3.
Хрисипп говорит: «Не удовольствие есть первое, чувство удовлетворения присоединяется лишь тогда, когда природа данного животного, ищущая себя посредством самой себя, принимает в себя то, что соответствует его гармонии с собою». Действительно, удовольствие представляет собою именно возвращение в себя, сознание единства, в котором я чем-то наслаждаюсь и, следовательно, обладаю моим единством, как данным единичным, в элементе предметного. Точно так же обстоит дело в отношении человека: его назначение состоит в самосохранении, но в самосохранении с сознательной целью согласно разуму. “В растениях природа действует без влечения и ощущения; но в нас также есть кое-что растениеобразное”. В растении также содержится семеносное понятие, но в растении оно содержится не как цель и не как ее предмет, но так, что оно вовсе не знает, что в нем содержится понятие. “У животных прибавляется влечение; в них природа делает согласное с влечением соответственно первоначальному”, т. е. конечную цель влечения составляет именно первоначальное их природы, благодаря которому они стремятся к своему самосохранению: “Разумные существа также делают природу своей целью; но последняя состоит в том, чтобы жить согласно с разумом, ибо разум становится в них художником влечения”, т. е. у человека разум делает произведение искусства из того, что у животных является лишь влечением. Жить согласно с природой означает, следовательно, у стоиков: жить разумно. Дальнейшее выглядит так, как будто перед нами рецепты, прописываемые нам стоиками, чтобы мы, пользуясь ими, находили соответствующие мотивы жизни, которые побуждали бы нас к добродетели. “Следует жить согласно с природой, т. е. с добродетелью, ибо к ней ведет нас” (разумная) “природа”. Это – высшее благо, конечная цель всего; перед нами – гл. форма стоической морали (которую мы встречаем у Цицерона как finis bonorum или summum bonum). У стоиков этим высшим благом явл. сам правильный разум, сохранение кот. признается ими высшим принципом. Но и здесь мы тотчас же убеждаемся, что нас совершенно формально заставляют вертеться в круге, так как добродетель, согласное с природой и разум определяются лишь друг через друга. Добродетель состоит в том, чтобы жить согласно с природой, а то, что согласно с природой, есть добродетель. Точно так же мышление должно определить, что именно согласно с природой; но согласным с природой опять-таки явл. лишь то, что определяется разумом. Точнее же, как сообщает Диоген Лаэрций, стоики говорят следующее: “Жить согласно с природой – значит жить согласно с тем, чему учит нас опыт относительно законов как всеобщей, так и нашей природы, не делая ничего того, что запрещается всеобщим законом, т. е. правильным всепроникающим разумом, и этот разум пребывает в Юпитере, распорядителе системы вещей. Добродетель счастливого состоит в том, что все происходит в согласии с гением каждого соответственно воле порядка целого”. Все это, т. обр., не выходит за пределы формализма.
Принцип стоической морали состоит в согласии духа с самим собою; однако надо стараться, чтобы этот принцип не остался формальным, чтобы, следовательно, то, что не содержится в этой внутренней концентрации, больше не было исключено из этого принципа. Та свобода, которую стоики приписывают людям, не остается без связи с др. явлениями; но, т. обр., человек скорее зависим, и в этой стороне зависимости находит себе место счастье. Моя независимость есть лишь одна сторона, которой другая сторона, особенная сторона моего существования, отнюдь еще не соответствует. Встает, следовательно, старый вопрос, кототый появился впервые именно в это время, вопрос о гармонии между добродетелью и счастьем. Мы говорим “моральность” вместо “добродетели”, так как то, чем я должен руководиться в моих поступках, не есть, как в добродетели, моя превратившаяся в привычку воля, а моральность подразумевает по существу своему мое субъективное убеждение, что то, что я делаю, соответствует разумным определениям воли, всеобщим обязанностям.
|
