В соответствии с этим различием между «высшими» и «низшими» науками (и прежде всего родами наук) Аристотель выдвигает тезис о приоритете теоретических наук, утверждая, что «область теоретических наук выше всех других» [там же], а в пределах данной области выше всех наук «первая философия», обладающая наивысшим по своей ценности предметом, наивысшей степенью точности и отчетливости знания и устанавливающая наиболее общие и фундаментальные начала (причины) всего сущего. Тезис о верховенстве теоретических наук (в пределах последних — «первой философии») над практическими науками и науками творческими (искусствами) неразрывно связан с общей аристотелевской установкой, согласно которой теоретическая, созерцательная деятельность выше всех других форм человеческой деятельности, поскольку она существует ради самой себя, имеет свою цель в самой себе (этой целью является истина) и, следовательно, является самой свободной.
Что касается практических наук, исследующих принципы поведения человека (высшую цель поведения — благо и средства ее осуществления — те или иные частные добродетели), а также творческих наук, конечной целью которых является либо достижение пользы, либо осуществление прекрасного (в случае искусств в собственном смысле этого слова), то оба этих рода наук находятся ниже наук теоретических, поскольку их конечные цели ниже цели теоретических наук, а предметы познания менее ценны. Вместе с тем мы не находим у Аристотеля следов попытки иерархизировать по указанным основаниям практические и творческие науки.
Логическим завершением аристотелевской попытки иерархически упорядочить основные роды наук и включенные в эти роды отдельные научные дисциплины являются выделение из теоретических дисциплин «первой философии» и придание последней исключительного статуса во всей системе научного знания. В целом Аристотель следует здесь Платону, но при этом расширяет и углубляет подход учителя. Он выделяет из всей совокупности наук «первую философию» как всеобщую науку, исследующую целостно общую природу сущего в ее последних началах (причинах), отличая и противопоставляя ее всем другим наукам (как теоретическим, так и практическим и творческим), трактуемым как «частные науки» (термин, впервые введенный Аристотелем для обозначения специальных, в отличие от философии, научных дисциплин).
Согласно Аристотелю, «первая философия» имеет предметом своего исследования бытие в целом, всю совокупность сущего, рассматривая его общую природу, ибо, во-первых, философу «некоторым образом известна вся совокупность вещей», а, во-вторых, всякое знание есть знание общего. Задача «первой философии» — «рассмотрение относительно сущего как такого, и в чем его суть, и какие у него свойства, поскольку оно — сущее».
Что же касается «частных наук», то их своеобразие по отношению к «первой философии» Аристотель усматривает не только в экстенсивном, но и в интенсивном смысле. С одной стороны, каждая из них изучает лишь некоторую определенную часть сущего как такового, тот или иной особенный род бытия, а, с другой стороны, во многих из них (хотя и не во всех) рассматриваются не все начала и причины, имеющие отношение к сущему как таковому, а лишь те из них, которые имеют прямое, родственное отношение к исследуемому предмету. Аристотель пишет, что «для многих из существующих вещей не играют роли все начала. В самом деле, каким образом может для неподвижных вещей существовать причина движения или природа блага, раз все, что представляет собой благо, само по себе и по своей природе есть (известная) цель и выступает как причина в том смысле, что ради него и возникает и существует все остальное; между тем цель и «то, для чего» являются (всегда) целью какого-нибудь действия, а все действия (сопряжены) с движением. Таким образом, в отношении вещей неподвижных нет места для этого начала и не может быть какого-либо блага в себе. Поэтому в математике и не доказывается ничего при посредстве этой причины, и никакое доказательство не основывается на том, что так лучше или хуже, но вообще ничего подобного нет (здесь) даже ни у кого и на уме. Вот почему некоторые софисты, например Аристипп, относились к математике с пренебрежением: (они указывали, что) в остальных искусствах — даже в тех, которые носят характер ремесел, например, в плотничьем и сапожном — всякое утверждение основывается на том, что так лучше или хуже, между тем математическое искусство совершенно не говорит о хорошем и дурном».
Следует, однако, отметить, что эта вторая характеристика «частных наук», заключающаяся в том, что в них рассматриваются не все, а лишь некоторые причины и начала, не является (в отличие от первой характеристики) универсальной. Дело в том, что в некоторых «частных науках», как и в «первой философии», рассматриваются все роды начал (причин). Аристотель пишет в этой связи: «[В самом деле] возможны случаи, когда для одного и того же предмета имеются налицо все роды причин: так, например, у дома началом движения является (строительное) искусство и строитель, «тем, для чего» (целью) — продукт, материей — земля и камни, формою — понятие. И если (теперь) исходить из определений, к которым мы давно уже пришли по вопросу, какую из наук следует называть мудростью, то можно привести доводы в пользу применения такого названия к каждой из этих наук» [там же].
Ситуация, когда в рассмотрении предмета необходимо принимать во внимание все роды причин, имеет место не только в строительном искусстве, но, по всей вероятности, и во всех науках, включенных в категорию творческих. Вследствие этого перед Аристотелем возникает существенное затруднение, заключающееся в том, что все эти «частные» с одной точки зрения (с точки зрения рассматриваемого в них особенного рода, части сущего), с другой точки зрения тождественны с мудростью, «первой философией», ибо и в них и в последней рассматриваются все роды причин.
Это затруднение Аристотель разрешает, вычленяя внутри обнаружившегося тождества различие по степени существенности знания. Он пишет: «...поскольку мы мудрость определили как науку о первых причинах и о том, что в наибольшей мере познается, такою наукою надо бы признать науку о сущности. В самом деле, при наличии у (разных) людей различного знания об одном и том же предмете мы приписываем знание в большей мере тому, кто знает, что представляет собою предмет, через то, что он есть, а не через то, что он не есть; из тех же, кто обладает таким знанием, у одного признаем его в большей мере, нежели у другого, и в наибольшей — у того, кто знает, что есть вещь, а не (у того, кто знает), какова эта вещь по количеству или по качеству, или что способна она по своей природе производить или претерпевать; а затем и в других случаях знание всякого положения, считая и те, в отношении которых могут быть даны доказательства, имеется, по нашему мнению, тогда, когда нам известно, в чем заключается это положение; например (при вопросе), что такое — приравнение к квадрату, что это — нахождение средней (пропорциональной); так же (обстоит дело) и в остальных случаях. С другой стороны, в вопросе о том или другом возникновении и действии, как и о всяком изменении, мы считаем себя знающими в том случае, когда знаем начало движения. А это — (начало), отличное (от цели) и противоположное ей».
|
