно, чтоб существовать, нужно имущество. Нужны и житейские правила, и нравственные устои: без этого совместная жизнь людей здесь, на отмели времен, становится невыносимой. Нужна и теодицея людям – спокойная уверенность, что в мире все обстоит благополучно.
|
