Коперниканская или Птолемеевская революция?
Согласно его собственному сравнению (с Коперником), Кант не открыл для ума новых миров, но поставил самый ум на такую новую точку зрения, с которой все прежнее представилось ему в ином и более истинном виде.
Кант как бы спрашивает: «Как возможны успешные гипотезы?» И отвечает: потому что мы являемся не пассивными регистраторами чувственных данных, а активными организмами. Потому что на наше окружение мы реагируем не только инстинктивно, но иногда сознательно и свободно. Потому что мы способны изобретать мифы и теории, стремимся к объяснению, хотим знать.
Подчеркивая роль наблюдателя, исследователя, теоретика, Кант оказал глубокое влияние не только на философию, но также на физику и космологию. Он создал духовную атмосферу, в которой только и могли появиться теории Эйнштейна или Бора, а Эддингтона[6] можно назвать большим кантианцем, чем самого Канта. Экспериментатор не может ждать, когда природа раскроет ему свои секреты, а должен ставить перед ней вопросы[7]. Он должен подвергать ее допросу в свете своих сомнений, предположений и теорий, идей и догадок. Этот подход позволил увидеть в теоретической и экспериментальной науке продукт человеческого творчества, а ее историю рассматривать как часть истории идей, похожей на историю искусства и литературы.
Коперниканская (птолемеевская[8]) революция Канта решает и гуманистическую проблему, порожденную революцией самого Коперника. Если Коперник лишил человека центрального положения в физическом универсуме, то революция Канта смягчила этот удар. Кант показал, что наше положение в физическом универсуме не имеет большого значения: наш универсум в некотором смысле по-прежнему вращается вокруг нас. Мы сами – по крайней мере отчасти – вносим в него порядок, мы создаем наше знание о нем. Мы открываем, а открытие есть творчество.
Пробуждение Канта от “догматического сна”
Если на докритическом этапе И. Кант разрабатывал проблемы, которые были уже поставлены предшествующей философской мыслью, то на следующем, критическом этапе он выдвинул на первый план гносеологическую проблематику. Предметом специального анализа Кант сделал процесс познания, доказывая, что познание протекает по своим собственным законам.
Кант связывал возможности познания не со спецификой познаваемого объекта, а с особенностями познающего субъекта. Тем самым ответ на вопрос «Что я могу знать?» оказывался тесно связанным с ответом на вопрос о специфике познающего субъекта, его структуре, познавательных возможностях, границах. Кант продолжил просвещенческую традицию, отвергая самоочевидные сложившиеся взгляды на процесс познания, не подтверждающиеся критическим анализом.
Позиция Канта по этому поводу была такова. Прежде чем ставить вопросы, касающиеся статуса и возможностей эмпирического, опытно-индуктивного познания, как это сделал Ф.Бэкон и вся последующая эмпирическая методология, с одной стороны, и статуса и возможностей рационально-дедуктивной методологии, подобно Р. Декарту и всем сторонникам рационалистической традиции, – с другой, необходимо выяснить, что мы в принципе можем познать и можем ли познать то, что стремимся познать.
Как пишет сам Кант, от «догматического сна» пробудило его чтение работ Дэвида Юма. Это чтение показало, что проблема познания не так проста. Юм показал, что если исходить из того, что знания поступают посредством чувств, то оказывается, что никакого знания о внешнем мире вообще нет. Научное знание – это знание о причинно-следственных связях, но знание о причинности, по уверению Юма, существует только как привычка человека, как некая вера. О самой по себе причинности в природе мы ничего знать не можем. Тогда возникает парадокс: ведь существуют такие науки как математика, естествознание (гл. образом физика), которые явно оперируют понятиями причинно-следственных связей, открывают истину, а разум неумолимо указывает, что такие связи непознаваемы.
Осознание этого парадокса побудило Канта подвергнуть критическому исследованию сам разум, чего до него никто никогда не предпринимал. Он пишет первую pa6оту – «Критика чистого разума», во Введении к которой говорит о том, что он имеет в виду не критику различных философских школ и систем, а критику самого разума, самой познавательной способности человека. Разум при этом имеется в виду чистый, т. е. не наполненный эмпирическим содержанием, – разум как таковой, как способность к познанию.
Здесь видно влияние лейбницевской школы (идущей от Декарта), поскольку Лейбниц считал, что способность мыслить не зависит от чувств. Это убеждение в разделение на разум как способность мышления, как некоторую форму мышления, и на чувственный материал как содержание этого мышления, то, что приходит из опыта, – Кант переносит в свою критическую философию еще из докритического периода.
|
