После того, как мы позанимались вопросами познания, мы можем обратиться к вопросу о том, а что же мы, собственно, познавали? на что, собственно, было направлено познание?...

Словосочетание “онтология” образовано из греческих слов “ontos” (сущее) и “logos” (слово) и по-русски есть – учение о сущем. Впервые этот термин обнаруживается в «Философском лексиконе» (1613) немецкого философа Рудольфа Гоклениуса, одном из первых философских словарей, где он применялся для обозначения аспекта метафизики, связанного с трактовкой бытия, который нужно было отделить от другого, – гносеологического, – аспекта ее. Предшественницей онтологии, т. обр., была метафизика как система умозрительных всеобщих определений бытия.

В Новое время (приблизительно с XVI в.) под онтологией стали понимать особую часть метафизики, учение о сверхчувственной, нематериальной структуре всего существующего. Законченное выражение эта идея получила в философии Вольфа (1679–1754), которая утратила всякую связь с содержанием частных наук и строила онтологию большей частью путем абстрактно-дедуктивного и грамматического анализа ее понятий (сущее, возможность и действительность, количество и качество, субстанция и акциденция, причина и действие и др.).

Смысл терминов “метафизика” и “онтология”, таким образом, весьма близок, и вплоть до середины XIX в. их нередко употребляли как синонимы. Однако во 2-й половине XIX века возобладало узкокритическое понимание метафизики, и постепенно этот термин выходит из употребления. Онтология же утверждается в своем основном значении – как раздела философского знания, посвященного вопросам сущего.

В XX веке трудами Мартина Хайдеггера (1889–1976) появилась новая, “фундаментальная онтология”. Но мы ее за онтологию считать не будем, а будем называть экзистенциологией. За термином “онтология” мы оставим классическое понимание Вольфа.

2. Онтологическая проблематика

Онтологическая проблематика в чистом виде впервые вычленяется в философии элейской школы (рубеж VI‑V вв. до н. э.) и занимает центральное место в философских системах Платона и Аристотеля. Последний, разграничивая предмет философии и предмет специальных наук, указывал, что «все такие науки имеют дело с тем или другим специальным бытием, ... а не сущим просто и как таковым...»[1]. Особенность философии (Аристотель ее называл в силу этого «пра-наукой») в том, что «именно ей надлежит произвести рассмотрение относительно сущего как такого, и в чем его суть, и какие у него свойства, поскольку оно – сущее»[2]. Аристотель, т. обр., ставит перед философией задачи, прежде всего, онтологического свойства.

В результате усилий древнегреческих философов удалось достичь различения понятий наличного существования и существования истинного – как сущности вещи.

1) Наличное существование (нем. Dasein): стол, парта, дом, …..,

рябь на воде,

государство,

справедливость, первородство …

Быт.25:31-32 «Но Иаков сказал [Исаву]: продай мне теперь же свое первородство. Исав сказал: вот, я умираю [от голода], что мне в этом первородстве?». По-видимому, Исав не считал, что первородство не обладает, в отличие от чечевичного супа, наличным существованием.

2) сущность (греч. ousia, лат. essentia, англ. essence, нем. Wesen).

Так, Платон считал, что у государства есть сущность (и тем самым оно онтологично), а Аристотель считал, что у государства сущности нет, оно есть просто множество людей и установлений для поддержания удобного общежития (государство неонтологично). Последнее означает, что за ним ничего не стоит, оно есть просто-понятие для обозначения некоторой категории ситуаций с похожим (аналогичным) наличным существованием.

По Платону существует любовь (она онтологична, имеет сущность), – а по Аристотелю существует не любовь, а лишь многочисленные отдельные “события любви”. В последнем случае, слово любовь есть просто удобное понятие – заменитель сходных “ситуаций любви”, – просто удобное слово для обозначения сходных ситуаций.

Картинка: растет благородная слива-дерево, а рядом много сорняков. Слива имеет сущность, а сорняки ее не имеют. Однако у всех них есть наличное существование.

Теперь можно сказать, что онтология – наука о сущем (существующем).

3. Зачем так сложно?

Разве недостаточно понятия “наличного существования”? – Для философских целей этого недостаточно, поскольку обычное существование очень изменчиво и преходяще, что заставляет ставить вопрос об истинно сущем. Онтология рассматривает существование вообще, отвлекаясь от свойств и особенностей существующего и от его частных разновидностей.

Вопросы онтологии выглядят абсурдными с точки зрения т. н. здравого смысла. Постановка таких вопросов несвойственна не только обыденному сознанию, но даже научному. Так, обыденное сознание склонно рассматривать лишь индивидуальное бытие человека и оценивать при этом лишь степень удовлетворенности-неудовлетворенности этим бытием. Формулируя онтологические вопросы и размышляя над ними, человек выходит за пределы узких типов сознания, поднимается над ним. Для этого ему требуются иные мыслительные средства.

Онтологию интересует только истинное существование, т. е. мыслимое в том виде, как оно есть само по себе, независимо от того, каким оно сознается нами или каким оно нам представляется нам. При этом истинное бытие противопоставляется кажущемуся бытию. Под последним подразумевается бытие, мыслимое в том виде, как оно кажется или только “представляется” нам существующим.

Однако не следует думать, будто бы понятия истинного и кажущегося бытия созданы онтологией. Напротив, они от нее получили только свои разные названия, а возникают они, правда без определенного названия, еще раньше всякой онтологии (и метафизики). Более того, оттого-то и возникает сама онтология, что эти понятия существуют еще раньше ее возникновения. Это они заставляют ее возникнуть.

[pagebreak]

Происходит это следующим образом: наблюдая бытие, как оно дано нам в опыте, мы сначала, конечно, относимся ко всем данным опыта с полным доверием. Сначала мы вполне убеждены, что все они образуют собою истинное бытие. Но постепенно мы встречаем ряд фактов, внушающих нам подозрение: действительное ли данное нам в опыте бытие является истинным? Например, нам бросается в глаза, что та самая вещь, которая одним человеком чувствуется как теплая, другим чувствуется как холодная. Или: человек, отличающийся дальтонизмом, видит спелую ягоду земляники и лист земляники одинаково окрашенными, причем никак не узнаешь, какой именно цвет имеют в его глазах и лист, и ягода: тот ли, который другие люди называют красным, или же тот, который – зеленым, или же какой-нибудь неведомый третий. Сам дальтоник может только сказать, что и лист, и ягода одного цвета, описать же этот цвет, конечно, нельзя; ведь цвет настолько неописуем, что слепорожденных никакими описаниями нельзя довести до знания цвета. Но как бы то ни было, несомненно, что либо ягода земляники, либо ее лист для дальтоника окрашены не в такой цвет, как для других людей. А разве могла бы одна и та же вещь быть сразу и теплой и холодной, окрашенной для дальтоника в один, а для других людей в другой цвет, если бы она воспринималась нами в опыте в том виде, в каком она существует и в действительности? Кроме того, есть множество других фактов, которые возбуждают то же самое подозрение: таковы ли вещи в действительности, какими они нам кажутся данными в опыте? Все эти подозрения принуждает философию уже при самом ее возникновении заняться исследованием истинного бытия.

На основании всего сказанного ясно, что главные задачи онтологии сводятся к 3 вопросам:

1) Отлично ли истинное бытие от того, которое дано в опыте?

2) Как соотносятся истинное и кажущееся бытие (если таковые обнаруживаются)?

3) Входят ли в состав истинно сущего также и трансцендентные предметы; или же всякое бытие имманентно, хотя бы и воспринималось нами не вполне в том самом виде, как оно существует в действительности, а в кажущемся?

вязывался с термином “эссенция” (лат. essentia) и означал “умопостигаемая глубинная суть бытия”, на время утратил актуальность.

5. Но в начале XIX в.

он был подробно разработан в философии Гегеля. Немецкий философ противопоставляет сущности явление. Сущность не может быть только “бытием в себе”. Она должна явить себя, стать действительностью. Сначала она предстает как видимость, т. е. как своя противоположность – лишенность сущности (то, что несущественно). Дальнейшее движение мысли по пути определения сущности приводит нас к явлению. Явление – это сущность в ее наличном существовании, или существенное существование. Явление имеет 2 стороны: одна связывает его с видимостью, другая, относящаяся к сущности, есть то, что сохраняется в явлении при всех изменениях его содержания (инвариант явления). Но все существующее находится в отношении, и явление, поэтому, есть существенное отношение.

Явление – не просто видимость, оно обусловлено внутренними законами, свойствами, изучение которых и означает проникновение в сущность. Но это проникновение не может завершиться полным познанием сущности, ибо сущность неисчерпаема. Сущность является, явление – существенно.

5. Что же является предметом онтологии?

Как уже отмечалось, онтологические сущности и структуры, поскольку они обладают рациональной (логической) формой, не являются единицами членения реальности, если под реальностью понимать “реальность в себе”, существующую независимо от познавательной деятельности человека. Но они не являются и чисто понятийными образованиями – концептуальными схемами, которые как бы накладываются в акте познания на познаваемый объект с целью его структуризации. В сфере онтологии человек имеет дело с реальным сущим; одно из главных понятий средневековой онтологии – это понятие сущего (существования).

Задача онтологии как раз и состоит в том, чтобы провести четкое различение между тем, что реально существует, и тем, что должно рассматриваться лишь в качестве понятия, применяемого с целью познания реальности, но которому в самой реальности ничего не соответствует. В этом отношении онтологические сущности и структуры радикально отличаются от идеальных объектов, вводимых в рамках научных дисциплин, которым, в соответствии с общепринятыми в настоящее время взглядами, не приписывается никакого реального существования.

Особый статус онтологических объектов, их отличие от чисто идеальных сущностей, вводимых в процессе создания тех или иных концептуальных (теоретических) конструкций, легко объясним, если предположить, что объекты онтологии фактически формируются на уровне более высоком, чем идеальные объекты теории, – в актах чувственного восприятия особого типа: актах категориального созерцания. Благодаря этому они сохраняют непосредственную связь с реальным бытием, хотя, подобно идеальным объектам, являются рациональными сущностями, наделенными логической формой, которая позволяет не только адекватно выразить усматриваемое в них в момент восприятия, но и оперировать с ними путем оперирования с соответствующими языковыми выражениями. В осуществлении языковых операций над бытийными объектами как раз и заключалась суть схоластического метода.

Сами схоласты не вводили никаких специальных терминов (типа “онтологический объект”), которые предназначались бы для обозначения сущностей и структур, рассматриваемых в онтологии. Объекты онтологии, как они полагали, – это те же самые вещи, с которыми человек имеет дело в обычных актах восприятия; чтобы выявить в них характеристики, позволяющие описывать их в строгих однозначных терминах, подводить их под категории онтологии и рассматривать в качестве элементов определенной онтологической структуры, над объектами, предстоящими в актах чувственного восприятия, необходимо произвести дополнительные – мыслительные – операции. Если бы это было действительно так и смысловая (онтологическая) структура вещи выделялась бы на одном только понятийном уровне, то тогда объекты онтологии превратились бы в чисто теоретические объекты, недоступные созерцанию. Фактически в схоластике всегда предполагается возможность замещения образа вещи, возникающего в обычном акте чувственного восприятия, ее образом, также непосредственно данным в акте чувственного восприятия, но акта иного типа, в рамках которого воспринимаемое сразу же предстает структурированным в соответствии с правилами логики. Основные принципы объяснения, которыми пользуется схоластика, являются в то же время, по существу, и принципами построения логически структурированного образа вещи.

Для средневековых схоластов, опирающихся на Платона и Аристотеля, “объяснить” вещь – это прежде всего четко констатировать ее характеристики. Чтобы в чувственно воспринимаемых вещах обнаружить какие-то характеристики, их сначала нужно выделить в чистом виде; в вещах, рассматриваемых в том виде, как они предстают в обычных актах восприятия, нет, строго говоря, ни качественных, ни пространственных характеристик, поскольку все они четко не отграничены друг от друга, так что не зная заранее, например, что такое “цвет”, что такое “пространственная форма”, при восприятии любого предмета невозможно отделить одно от другого. Поэтому констатация любой характеристики, сколь бы простым и привычным ни казался этот акт, означает апелляцию к реальности, отличной от вещи, данной в акте чувственного восприятия, – к миру “идей”, “чистых форм”, “родов”, “видов” и т. п., в котором имеют место характеристики, обладающие концептуально постижимой (логической) формой, позволяющей отличить их друг от друга и подвести под то или иное понятие. Вещь, рассматриваемая как совмещение концептуально постижимых характеристик, по сути дела, является вторичной конструкцией, в которой объединены результаты актов, фиксирующих каждую характеристику в чистом виде. Поскольку конструирование вещи, состоящей из смысловых элементов, связанных между собой логическими отношениями, осуществляется путем соответствующей структуризации данных, поставляемых органами чувств, и результат конструирования точно так же доступен созерцанию, как и предмет обычного акта восприятия, то сам факт наличия (и необходимости) конструктивной деятельности для введения онтологических объектов, обладающих логическими характеристиками, не был с достаточной степенью отчетливости осознан в схоластике. Фактически осуществляя в процессе построения онтологических систем – систем рационального знания особого типа – конструирование объектов, изучаемых в этих системах, средневековые мыслители полагали, что они просто выявляют то, что уже содержится само по себе в чувственно воспринимаемых вещах, но требует, для своего обнаружения, выполнения ряда дополнительных операций. Но учет конструктивного аспекта, всегда присутствовавшего, хотя и в неявной форме, в онтологических доктринах средневековья, дает возможность лучше понять реальные задачи, которые ставились и решались посредством схоластических рассуждений

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 44235 Комментарии

Общая характеристика детерминизма

1. Детерминизм

Принцип детерминизма является одним из фундаментальных принципов философского учения о бытии. Он содержит ответ на вопрос, обусловлены ли явления мира в своем существовании и развитии, имеет ли эта обусловленность регулярный, упорядоченный или произвольный, неупорядоченный характер. Другими словами, это вопрос о том, выступает ли мир в своем существовании и развитии как упорядоченный Космос или Неупорядоченный хаос. Ответ на последний вопрос, как и ответы на первые 2, всегда интересовал философов, начиная с античности; в зависимости от этого ответа философские учения распадались на 2 направления: детерминизм и индетерминизм.

Первоначально смысл слова «детерминация» был связан с буквальным его значением и имел антропоморфный характер. Термин «детерминация» происходит от лат. determinare, означающего “определять”, «отделять», «отграничивать», и в этом смысле он обозначал операцию определения предмета через выявление и фиксацию его признаков, отделяющих один предмет от другого. Ясно, что детерминация в этом смысле обязательно предполагает существование познающего субъекта. Позже детерминацию в философии стали понимать в объективном смысле, как формирование, становление объективных признаков предмета под действием объективных факторов. Но такое (вменение употребления термина «детерминация» путем приписывания ему объективного статуса с необходимостью вело и к изменению его смыслового значения. Детерминация в объективном смысле уже означает не определение, ограничение или отделение, а обусловливание этих явлений, процессов и состояний другими явлениями, процессами и состояниями, в результате чего первые и приобретают определенные признаки, которые можно зафиксировать в определениях. Именно это обьективное значение термина «детерминация», характеризующее существование в мире отношения объективного обусловливания, и имеет в виду современная философия, когда утверждает детерминированность всех объективных явлений.

Детерминизм – это учение о всеобщей обусловленности явлений. В основе такого представления о мире лежит универсальная взаимосвязь всех явлений, которая, с одной стороны, является проявлением субстанциального единства мира и способом его реализации, а с другой – следствием и предпосылкой универсального характера развития

Исходной категорией детерминизма оказываются понятия связи и взаимодействия. Взаимодействие проявляет себя во взаимном изменении вещей. В нем вещи оказываются теми факторами, через действие которых и реализуется отношение детерминации. Существование всеобщей универсальной взаимосвязи всех явлений и является исходной предпосылкой принципа детерминизма. Детерминизм есть общее учение, признающее существование универсальной взаимосвязи и отрицающее существование каких-либо явлений и вещей вне этой универсальной взаимосвязи[2].

2. Индетерминизм

Альтернативной детерминизму позицией является индетерминизм. Существуют различные формы индетерминизма, но все они связаны либо с отрицанием принципа причинности, либо с отрицанием объективного характера отношений детерминации. Последний вариант индетерминизма характерен для философии Д. Юма и И. Канта. Не отрицая значения категорий детерминизма в научном познании, они проводят субъективистскую линию в трактовке природы причинности, необходимости, закономерности: регулярность и обусловленность присущи только нашему восприятию мира, но не самому миру.

В современной западной философии распространен «номологический детерминизм» (от греч. «nomos» – закон), сторонники которой отвергают принцип причинности, но принимают принцип закономерности. Фактически эта доктрина является скрытой формой индетерминизма, поскольку с исключением принципа причинности отношения обусловливания тем самым лишаются субстанциальной основы.

3. Детерминизм Пьера Лапласа (1749–1827)

Широко распространено употребление термина «детерминизм» для обозначения одной из исторических форм детерминизма – лапласовского детерминизма, в котором детерминированность явлений отождествляется с их однозначной предсказуемостью. (Соответственно те философы, которые отрицают лапласовский детерминизм, должны именоваться «индетерминистами», хотя отрицание лапласовского детерминизма не связано однозначно с отрицанием принципа всеобщей обусловленности, причинности, закономерности и, следовательно, не обязательно ведет к доктрине философского индетерминизма).

[pagebreak]

Будучи сыном простого нормандского крестьянина, Лаплас сделал блестящую карьеру: стал министром внутренних дел, сенатором, академиком, был удостоен титулов графа, маркиза и пэра Франции. Хоть и жить ему пришлось в тяжелую для Франции эпоху перемен – революций, реставраций, войн, – однако Лаплас более всего известен как выдающийся математик и астроном, автор 5-томной «Небесной механики» и «Изложения системы мира». Там не только была представлена его знаменитая гипотеза о происхождении Солнечной системы, но и давался целый свод знаний о физическом мире.

Лапласу удалось решить проблему нестабильности мироздания, не прибегнув при этом к идее Творца, поддерживающего его устойчивое состояние, как это делал за 100 лет до него И. Ньютон. Во Вселенной, где безраздельно царил не Бог, а закон всемирного тяготения, все было устроено единообразно и сводилось к механическим взаимодействиям под воздействием тяготения. В ней не оставалось ничего случайного, незакономерного, необъяснимого на основе механики и математики. В своих «Опытах философии теории вероятности» он написал: «Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее так же, как и прошедшее, предстало бы перед его взором»[3].

Термином «детерминизм» обозначают представления о взаимной связи и обусловленности явлений, характерной чертой которого служит непризнание случайности. В вышеприведенных словах французского ученого философы и историки науки видят одно из ярчайших выражений жесткого детерминизма, который в честь него принято также называть «лапласовским». В основе жесткого детерминизма лежат представления о линейном, однозначном характере причинно-следственных связей. Их можно выразить следующими 3-мя положениями.

1. Причиной становятся внешние воздействия на объект, в результате чего происходит событие-следствие.

2. Причина вызывает одно следствие, каждое событие-следствие имеет свою причину, строго одну. А то событие-причина также имеет свою собственную причину. Причины и следствия выстраиваются в линии, или цепочки, которые либо бесконечны, либо имеют начало – первопричину.

3. Причина с необходимостью порождает следствие, которое просто не может не наступить, если причина наличествует.

Подобные представления о причинности были чреваты фатализмом, потому что каждое событие имеет свою причину и, значит, не могло не наступить, а за той причиной скрывается другая, ее вызвавшая, и т д., поэтому в мире, по сути, все предрешено, но не Богом, а естественным ходом событий.

Линейно-однозначная концепция причинности очень древняя, она берет начало еще в античном атомизме. Однако эпохой ее подлинного торжества становится Новое время, когда данные представления о причинности превращаются в один из краеугольных камней философско-методологического основания естествознания – классической механики. Они сохраняют свое влияние и в XIX и даже в XX столетии, невзирая на все усиливающуюся критику в философии и науке и несмотря на возникновение иной вероятностной концепции причинности.

Объясняется это, в частности, наглядностью линейно-однозначной причинности, ее соответствием житейскому опыту. Отсюда и популярность рассуждений в духе лапласовского детерминизма в художественной литературе. Например, в «Мастере и Маргарите» мы найдем следующую сцену:

Иностранец: «Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?»

Берлиоз: «...Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТ'е состоится заседание, и я буду на нем председательствовать».

Иностранец: «Нет, этого быть никак не может. ...Потому, ...что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится».

Линейно-однозначная причинность может существовать только тогда, когда речь идет о простых объектах и простых механических взаимодействиях. Но когда наука стала изучать сложные системы – физические, биологические, социальные, когда с переходом к изучению микромира была утрачена наглядность причинения, линейно-однозначное понимание причинности оказалось полностью несостоятельным и было вытеснено новым – вероятностным. Согласно ему, причину события нужно искать не только вовне, но и внутри объекта (точнее субъекта?). Одна причина вызывает множество разных следствий, и каждое следствие вызывается множеством разных причин. Причинно-следственные связи образуют не линейные цепочки, а ветвящиеся деревья. Наконец, причина не вызывает следствие с необходимостью, а лишь создает некоторую вероятность его наступления. Так что на самом деле Аннушка, разлив масло, создала лишь небольшую вероятность смерти Берлиоза, и если уж ему и суждено было лишиться головы, то уж никак не в результате действия естественных причин.

4. Необходимость и случайность

В разных концепциях детерминизма одно из центральных мест занимают категории необходимости и случайности. Философский детерминизм имплицитно предполагает существование объективной необходимости. Необходимость выступает в качестве определяющей характеристики причинно-следственных связей и отношений регулярной обусловленности, выражаемой в понятиях закона и закономерности. Одновременно в любой концепции детерминизма требуется и выявление ее отношения к существованию в мире случайности.

Необходимость – это то, что вытекает из самой сущности материальных систем, процессов, событий и что должно произойти (или происходит) в главном так, а не иначе. Пример – развитие организма человека, прохождение человеком нескольких последовательных стадий. “Необходимость” – это то, чего нельзя обойти, что “не-обойти” («не-обходить»). Случайность же – то, что имеет основание и причину преимущественно не в самом себе, а в другом, что вытекает не из главных связей и отношений, а из побочных, – что может быть, а может и не быть, может произойти так, но может произойти и по-другому.

[pagebreak]

Важным вопросом философского детерминизма является вопрос об объективном познавательном статусе категории случайности. Суть проблемы заключается в следующем. Если принимать принцип причинности, что для концепции философского детерминизма обязательно, то и случайные явления следует считать причинно обусловленными. Но обязательным признаком причинной связи является необходимость, следовательно, случайность тоже необходима и объективное противопоставление необходимости и случайности лишается смысла.

В истории философии предлагались 2 выхода из этой ситуации:

– или случайность выводилась за рамки действия принципа детерминизма и постулировалось объективное существование абсолютной случайности как ни чем не детерминированного события, явления, процесса,

– или случайность объявлялась лишь продуктом нашего незнания причин того или иного явления.

Первое решение вело к отрицанию принципа детерминизма, второе – к лишению категории случайности объективного познавательного значения.

Но каким бы соблазнительным ни выглядело предложение отказаться в рамках детерминистского учения от объективного существования случайности, в конечном счете оно ведет к абсурдным выводам. Если необходимости приписывается абсолютный, ни от чего не зависимый характер, то случайности действительно не остается места науке. Необходимость такого рода приобретает характер рока, судьбы, определенной миру раз и навсегда. Однако необходимость причинного обусловливания, и необходимость зависят от наличия определенных условий. Необходимость всегда опосредуется определенным кругом условий, наличие или отсутствие которых не всегда определяется необходимостью. Эта предпосылка лежит в основе познания наукой необходимости и целенаправленной деятельности людей по преобразованию окружающего мира. Смысл экспериментальной деятельности ученых заключается в создании таких условий, в которых исследуемая причинная связь или закон проявляет свое действие с необходимостью.

Говоря о необходимости того или иного предмета, процесса, явления, мы всегда неявно или явно определяем совокупность тех условий, по отношению к которым они являются необходимыми. Приписывая относительный характер необходимы одновременно должны приписывать относительный характер случайности. Одно и то же явление может выступать и как необходимое, и как случайное, но по отношению к разным условиям. Одно о же выступает как необходимое в одном отношении и как случайное другом, причем второй стороной этого отношения выступают условия, совокупность различного рода факторов, влияющих на процесс детерминации. Обращение к понятию условия является одним из путей обоснования объективного существования случайности.

Другой путь обоснования объективного существования случайности был предложен Г. В. Плехановым. Он отмечал, что случайность возникает как результат пересечения двух независимых причинных, закономерно обусловленных цепей или линий существования различных объектов. Необходимой является и последовательность событий, обусловленных внутренними закономерностями данного предмета. Такая последовательность образует линию его существования. Пересечение внутренне необходимых линий существования двух или более различных объектов в одной точке порождает случайность. Если 2 человека встречаются в определенном месте, не договариваясь о такой встрече, то встреча рассматривается как случайная; она не входит в линию существования этих двух людей; она могла быть, а могла и не быть. С другой стороны, если эта встреча планируется с обеих сторон и определяется интересами этих людей, то она является необходимой. Другим примером могут служить несчастные случаи: производственные травмы, дорожные аварии и т. д. Так, организация производственного процесса включает правила техники безопасности, соблюдение которых исключает травматизм. Относительно этих правил несчастный случай на производстве не является необходимым, и если он происходит, то в силу случайного стечения обстоятельств.

Объяснения существования случайности вариациями условий и пересечением необходимых линий существования не противоречат друг другу, а в известной мере совпадают. Например, дорожная авария выступает одновременно как результат пересечения двух независимых необходимых линий существования транспортных средств, но непосредственно дорожное происшествие возникает как результат возникновения непредвиденных обстоятельств или условий: поломка ходовой части или рулевого управления, отказ тормозов, переход пешеходом дороги в неположенном месте, потеря водителем сознания в силу болезни и т. п. Все эти условия являются внешними по отношению к правилам движения и законам, по которым создается и эксплуатируется транспортное средство.

Случайными в науке считаются также события, которые возникают при вариации условий. Случайными являются изменения в наследственной структуре организмов, ибо они определяются действием многих факторов, непосредственно не связанных с жизнедеятельностью. Случайным является выпадение той или иной стороны монеты при бросании, поскольку исходные условия бросания монеты определенным образом варьируются.

Соответственно к необходимым относятся такие события, которые вытекают из существенных связей и которые осуществляются в стабильных условиях. Необходимым является движение планет по неизменным орбитам; оно определяется действием законов, изучаемых небесной механикой: внешние условия движения планет относительно стабильны. К необходимым событиям относят также наследование организмами их видовых свойств. Этот процесс обусловлен действием законов, изучаемых генетикой. Механизм наследования также относительно независим от действия внешних условий.

Любое случайное событие причинно обусловлено и по отношению К определенной группе детерминирующих факторов является закономерным.

В связи с сосуществованием случайных и необходимых явлений следует обратить внимание на утверждение: «Наука – враг случайности». Если понимать эту формулу в том смысле, что наука не должна интересоваться случайностью, то эта формула безусловно ложна и не соответствует практике научного исследования. Интерес науки к изучению случайных явлений и процессов возрастал в геометрической прогрессии начиная с XVIII в. Для исследования случайных процессов были выработаны специальные, так называемые вероятностно-статистические методы исследования, которые широко используются в физике, биологии, социологии, в других науках. Однако если эту формулу понимать как отрицание существования случайности абсолютной, не связанной с необходимостью и не подчиняющейся принципу причинности и закономерности, то такая случайность действительно исключается наукой.

Цель научного исследования случайных процессов и явлений заключается в том, чтобы за случайностью обнаружить необходимость, причинную обусловленность, закономерность. Поэтому для диалектического детерминизма важно не только обоснование объективного существования случайности, но и выявление связи случайности и необходимости. Традиция анализа взаимосвязи, существующей между случайностью и необходимостью, была заложена Гегелем. Можно выделить несколько моментов, характеризующих взаимосвязь необходимости и случайности.

1) Первый момент связан с пониманием категорий необходимости и случайности как парных категорий, между которыми имеет место отношение диалектического противоречия: они предполагают друг друга, не существуют друг без друга и вместе с тем отрицают друг друга. Ни случайности, ни необходимости не бывает в чистом виде.

2) Второй важный момент связан с характеристикой случайности как формы необходимости. Необходимость всегда прокладывает себе дорогу через массу случайностей. Так, общественный прогресс, подчиняясь необходимым законам, осуществляется через массу случайных отклонений, которые могут приводить и к попятным движениям. По отношению к общему прогрессу научного познания открытие неэвклидовой геометрии именно Лобачевским было случайным событием, но само это открытие было с необходимостью подготовлено всем ходом развития геометрии в конце XVIII – начале XIX в. Именно поэтому независимо от Лобачевского неэвклидова геометрия была открыта также Больяи и Гауссом. Все примеры так называемых параллельных научных открытий обнаруживают их внутреннюю необходимость.

[pagebreak]

В тех случаях, когда мы имеем дело с динамическими закономерностями, случайность также оказывает свое действие. Так, траектория полета снаряда однозначно определяется исходными условиями и законами динамики. Теоретически действие случайностей здесь исключено. Но реальная траектория полета снаряда всегда отклоняется от расчетной в силу действия таких случайных факторов, как состояние атмосферы (ветер, температура, давление). В итоге снаряд летит по траектории, которая отклоняется от расчетной, и в этой траектории результируется как действие начальных условий и законов динамики, так и действие случайных факторов.

3) Третий момент в диалектике необходимости и случайности связан с пониманием случайности как дополнения необходимости. Наше познание в основном нацелено на раскрытие существенных и необходимых связей предмета, определяющих его существование. Познание сущности и закона одновременно является и познанием общего, того, что характеризует целый класс однородных явлений. Но каждый представитель этого класса наряду сов всеобщими имеет и индивидуальные черты, возникновение и проявление которых определяется случайностью. Полное знание о том или ином объекте будет достигнуто только в том случае, когда знание необходимых черт предмета будет дополнено знанием случайных, уникальных черт этого явления. Это требование дополнять знание необходимости знанием случайности особенно важно для таких отраслей науки, как геология, биология, история. Так, понимание процесса зарождения жизни на земле должно базироваться на знании общих и необходимых закономерностей эволюции и возникновения новых структурных уровней существования материи. Но поскольку мы говорим о происхождении жизни в земных условиях, которые являются относительно уникальными, важно знать также и конкретные условия, существовавшие на Земле в период зарождения жизни. а они были в значительной мере случайными по отношению к общим законам эволюции материи. Равным образом и в гражданской истории изучение того или иного исторического периода базируется на знании общих законов зарождения, эволюции и смены общественных формаций; но на ход истории в равной степени оказывают влияние физиологические и личностные особенности исторических деятелей, климатическое условия, географическая среда и т. д. По отношению к внешнему ходу истории они имеют случайный характер, но они в равной степени важны для понимания тех конкретных изменений, которые происходили в развитии человеческого общества.

Еще одна черта, характеризующая диалектику необходимости и случайности, связана с процессом их превращения друг в друга в ходе развития и эволюции материальных систем. Эволюция видов в органической природе осуществляется на базе случайных изменений, происходящий в генетических структурах отдельных организмов. Эти изменения являются случайными, поскольку детерминируются теми внешними условиями, которые относительно безразличны для организма. В ходе естественного отбора полезные для жизнедеятельности организма изменения закрепляются и со временем становятся его видовыми признаками. Тем самым из случайных они превращаются в необходимые.

Этот механизм превращения случайных признаков в необходимые новые признаки крайне сложен и изучается в рамках так называемой синтетической теории эволюции. Весь эволюционный процесс под определенным углом рассмотрения может быть представлен как последовательность превращения случайности в необходимость и обратно, же можно сказать об исследовании процесса зарождения жизни, ествуют различные точки зрения на роль необходимости и случайности в процессе зарождения живого. Французский биолог Ж. Моно, анализируя проблему происхождения жизни, приходит к выводу о фундаментальной роли случайности в этом процессе. Сам процесс рождения живого представляется ему как цепочка случайных, маловероятных событий. Случайность в его концепции приобретает абсолютный характер и отрывается от необходимости. Бельгийские ученые И. Пригожин и Г. Николис, анализируя физико-химические основания возникновения живого, показывают, что необходимость возникновения биологических систем коренится в некоторых общих физических законах, присущих нелинейным системам. Опираясь на эти идеи, ученый из ФРГ М. Эйген старается установить связь между случайностью и необходимостью в процессе возникновения биологических структур. Он отбрасывает абсолютную случайность как основной фактор, детерминирующий становление живого; в его концепции проглядывает идея трактовки случайности как формы проявления необходимости, а также идея их взаимопревращения в ходе биологической эволюции.

Вообще говоря, диалектическая взаимосвязь между необходимостью и случайностью коренится в самом процессе развития материальных систем и связана с диалектикой превращения возможности в действительность в ходе этого процесса. Каждый реально осуществившийся этап процесса развития той или иной материальной системы порождает целый спектр возможностей ее дальнейшего развития. Потенциально реализация любой из этих возможностей в будущем является случайным событием. Но фактически реализуется только та возможность, для осуществления которой имеются в наличии необходимые условия. По отношению к этим конкретным условиям осуществляющаяся возможность оказывается необходимой, хотя первоначально она была только случайной. Превращение одной из возможностей в действительность порождает новый спектр возможных путей дальнейшего развития и так до бесконечности. В таком представлении процесса развития одновременно происходит и превращение случайности в необходимость, и проявление необходимости сквозь массу случайностей.

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 67097 Комментарии

Основные концепции развития (“модели диалектики”)

1. Рационалистическая, логико-гносеологическая модель диалектики

Одной из первых в истории философии была классическая модель диалектики, представленная трудами немецких философов XVIII–XIX веков – Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля.

Всякое развитие протекает, согласно Гегелю, по определенной схеме: утверждение, или полагание (тезис), отрицание этого утверждения (антитезис) и, наконец, отрицание отрицания, снятие противоположностей (синтез). В синтезе как бы примиряются между собой тезис и антитезис, из которых возникает новое качественное состояние. Однако не следует думать, что в этом 3-ем моменте полностью уничтожены 2 первых. Гегелевское снятие означает в такой же мере преодоление, в какой и сохранение тезиса и антитезиса, но сохранение в некотором высшем, гармонизирующем единстве. Каждое понятие, а стало быть, и каждое явление в природе, обществе и духовной жизни человека проходит, по Гегелю, такой тройственный цикл развития – утверждения, отрицания и отрицания отрицания, или нового утверждения, достигнув которого весь процесс воспроизводится вновь, но на более высоком уровне; и так до тех пор, пока не будет получен высший синтез. Вот пример диалектического цикла, приведенный Гегелем: «Почка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод. Эти формы не только различаются между собой, но и вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой; и только эта одинаковая необходимость и составляет жизнь целого».

Вызревание идей диалектики внутри естественных наук в первой половине XIX века создало основные теоретические предпосылки для появления сразу нескольких концепций развития: диалектико-матери-алистической, градуалистской и натуралистской (или «сциентистской»).

2. Градуалистская модель развития

Наиболее видным представителем градуалистской модели развития, оказавшим большое влияние на европейскую философию второй половины XIX–начала XX в., был английский философ Г. Спенсер (1820–1903).

В 1852 г. Г. Спенсер выступил со статьей «Гипотеза развития»; эта статья послужила в дальнейшем основой для более детального развертывания его идеи, существо которой сводилось к следующему. В нашем опыте нет явных доказательств превращения видов животных и растений. Но нет фактов в пользу гипотезы сотворения видов (под влиянием материальных или идеальных факторов). Однако гипотеза превращения видов более согласуется со здравым смыслом, чем гипотеза творения: постоянно наблюдаются некоторые изменения растений и животных. Семя, например, превращается в дерево, причем с такой постепенностью, что нет момента, когда можно было бы сказать: теперь семя прекратило свое существование, и мы имеем перед собой уже дерево. «Рассматривая вещи всегда скорее с точки зрения статической, чем динамической, люди обыкновенно не могут себе представить, чтобы путем малых приращений и изменений могло произойти с течением времени любое превращение... Тем не менее, мы имеем много примеров тому, как путем совершенно незаметных градаций можно перейти от одной формы к форме, коренным образом от нее отличающейся»[1]. Сопоставляя гипотезу сотворения видов и гипотезу развития, Г. Спенсер спрашивал: «Более ли вероятно, что мы должны допустить 10 миллионов специальных творческих актов, или же мы должны принять, что 10 миллионов разновидностей произошли путем непрерывного изменения, благодаря изменениям во внешних условиях, тем более, что разновидности, несомненно, и теперь возникают?»[2].

[pagebreak]

Используя в дальнейшем дарвиновскую теорию естественного отбора, Спенсер дополнял ее новыми соображениями. Он провозглашал и обосновывал положение о всеобщей постепенной эволюции всей природы. С его точки зрения, в основе всеобщей эволюции лежит процесс механического перераспределения частиц материи, а сама эволюция идет в направлении от однородности к разнородности, от разнородности к еще большей разнородности. «Формула эволюции», по его мнению, такова: дифференциация и интеграция материи и движения, происходящие согласно механическим законам направления движения по линии наименьшего сопротивления и группировки.

Составными частями спенсеровской трактовки развития были идея сводимости высших форм движения материи к низшим (социальной к биологической, биологической – к физической и химической), а также теория равновесия. Главные недостатки понимания Г. Спенсером всеобщего развития: 1) исключительно постепенный характер эволюции и 2) внешний источник изменения и развития материальных систем.

В современной литературе порой неточно оценивается эта концепция развития. Утверждается, будто основной ее недостаток – отрицание скачков. В некоторых учебниках по философии, например, говорится, что в этой концепции отрицаются качественные скачки и переходы, признаются только количественные изменения, движение рассматривается как простое повторение пройденного. Но, как видно из приведенных суждений Г. Спенсера, он не отвергал переходов «от одной формы к форме, коренным образом от нее отличающейся», в противном случае это не была бы концепция развития, включающего в себя (как неотъемлемую часть) связи, переходы качеств.

Уяснению этого вопроса помогает сопоставление взглядов Г. Спенсера и Ч.Дарвина. Ч.Дарвин, как и Г. Спенсер, заявлял, что «natura non facit saltus», т. е. «природа скачков не делает». Мы же отводим упрек в плоском эволюционизме в адрес Ч. Дарвина, поскольку у него один вид переходит в другой, одно качество – в другое; поскольку такой переход им признавался, постольку по определению понятия скачка в диалектике (как перехода одного качества в другое независимо от того, постепенно или взрывообразно он совершается), его концепция фактически, а не на словах, оказывается совместимой с признанием скачков.

Отличие позиции Ч.Дарвина от концепции Г. Спенсера в другом. Прежде всего, Ч.Дарвин не отрицал наличия изменений, названных позже мутациями; он лишь отводил им незначительное место в эволюции живых форм. Г. Спенсер же не признавал их в органическом мире, более того, абсолютизировал частнонаучное представление, утверждая плоский эволюционизм (градуализм) как общее понимание мира. Но более существенно то, что в противоположность Г. Спенсеру Ч.Дарвин видел главный источник развития живых форм во внутренних противоречиях, в естественном отборе, в динамике противоположных сторон – наследственности и изменчивости. Этот аспект Дарвиновского учения потенциально содержал в себе ключ к пониманию и постепенных и быстрых новообразований; концепция же Г. Спенсера ограничивалась признанием приспособляемости живых форм к внешним факторам, изменения которых считались только постепенными.

Основной недостаток такой концепции – не в отрицании скачков вообще, а в отрицании скачков взрывообразного типа, каковыми являются в живой природе мутации, а в социальной действительности – политические революции. Лишь в этом смысле Спенсерова концепция разрывала представление о развитии как единстве непрерывного и прерывного, «количественного» и «качественного». Точнее же говорить о «плоско-эволюционистском», градуалистском подходе к развитию, о «постепеновщине» в трактовке развития.

Отмеченные 2 недостатка спенсеровской концепции были присущи взглядам многих других защитников идеи развития второй половины XIX – начала XX в., хотя многие из них включали своеобразные положения. Ф.Ле Дантек (1869–1917), к примеру, признавал борьбу противоположностей одним из ведущих принципов объяснения мира. Однако источник движения у него составляли внешние противоречия. Градуалистская трактовка развития стала приходить в более резкие противоречия с действительностью в 1-й четверти нашего столетия. Развертывалась научная революция в физике, еще с конца прошлого века заявившая о себе открытием рентгеновых лучей и явления радиоактивности. Важное значение для понимания характера движения имела разработка квантовой теории. Был обнаружен качественно новый уровень материи, вернее, ряд структурных уровней, образующих особую область – микромир, существенно отличающуюся по своей внутренней природе и закономерностям от макромира. В биологии было открыто явление естественного мутагенеза (1907), а затем и явление искусственного мутагенеза (вторая половина 20-х годов). Все это свидетельствовало о нередко взрывном характере развития природы, о недостаточности его плоско-эволюционистского понимания. Сама действительность все больше говорила в пользу диалектической концепции, главные принципы которой были угаданы еще Гегелем.

[pagebreak]

3. Учение Бергсона о развитии как основе жизни

1. Жизненный Порыв

Французский философ Анри Бергсон нарисовал грандиозную картину эволюционного процесса, метафорически названного “жизненным порывом” (elan vital); свое понимание развития он изложил в работе “Творческая эволюция” (1907).

Жизненный Порыв – это сознательное начало, и поэтому оно преобразует материю, ведет ее к своей собственной цели, чтобы насытить материю этим жизненным порывом. Поэтому жизненные начала, начало духовное и начало материальное, не противоречат друг другу, а включаются одно в другое, как и законы духа и законы мира не противостоят друг другу.

2. Материальное и духовное

2. Жизненный Порыв имеет некоторую энергию, и она, развиваясь, может направляться в разные стороны. Со временем Жизненный Порыв может остывать. Бергсон сравнивает жизненный порыв с ракетой, которая, будучи выпущена для фейерверка, в определенный момент взрывается, и одни части ее остывают раньше, другие продолжают гореть. Те части, которые остыли, Бергсон сравнивает с материальным, а горящие части – с духовным.

Развертываясь вовне, сила этого творческого порыва приводит к возникновению и развитию жизни на Земле. Главные линии эволюции по Бергсону – инстинкт и интеллект. Бергсон утверждает, что сознание и жизнь принципиально недоступны позитивной науке, которая ограничена сферой “неорганизованной материи” и может постигать лишь отношения между вещами. Философия же опирается на непосредственное видение вещей, на интуицию, и совокупность ее интуиций должна дать целостное представление о реальности.

В жизни как таковой также происходит разделение эволюции на жизнь растительную и жизнь животную. Животная жизнь также начинает раздваиваться и развивается по 2-м направлениям: инстинкта и интеллекта. По Бергсону инстинкт и интеллект – вещи не одного порядка. Они всегда сопровождают, дополняют друг друга, но не взаимозаменяют, ибо они различны между собой. Интеллект всегда направлен вовне. Человек создает орудие, и как человек создающий, homo faber, человек всегда обладает интеллектом. Интеллект мыслит вовне. Инстинкт направлен внутрь, и вследствие этой силы появляются те средства защиты или нападения, которыми обладает животное: когти, клыки, быстрые ноги. Человек тоже обладает инстинктом, но инстинкт человека отличается от инстинкта животных. То начало, которое помогло бы человеку проникнуть в жизнь, называется интуиция. «Интуиция, – указывает Бергсон, – это инстинкт, сделавшийся бескорыстным, сознающим самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять его бесконечно». Бергсон указывает, что интуиция противоположна рассудку, противоположна разуму. Рассудок всегда мыслит вовне, мыслит обрывочно и потому не схватывает жизнь. Рассудок как бы умертвляет предметы, а интуиция схватывает предмет изнутри, и это схватывание есть переживание, есть постижение жизни как таковой, постижение собственно длительности.

Жизненный Порыв – это некоторое сверхсознание: ракета, потухшие остатки которой падают в виде материи. Оно есть также и то, что сохраняется от самой ракеты и, пронизывая эти остатки, зажигает их в организмы. Поэтому познать духовную жизнь можно лишь при помощи интуиции. Из интуиции можно перейти к интеллекту, ибо интуиция есть переживание своей собственной жизни и поэтому ее всегда можно расчленить на некоторые фрагментарные части. От интеллекта к интуиции подняться нельзя. Наука есть частный случай Жизненный Порыв, частный случай интуиции, поэтому наука не противоречит Жизненному Порыву, не противоречит сознанию, она есть одно из его проявлений.

Так что, кстати говоря, по Бергсону, детерминизм вносим мы сами (своим рассудком)…

4. Эмерджентизм

В западно-европейской философии сформировалась еще одна конвенция, называемая «творческий эволюционизм», или «эмерджентизм»[3]. Главные идеи этого течения:

1) во-первых, «творческая эволюция» строится на основе признания факта возникновения нового качества, несводимого к исходному; признается «взрывообразный», быстрый скачок.

2) Во-вторых, новое качество выступает результатом внутренней «творческой силы», по-разному называемой и по-разному истолковываемой.

3) В-третьих, несводимые друг к другу более высокие ступени не могут быть предсказаны исходя из начальных качеств.

4) В-четвертых, благодаря творческой эволюции в действительности образуется система уровней эволюции, сформировавшихся в итоге внезапных скачков.

В книге «Эмерджентная эволюция» Л. Моргана, изданной в 1922 г., различались (как и в некоторых других работах эмерджентистов) два понятия – «результант» и «эмерджент». Результант соотносился с суммативным типом изменений, определяемым арифметическим сложением исходных элементов, эмерджент – с интегративным изменением, несводимым к исходным. Свойства первого могут быть предсказаны априорно: общий вес двух предметов определяется путем простого сложения их индивидуального веса (без обращения к непосредственному взвешиванию). Свойства же эмерджентов могут быть определены лишь апостериорно: свойства воды не могут быть предсказаны лишь на основе свойств водорода и кислорода. Это говорит о существовании внезапных изменений, не детерминированных материальными, природными силами.

Сторонники эмерджентной концепции обращаются к некоей «творческой силе», якобы находящейся внутри исходных материальных элементов или в связи с ними. Такую силу Л. Морган усматривает в Боге. Он признает, с одной стороны, физический мир, а с другой – «нематериальный Источник всех изменений в нем», включенность физических событий «в Бога, от которого весь эволюционный процесс в конечном счете зависит»[4]. А.Бергсон писал: «Сознание или сверхсознание – это ракета, потухшие остатки которой падают в виде материи; сознание есть также то, что сохраняется от самой ракеты и, прорезая эти остатки, зажигает их в организмы»[5]. «Жизненный порыв», лежащий с его точки зрения в основании «творческой эволюции», представляет собой самопроизвольную активность, последствия которой непредсказуемы.

[pagebreak]

Однако не всякая эмерджентистская трактовка природы обязательно должна быть соединена с идеализмом. Пример тому – американский философ Рой Вуд Селларс (1880–1973)[6]. Он рассматривал мир как самодвижущуюся динамическую систему, признавал возможность предвидения и познания закономерностей возникновения новых качеств. В основе анализа скачков – материальные причинные факторы. Полагая, что новые вещества возникают в единстве структуры и функций, Р. В. Селларс с тем не обращался к действию диалектического закона перехода качества в качество и не принял диалектическую трактовку протиречия как движущей силы развития.

Такова вкратце суть эмерджентизма; главная ее черта – абсолютизация скачков в развитии, причем скачков интегративных, взрывообразных.

И плоскоэволюционистская, и эмерджентистская концепции сходны в главном – в отказе от имманентных материальных противоречий как источника развития природы и общества.

Различие же между этими концепциями в том, что если одна из них абсолютизирует постепенные скачки (и в этом смысле эволюционную сторону развития), то вторая столь же односторонне преувеличивает Коль внезапных, взрывообразных скачков. И та, и другая одинаковы в своем разрыве «постепенности – внезапности» («непрерывности – прерывности»).

5. Натуралистическая концепция развития

Со второй половины XIX столетия все большее значение в науке начинала иметь еще одна концепция – «натуралистская». Это – диалектика естественнонаучных материалистов. Наиболее яркое представление о стихийно-диалектической концепции развития дает эволюционизм Ч.Дарвина. Наряду с глубокими идеями, касающимися развития, дарвиновская концепция фактически соотносилась с частнонаучным понятием «эволюция», а не с всеобще-философским понятием развития. В этом плане она не могла иметь философского (в собственном смысле этого слова) статуса, поскольку не учитывала специфики социального развития. Тем более она не включала в себя исследования развития как всеобщего, универсального методологического принципа, не анализировала, в частности, тех понятий, логических средств, с Вомощью которых можно достигать адекватного отражения в мышлении развивающихся органических форм.

И. Дицген отмечал, что «Гегель предвосхитил Дарвина, но Дарвин, к сожалению, не знал Гегеля. Этим «к сожалению» мы не думаем порекать великого натуралиста; мы этим хотим лишь напомнить, что кредо специалиста Дарвина должно быть дополнено великой обобщающей работой Гегеля» (Дицген И. «Избранные философские сочинения». В., 1941. С. 126). «Гегель изложил учение о развитии гораздо шире, чем Дарвин» (там же. С. 130). Сказанное не ставит под вопрос огромное мировоззренческое значение дарвиновской теории в конкретно-исторической ретроспективе.

[1] «Гипотеза развития» // «Теория развития». СПб., 1904. С. 46.

[2] там же. С. 44.

[3] ЭМЕРДЖЕНТНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ (лат. emergere – появляться, возникать) – теория развития, получившая распространение в совр. англо-амер. философии, особенно среди представителей неореализма. Осн. представители: Александер, К. Ллойд-Морган, Ч. Д. Броуд, Теория Э. э. возникла в 20-х гг. 20 в. в противовес диамату. Теоретики Э. э. рассматривают процессы изменения как иррациональные, логически непостижимые акты и в конечном итоге приходят к признанию Божества. Для Ллойд-Моргана вся природа одухотворена: нет физического без психического, Александер первоосновой природы объявляет нематериальное «пространство-время», по отношению к к-рому материя производна. Первоэлементами природы служат для него нематериальные «точки-моменты». Броуд прямо защищает витализм и переселение душ.

[4] Morgan С. L. Emergent Evolution. L., 1927. P. 298.

[5] «Творческая эволюция». М.–СПб., 1914. С. 233.

[6] см.: Быховский Б. Э. «Памяти Р. В. Селларса» // «Философские науки»-1974. № 4. С. 156–157.

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 46714 Комментарии

Проблема телеологической связи

1. Примеры телеологической связи

Мы гуляем по парку и обнаруживаем сломанное дерево…

Мы зашли на пасеку и обнаружили в ульях мед…

Мы давно не виделись с приятелем, и вот – он выстроил дом…

Кроме обычной причинной связи, мы встречаем часто причинную связь особого рода, когда целый комплекс явлений как будто определен не явлением, предшествующим ему, а своим назначением, т. е. своим значением как средства для осуществления некоторого результата, который является его целью. Такую связь называют телеологической (от греч. слова teloV – цель). Так, человеческие действия определяются в большинстве случаев сознательными стремлениями человека к определенным целям; т. н. рефлекторные и инстинктивные действия человека или животного (вроде мигания при быстром приближении предмета к глазу, чихание и кашель, отдергивание руки при уколе или ожоге, сосательное движение грузного младенца, построение гнезд, весенний и осенний перелеты птиц и т. д.) определено бессознательной целестремительностью организма; наконец, целесообразное строение и функционирование организмов по своему объективному составу таково, что мы должны объяснить это строение и функционирование из целей, которым оно служит, – даже не допуская никакого представления о целях или сознания целей у этих комплексов явлений.

2. Не сводится ли телеологическая связь к внешней причинной связи?

Есть ли телеологическая связь только случайное производное отношение, всецело сводимое к внешней причинной связи, или оно имеет самостоятельное онтологическое значение?

Телеологическое истолкование явлений впервые было сформулировано Аристотелем и связывалось у него с понятием “энтелехии” – той движущей силы, благодаря которой возможно “развитие”, т. е. движение данного бытия (например, семени какого-либо растения) к его “норме”, к его “конечной цели”.

Это понятие “конечной причины” как будто таит в себе противоречие, поскольку то, чего еще нет (“цель”), признается причиной реальных изменений. Но противоречие это мнимое: “цель”, к которой “стремится” данное бытие, уже есть, уже наличествует как норма, вложенная в данное бытие. Норма эта еще не осуществлена в бытии, но она наличествует действующая сила: так в семени березы наличествует сила, движущая жизнь семени к тому, чтобы стать именно березой, а не деревом вообще – не дубом, не тополем, а именно березой. Отрицать правильность данного здесь описания фактов, т. е. отрицать, что в семени, скажем, березы “предзаложена” задача довести жизнь семени до того, чтобы выросла именно береза, никак невозможно.

Но в Средние века, когда очень злоупотребляли понятием «конечной причины», заходили так далеко в телеологическом истолковании явлений природы, что это вызвало реакцию. Наука Нового времени выросла из борьбы с телеологизмом, в противовес которому выдвинулось механическое истолкование явлений природы, при котором моделью, образцом причинных соотношений были признаны явления чисто механического характера (где одна материальная частица толчком порождает движение в другой материальной частице и т. д.). Из этого постепенно развилось то широкое обобщение – «механическое истолкование природы», при котором нет места никакой финальной причине.

Это механическое истолкование природы, с успехом примененное в физике, развилось позже в общее учение о причинности, устранявшее совершенно идею финальной причинности. Тут присоединилось еще одно обстоятельство, которое как будто подтвердило правду механического понимания причинных соотношений: причинные соотношения необратимы (как необратимо время, конститутивно определяющее причинность): если а есть причина b, то никак из этого положения нельзя вывести положения, что b есть причина а. Это, конечно, верно, но финальная причинность, при которой цель, стоящая впереди, определяет ход явления, не означает вовсе «обратимости» причинных соотношений. Чтобы иметь силу действия, цель должна как-то наличествовать в настоящем (как живая «норма», заложенная в бытие).

Развитие биологии привело постепенно к восстановлению идеи телеологии – как раз в живых организмах на каждом шагу развитие определяется не тем, что предшествует данному состоянию организма, а той “задачей”, которая «вложена» в данный организм. Весь elan vital, по выражению одного из виднейших представителей телеологизма Бергсона, движет жизнь клетки организмов к тому, чтобы осуществить их «норму».

Я: Телеологическая связь – живая, а реактивная адекватность в ней (т. н. обратная связь) – это не причинность, а умность. Наличие обратной связи подразумевает наличие сознания (хотя бы зачаточного).

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 6557 Комментарии

Индуктивная логика

В естественных науках (но не только в них) широко используются индуктивные рассуждения. Обычно они получаются на основе наблюдения (лат. inductio – наведение): на основе некоторого количества единичных фактов делается заключение о справедливости общего суждения о подобных фактах. Само это новое суждение представляет по отношению к исходным фактам гипотезу. В индуктивном методе наблюдения и гипотеза неотделимы друг от друга.

1. Метод массовости

Пример 1, Путешественник, который, приехав в незнакомую страну и заметив, что у всех встреченных им местных жителей светлые волосы, заключает из этого, что все вообще жители этой страны светловолосы.

Такой мы вывод мы сделали на основе массовости явления.

Однако гарантий тут быть не может. Здесь мы имеем дело с апостериорными (лат. a posteriori – из последующего) суждениями, в отличие от встречавшихся нам ранее априорных лат. (a priori – изначально) суждений.

Априорное знание получается до и независимо от опыта, оно изначально присущее сознанию. А апостериорные суждения, будучи индуктивными, не абсолютно истинны.

Индуктивные рассуждения не удается описать столь же точным и формальным образом, как дедуктивные, и вопрос об их природе и об их роли в человеческом познании до сих пор служит предметом споров. Черные лебеди в Австралии…
§2. Наблюдение причинной последовательности событий

1) В старину люди много раз видели, что дерево загорается, когда в него ударяет молния, и сделали отсюда вывод, что молния является причиной появления огня.

2) Заметив, что в засушливые годы на разных почвах и при разных обстоятельствах культурные растения погибают или дают плохие урожаи, земледельцы пришли к заключению, что причина неурожаев – засуха.

3) Видя, что при переохлаждении люди часто заболевают, врачи (и, надо полагать, не только они) уже очень давно решили, что переохлаждение (“простуда”) является в таких случаях причиной или одной из причин болезни.

4) Люди постоянно наблюдали, что и в реках, и в озерах, и в лужах, и в любых сосудах, независимо от их материала и формы, вода на морозе превращается в лед, между тем как при более теплой погоде этого не происходит, и отсюда был сделан вывод, что причиной замерзания воды является холод.

Однако известно немало случаев, когда сделанные с помощью такого метода выводы оказывались ошибочными. Напр., из распространенности малярии в болотистых местностях был сделан ошибочный вывод, что причиной ее являются болотные испарения; такая точка зрения долго была в медицине общепринятой.

Вопрос. Экскурсоводы раньше говорили, что причиной мощей в Киево-Печерской Лавре являются “особые климатические условия” (песок). Верифицируема ли эта гипотеза? Верна ли она?

3. Метод сопоставления.

Если случай, в котором исследуемое явление наступает, и случай, в котором оно не наступает, сходны во всех обстоятельствах, кроме одного, встречающегося лишь в первом случае, то это обстоятельство, в котором только и разнятся эти 2 случая, есть следствие, или причина, или необходимая часть причины явления.

1) Напр., при испытании эффективности удобрения засевают 2 по возможности одинаковых во всех отношениях поля одинаковыми семенами и выращивают их с одинаковым уходом – за единственным исключением: одно поле (наз. опытным) удобряют испытываемым удобрением, а другое (контрольное) оставляют без него. Вообще, наличие опытной и контрольной групп испытуемых объектов – обязательное условие правильно поставленного эксперимента.

2) Примером применения этого метода могут служить классические опыты Л. Пастора (Louis Pasteur, 1822–1895), которыми была доказана невозможность самозарождения микроорганизмов. В этих опытах у колб с запаянными узкими горлышками, содержащих питательный бульон, после продолжительного кипячения отламывались концы горлышек, но у части колб горлышки предварительно изгибались на огне таким образом, чтобы в колбу не могла проникнуть пыль. Через некоторое время в колбах, доступных для пыли, развились микроорганизмы, между тем как в колбах с изогнутыми горлышками их не было. Отсюда был сделан вывод, что причиной появления микроорганизмов является попадание их в колбу с частицами пыли. (В аналогичных опытах, проводившихся столетием раньше итальянским естествоиспытателем Л. Спалланцани (Lazzaro Spallanzani, 1729–1799) колбы опытной группы оставались запаянными. Эти опыты были подвергнуты критике в связи с предположением, что кипячение может лишить воздух способности содействовать самозарождению микроорганизмов.)

3) Итальянский зоолог Джованни Баттиста Грасси (Giovanni Battista Grassi, 1854–1925) обнаружил переносчика малярии. Изучая распространение в Италии различных видов комара и сопоставляя полученные данные с данными о заболеваемости малярией, он установил, что во всех обследованных им местностях, в которых встречались комары рода Anopheles, встречалась и малярия, а там, где не было этих комаров, малярии также не было. Отсюда он заключил, что именно комары рода Anopheles – переносчики малярии.

4) Другой пример: исследования Конрада Лоренца (Konrad Lorenz, 1903–1986, – величайший биолог и мыслитель XX столетия, основоположник этологии – науки о поведении животных), о которых он рассказал в 1-ой главе книги «Так называемое зло». Он изучал жизнь прибрежных рыб Карибского моря[1] в естественных условиях, спускаясь под воду с аквалангом. Некоторые из них ярко окрашены – Лоренц пишет об их расцветке: «... какие краски и какие невероятные сочетания красок! Можно подумать, что они подобраны нарочно, чтобы быть как можно заметнее на возможно большем расстоянии, как знамя или лучше сказать, плакат!» У других – окраска скромная, не бросающаяся в глаза. Наблюдая жизнь тех и других, Лоренц увидел, что все ярко окрашенные рыбы территориальны, т. е. каждая особь или пара занимает определенную территорию и охраняет ее от вторжения других особей того же вида, а все тускло или пастельно окрашенные живут стаями. Это привело его к заключению, что именно благодаря территориальности в процессе эволюции возникла яркая окраска, назначение которой – служить предостережением для “чужаков”.

4. Умозаключение по аналогии.

Например, увидев, что мой сосед умер, я решаю, что «я тоже умру». А затем: «Все люди смертны».

Для того, чтобы провести аналогию (греч, analogia – соответствие), требуется выполнить анализ, синтез и идеализацию реальных объектов. Обычная схема умозаключения по аналогии такова: объект В обладает признаками a, b, c, d, e; объект С обладает признаками b, v, d, e; следовательно, объект С, вероятно, обладает признаком а.

На ранних этапах развития науки аналогия нередко заменяла систематическое наблюдение и экспериментирование, а выводы по А. базировались, как правило, на сходстве во внешних и второстепенных признаках. На аналогии строилась большая часть натурфилософских концепций, ей обосновывалось сходство государства с человеческим организмом, а в эпоху механицизма – организма с часовым механизмом и пр.

В ходе дальнейшего развития науки А. теряет значение средства объяснения, однако она продолжает играть важную роль при выдвижении гипотез, как средство уяснения проблемы и направления ее решения. Так, X. Гюйгенс на основании А. свойств света и звука пришел к выводу о волновой природе света; Дж. К. Максвелл распространил этот вывод на характеристику электромагнитного поля. Рассматриваемая изолированно, А. не имеет большой доказательной силы не только потому, что вывод ее всего лишь вероятен, но и потому, что степень этой вероятности может быть небольшой в результате случайного сходства или фиксации несущественных; признаков сравниваемых объектов.

В целях повышения вероятности вывода по аналогии выдвигаются следующие требования:

1) аналогия должна основываться на существенных признаках и по возможности на большем числе сходных свойств сравниваемых объектов;

2) связь признака, относительно которого делается вывод, с обнаруженными в объектах общими признаками должна быть возможно более тесной;

3) аналогия не должна вести к заключению о сходстве объектов во всех признаках;

4) вывод по аналогии должен дополняться исследованием различий и доказательством того, что эти различия не могут служить основанием отказа от выводов по аналогии.

Для обнаружения аналогии мы совершаем много дополнительных мысленных операций:

ИДЕАЛИЗАЦИЯ – мыслительный акт, связанный с образованием нек-рых абстрактных объектов, принципиально не осуществимых в опыте и действительности. Идеализированные объекты являются предельными случаями тех или иных реальных объектов и служат средством их научного анализа, основой для построения теории этих реальных объектов; они, т. обр., в конечном счете выступают как отображения объективных предметов, процессов и явлений. Примерами идеализированных объектов могут служить понятия: «точка», «прямая линия», «актуальная бесконечность» – в математике; «абсолютно твердое тело», «идеальный газ», «абсолютно черное тело» – в физике; «идеальный раствор» – в физической химии. Наряду с абстракцией, с к-рой она тесно связана, И. выступает важным средством познания законов действительности.

[pagebreak]

АНАЛИЗ И СИНТЕЗ (греч. analysis – разложение и synthesis – соединение) – процессы мысленного разложения целого на составные части и воссоединения целого из частей. А. и с. играют важную роль в познавательном процессе и осуществляются на всех его ступенях, выступая как лог. приемы мышления, совершающиеся при помощи абстрактным понятий и тесно связанные с рядом мыслительных операций: абстракцией, обобщением и т. д. Логический А. заключается в мысленном расчленении исследуемого объекта на составные части и является методом получения новых знаний. В зависимости от характера исследуемого объекта А. выступает в различных формах. Условием всестороннего познания исследуемого объекта является многогранность его А. Расчленение целого на составные части позволяет выявить строение исследуемого объекта, его структуру; расчленение сложного явления на более простые элементы позволяет отделить существенное от несущественного, сложное свести к простому. Одной из форм А. служит классификация предметов и явлений. А. развивающегося процесса позволяет выделить а нем различные этапы и противоречивые тенденции и т. д. В процессе аналитической деятельности мысль движется от сложного к простому, от случайного к необходимому, от многообразия к тождеству и единству. Цель анализа – познание частей как элементов сложного целого. Анализ приводит к выделению сущности.

5. Метод остатков.

Если из явления вычесть ту его часть, которая, как известно из прежних индукций, есть следствие некоторых определенных предыдущих, то остаток данного явления должен быть следствием остальных предыдущих.

1) Классический пример применения метода остатков – открытие планеты Нептун. Вскоре после того, как англ. астроном У. Гершель (William Herschel, 1738–1822) открыл (в 1781 г.) 7-ю планету солнечной системы – Уран, было замечено, что ее наблюдаемая орбита несколько отклоняется от расчетной, и была выдвинута гипотеза, что причиной этого отклонения является притяжение другой, еще неизвестной планеты, расположенной дальше от Солнца, чем Уран (Эту гипотезу выдвинул в 1783 г. российский астроном Андрей Иванович Лексель (1740-1784)) Исходя из этой гипотезы, в 1846 г. фр. астроном У. Леверье (Urbain Jean Joseph Le Verrier, 1811–1877) вычислил орбиту новой планеты и сообщил нем. астроному-наблюдателю И. Г. Галле (Galle, 1812–1910) координаты точки звездного неба, где ее следовало искать. Получив письмо Леверье, Галле в тот же вечер направил телескоп на указанную точку и обнаружил планету (Нептун).

2) Другой известный пример – опыт фр. физика Жана Фуко (Foucault, 1819–1868), подтвердивший факт суточного вращения Земли. Фуко использовал для этой цели маятник («маятник Фуко»), представляющий собой массивный груз, подвешенный на нити, верхний конец которой укреплен таким образом, что маятник может качаться в любой вертикальной плоскости. Если отклонить этот маятник от вертикали и отпустить, то, поскольку силы, действующие на груз – сила тяжести и сила натяжения нити, – лежат все время в плоскости качания маятника, эта плоскость будет сохранять неизменное положение по отношению к звездам. Но наблюдатель, находящийся на Земле и вращающийся вместе с ней, увидит, что плоскость качания маятника поворачивается относительно поверхности Земли; отсюда следует, что Земля вращается относительно звезд. (Так пассажир, увидев в окно вагона, что находящиеся на перроне предметы пришли в движение, заключает отсюда, что поезд тронулся.)

В 1-м примере «вычитаемой частью» явления была расчетная орбита Урана, остатком – отклонение наблюдаемой орбиты от расчетной. Во 2-м примере это были соотв. неизменность положения плоскости качания (вытекающая из законов механики) и ее видимое вращение. Роль «остальных предыдущих» в 1-м примере играет притяжение Нептуна, во 2-м – вращение Земли вокруг своей оси.

[pagebreak]

6. Метод сопутствующих изменений

Если какая-либо характеристика некоторого явления изменяется определенным образом всякий раз, когда некоторым особенным образом изменяется какая-либо другая характеристика того же самого или другого явления, то изменение второй характеристики есть либо причина, либо следствие изменения первой, либо соединено с ним какой-либо причинной связью.

Этот метод применяется преимущественно в тех случаях, когда речь идет о количественных изменениях.

1) Примером может служить изменение объема тел при нагревании или охлаждении, т. е. при изменении температуры.

2) Другой пример: для подтверждения того факта, что одной из причин остановки тел, движущихся без воздействия сил, является (наряду с трением) сопротивление воздуха, были проведены опыты с качанием маятника под колпаком, из-под которого был частично выкачан воздух. Оказалось, что чем меньше давление воздуха под колпаком, тем медленнее затухают колебания.

О «какой-либо причинной связи» говорится здесь потому, что оба изменения могут оказаться следствиями общей причины или составными частями какого-либо сложного процесса. Напр., когда с наступлением утра становится светлее и одновременно или вскоре становится теплее, ни одно из этих изменений не есть причина другого, но оба они – следствия одной причины. (Подобное добавление следовало бы сделать, впрочем, и к первому правилу. Известно, напр., что некоторые полезные ископаемые часто встречаются вместе с некоторыми определенными горными породами; но вывод, кот. делают из этого геологи, состоит не в том, что наличие данных ископаемых явл. следствием или причиной наличия соответствующих пород, а в том, что эти породы и залежи полезных ископаемых образовались в ходе одного и того же процесса.)

В заключение следует сделать 2 замечания.

7. Важность гипотезы

Для того, чтобы [даже] наблюдать, нужна какая-то руководящая идея. Возможны, конечно, и совершенно случайные наблюдения, а редкие и бросающиеся в глаза явления “сами просят”, чтобы их наблюдали; но для систематических наблюдений необходима какая-то идея о том, что следует наблюдать. Такая идея представляет собой некоторую догадку, гипотезу. Именно с выдвижения гипотезы начинается научное исследование. А когда гипотеза выдвинута, мы знаем, что наблюдать и чем интересоваться: фактами, которые могут подтвердить или опровергнуть нашу гипотезу.

Так обстояло дело и в предыдущих примерах. Опыты Спалланцани и Пастера были поставлены с целью проверки гипотезы о невозможности самозарождения микроорганизмов. У Грасси, когда он начал свои исследования, в результате которых пришел к заключению, что малярию переносят комары рода Anopheles, была уже гипотеза, что малярия переносится комарами каких-то определенных видов. Конрад Лоренц, рассказав в первой главе книги «Так называемое зло» о своих наблюдениях в прибрежных водах Карибского моря и сделанном из них выводе, начинает 2-ю главу с признания, что в предыдущей главе «допустил поэтическую вольность»: на самом деле он предпринял эти наблюдения для проверки ранее возникшей у него гипотезы. Точно так же и любое исследование, приводящее к созданию новой научной теории или открытию каких-либо закономерностей, начинается с выдвижения гипотезы.

Т. обр., исходной точкой научного исследования является не “просто наблюдение” (тупое взирание) и не собирание единичных фактов, а догадка. При этом никакого “логического метода” формирования гипотез не существует: гипотеза рождается благодаря интуиции. И только после того, как гипотеза выдвинута, наступает очередь сбора единичных фактов – таких, которые могут ее подтвердить или опровергнуть. Более точно: из гипотезы дедуктивно выводят следствия, имеющие вид утверждений о единичных фактах (а такие утверждения, как мы видели выше, можно формулировать только с помощью общих понятий, основанных на ранее сформировавшихся теориях), и производят наблюдения (или собирают воспроизводимые факты), которые могут подтвердить или опровергнуть эти следствия. Таков основной метод опытных наук.

8. Проблема проверяемости теорий

Теория – это всегда смелая догадка, предположение. Но она всегда нуждается в проверке, которая должна ее либо верифицировать (лат. verus – истинный, facio – делаю), т. е. установить ее истинность, либо фальсифицировать (от лат. falsus – ложный и facio – делаю), т. е. установить ее ложность[2].

Однако верификация и фальсификация играют при проверке теории неодинаковую роль: окончательная верификация теории, в отличие от фальсификации, принципиально невозможна; теория всегда остается гипотезой.

На чем же тогда может основываться убеждение в истинности теории? Широко распространено мнение, что самой надежной гарантией истинности утверждения об общей закономерности является многочисленность подтверждающих его фактов: если закономерность подтверждается повседневными наблюдениями, подтверждается всем, что мы видим на каждом шагу, то в справедливости ее можно не сомневаться. Но такое мнение ошибочно. Решающее значение для проверки гипотезы имеет не количество наблюдений, а разнообразие условий, при которых они производятся. И много раз случалось, что утверждения об общих закономерностях, подтвержденные огромным количеством повседневных наблюдений и считавшиеся абсолютно достоверными, опровергались наблюдением, сделанным при необычных условиях.

[pagebreak]

Например, древние греки были уверены, что нет закона более непреложного, чем регулярная смена дня и ночи, чередование восхода и захода Солнца. В этом их убеждали ежедневные наблюдения в течение множества поколений. Но в IV веке до н. э. отважный мореплаватель Пифей из Массалии – греческой колонии на месте нынешнего Марселя – рассказал, вернувшись из дальнего плавания, что доплыл до таких мест, где Солнце не заходит и описывает полный круг выше горизонта. Его ославили лжецом, но мы теперь понимаем, что он говорил правду: очевидно, ему удалось пересечь Северный полярный круг.

Другой пример: европейцы в течение многих веков были убеждены, что все лебеди белые, но потом, открыв Австралию, увидели там черных лебедей.

Оба эти примера относятся к “обыденному знанию”. Но и в истории науки случалось, что утверждения, подтвержденные огромным количеством наблюдений и экспериментов и считавшиеся не подлежащими никакому сомнению, опровергались новым, необычным экспериментом (требовавшим, как правило, много труда и изобретательности) . Самый известный пример этого рода – опыт амер. физика А. А. Майкельсона (Albert Abraham Michelson, 1852–1931), обнаружившего в 1881 г., что закон сложения скоростей классической механики не выполняется, если одна из скоростей есть скорость света. (Впоследствии этот опыт послужил одним из главных подтверждений теории относительности Эйнштейна.)

Вообще, получать подтверждения значительно легче, чем опровержения. Подтверждений гипотезы всегда можно найти сколько угодно, особенно если их специально искать. Поэтому исследователь, выдвинувший новую гипотезу и желающий ее проверить, должен не искать для нее подтверждений, а, напротив, стараться ее опровергнуть, фальсифицировать. Он должен рисковать, должен всячески разнообразить условия наблюдений и опытов, и должен быть готов отказаться от своей гипотезы, как бы ни была она ему дорога, если она не выдержит проверки. Но если гипотеза устоит перед настойчивыми попытками ее опровергнуть, это будет веским доводом в пользу признания ее истинной. Только такие подтверждения и должны приниматься во внимание: не те, что встречаются на каждом шагу, а те, кот. получены в результате неудачи серьезных попыток фальсификации.

Особенно убедительные подтверждения получаются в тех случаях, когда из теории выводятся неожиданные следствия, истинность которых затем подтверждается наблюдениями – иначе говоря, когда теория позволяет обнаружить такие факты, наличия которых мы не могли бы предположить, если бы не знали этой теории. Примером может служить предсказание теорией относительности Эйнштейна отклонения светового луча в поле тяготения Солнца – явления, которого никто не мог предположить до возникновения теории относительности[3]. Для проверки этого предсказания нужно было сфотографировать звезды вблизи от Солнца, что возможно только во время полного солнечного затмения. В 1919 г. это сделал англ. астрофизик А. С. Эддингтон (Arthur Stanley Eddington, 1882–1944), и предсказание подтвердилось.

9. От теории к теории

Мнение (Поппера) о возможности окончательного опровержения гипотезы – одним противоречащим ей фактом встречает возражения. К. Лоренц (см. его книгу «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», гл. 8) пишет по этому поводу следующее: «Иногда считают – заблуждение это распространено также и среди специалистов по теории познания, – будто теория может быть окончательно опровергнута одним или несколькими фактами, которые с ней не удается согласовать. Если бы это было так, то все существующие гипотезы были бы опровергнуты, потому что вряд ли найдется среди них хоть одна, согласная со всеми относящимися к ней фактами. Любое наше познание представляет собой лишь приближение – хотя и последовательно улучшаемое приближение – к внесубъективной действительности, которую мы стремимся познать. Гипотеза никогда не опровергается единственным противоречащим ей фактом; опровергается она лишь другой гипотезой, которой подчиняется большее число фактов. Итак, “истина” есть рабочая гипотеза, способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам, которые сумеют объяснить больше.».

Вообще, получать подтверждения значительно легче, чем опровержения. Подтверждений гипотезы всегда можно найти сколько угодно, особенно если их специально искать. Поэтому исследователь, выдвинувший новую гипотезу и желающий ее проверить, должен не искать для нее подтверждений, а, напротив, стараться ее опровергнуть, фальсифицировать. Он должен рисковать, должен всячески разнообразить условия наблюдений и опытов, и должен быть готов отказаться от своей гипотезы, как бы ни была она ему дорога, если она не выдержит проверки. Но если гипотеза устоит перед настойчивыми попытками ее опровергнуть, это будет веским доводом в пользу признания ее истинной. Только такие подтверждения и должны приниматься во внимание: не те, что встречаются на каждом шагу, а те, кот. получены в результате неудачи серьезных попыток фальсификации.

10. Критерии научного знания

1. Проблема демаркации: вопрос о четких критериях разграничения науки и ненауки, псевдонауки – была одной из центральных в философии науки XX в. В начале XX века научность знания (неопозитивисты) определяли в соответствии с критерием верифицируемости (лат. veras – истинный, facio – делаю). Этот принцип гласил: научным является только такое утверждение, которое можно свести к протокольным предложениям. В противном случае утверждение не является научным, оно даже не обладает смыслом.

Однако при исследовании верифицируемости как критерия демаркации обнаружилось, что не только философия не является наукой. Оказалось, что большинство теоретических положений физики нельзя свести к протокольным предложениям. В связи с этим Карл Поппер выступил с критикой принципа верифицируемости. С логической точки зрения общее утверждение, каковым является всякий научный закон, нельзя обосновать частным, т. е. протокольным, предложением. Например, утверждение «все люди – мужчины», является общим, поскольку относится ко всем людям. Если вы встретили на улице человека и он оказался мужчиной, можно утверждать: «Этот человек – мужчина». Частное утверждение вроде бы подтверждает общее, однако это подтверждение может оказаться случайным совпадением. Логически верным является обратное: частное утверждение может опровергнуть общее. Например, предложение «все лебеди белы» является общим. Обнаружив черного лебедя, можно вынести частное утверждение: «Существует черный лебедь». Частное утверждение в данном случае опровергает общее.

Такого рода рассуждения привели К. Поппера к точке зрения, что главным критерием эмпирической науки является фальсифицируемость (от лат. falsus – ложный, facio – делаю). Принцип фальсифицируемости гласит: для эмпирической научной системы должна существовать возможность быть опровергнутой опытом. Хотя окончательной уверенности в истинности теории не может быть никогда, ее можно считать в высокой степени достоверной, если она успешно противостоит серьезным попыткам ее опровергнуть. Но для того, чтобы теория могла им противостоять, она должна иметь такую форму, чтобы попытки опровержения были возможны. Иначе говоря: всякая научная теория должна быть в принципе опровержимой, фальсифицируемой. Фальсифицируемость является, по выражению Поппера, критерием демаркации, отделяющим эмпирические научные теории от мифов, метафизических учений и псевдонаучных теорий, внутренняя структура которых такова, что они не допускают опровержения опытом.

Нефальфицируемые теории сейчас принято называть псевдонаучными. Они, с одной стороны, опираются на опытные данные, но – из этих данных принимают в расчет только те, которые согласуются с их выводами и предсказаниями, а на остальные не обращают внимания.

Пример 1 – Астрология. Она оперирует данными о взаимном расположении небесных светил и ставящая их в связь с характерами и судьбами людей. Астрологи ссылаются на многочисленные случаи, когда их выводы подтверждаются и предсказания сбываются, но молчат о тех еще более многочисленных случаях, когда этого не происходит. Такая односторонность делает выводы и предсказания астрологии принципиально неопровержимыми, но одновременно и недостоверными, а саму астрологию лишает права претендовать на статус науки.

Пример 2 – уринотерапия (и подобное). Она много рассказывает об излечившихся больных, но не регистрируют случаи, когда лечение не помогло или даже повредило больному. Более того, к таким больным «целители» сразу теряют интерес, и они навсегда выпадают из их поля зрения.

Пример 3. Алхимия. ПАРАЦЕЛЬС (1493-1541), врач и естествоиспытатель, один из основателей ятрохимии. Подверг критическому пересмотру идеи др. медицины. Способствовал внедрению хим. препаратов в медицину. Писал и преподавал не на лат., а на нем. языке.

[pagebreak]

Псевдонаучные теории появились раньше, чем научные. (Астрология возникла еще в древнем Двуречье.) Их появлению и развитию благоприятствовало то свойство наивного, не подчинившего еще себя строгой дисциплине чел. разума, о котором с большой проницательностью писал Бэкон: «Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял – то ли потому, что это предмет общей веры, то ли потому, что это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или пренебрегает ими, или отводит или отвергает их, (...) чтобы достоверность тех прежних заключений осталась ненарушенной. И потому правильно ответил тот, который, когда ему показали изображения спасшихся от кораблекрушения посредством принесения обета и при этом добивались ответа, признает ли он теперь могущество богов, спросил в свою очередь: “А где изображения тех, кто погиб, после того как принес обет?”. Таково основание почти всех суеверий – в астрологии, в сновидениях, в предсказаниях и тому подобном».

Еще одна черта отличает псевдонаучные теории от научных: для последних характерно стремление к ясности выражения мысли, в то время как создатели и пропагандисты псевдонаучных теорий предпочитают, как правило, выражаться туманно, что дает им возможность истолковывать любой факт в желательном для них духе. НО:

1) Ненаучность метафизических учений не означает их бесполезности. Эти учения, как и научные теории, порождены стремлением человека понять, как устроен окружающий его мир и какое место в мире занимает он сам, и они не могут быть полностью устранены и заменены научными теориями. Уже сама вера в существование в природе закономерностей, без которой была бы невозможна никакая наука, носит вполне метафизический характер.

Если теория была опровергнута, это не означает, что она не имела значения для науки. Фальсифицированные теории играют важную роль в развитии науки уже потому, что прокладывают путь другим, лучше объясняющим факты. Вообще, ошибки в процессе познания – как научного, так и донаучного, – неизбежны, и моменты обнаружения и исправления ошибки явл. в этом процессе ключевыми. Не будет большим преувеличением сказать, что все наше знание возникает в конечном счете из ошибок и их исправления. (А.С.Пушкина: «И опыт, сын ошибок трудных».)

Кроме того, нередко бывает, что теория опровергается не полностью – напр., выясняется, что ее утверждения справедливы не всегда, как считалось раньше, а только при некоторых условиях. (Так было с классической механикой, законы кот., по современным представлениям, справедливы лишь для макроскопических тел, движущихся со скоростями, малыми по сравнению со скоростью света.)

2) Мифы и метафизические учения могут играть роль зерна, из которого со временем развиваются научные теории. Так, возникшее еще в древности учение об атомах – мельчайших частицах, из которых состоит вся материя – первоначально было чисто умозрительным, но впоследствии стало подлинной научной теорией. И даже псевдонаучные теории могут готовить почву для появления научных. Та же астрология, ныне представляющая собой смешной анахронизм, в свое время способствовала началу систематических наблюдений небесных светил, благодаря которым стало возможным возникновение астрономии. – А еще Парацельс, 1493–1541: будучи алхимиком, он породил химию.

3) Фальсифицируемость, являясь критерием научности теории, не является критерием ее истинности. Научная теория может оказаться ложной. Примером может служить существовавшая в XVII–XVIII вв. флогистонная теория горения, объяснявшая это явление наличием в горючих веществах особой составной части – флогистона, – которую они теряют при горении. Это была настоящая научная теория, но в конце XVIII в. она была опровергнута опытами А. Лавуазье (Lavoisier, 1743–1794) и заменена кислородной теорией горения, принятой и сейчас.

2. Критерий демаркации на основе фальсификации оставляет за рамками науки не только наивные учения вроде астрологии, но и некоторые более современные и более респектабельные теории. Сюда относятся, в частности, психологические теории Зигмунда Фрейда (Sigmund Freud, 1856–1939), А. Адлера (Alfred Adler, 1870–1937) и К. Юнга (Jung, 1875–1961), а также теория развития общества К. Маркса.

Вспоминая о впечатлении, произведенном на него в юности знакомством с теориями Маркса, Фрейда и Адлера, Карл Поппер писал, что эти теории поражали своей способностью объяснить практически все в их областях. Каждая из них была как откровение: «Раз ваши глаза однажды были раскрыты, вы будете видеть подтверждающие примеры всюду: мир полон верификациями теории». В противоположность этому следствия теории относительности Эйнштейна, с которой Поппер познакомился тогда же, были неочевидны и подтверждались лишь с помощью тонких экспериментов. Именно сопоставление теорий Маркса, Фрейда и Адлера с теорией Эйнштейна привело Поппера к открытию критерия демаркации. Согласно этому критерию теории Фрейда и Адлера, несмотря на то, что они выражены в научной форме, не являются научными, поскольку они непроверяемы и неопровержимы. «Нельзя представить себе – говорит Поппер – человеческого поведения, которое могло бы их опровергнуть». Впрочем, он тут же добавляет: «Это не означает, что Фрейд и Адлер не сказали ничего правильного: лично я не сомневаюсь, что многое из того, что они говорили, имеет серьезное значение и может со временем сыграть свою роль в психологической науке, которая будет проверяемой.» И далее Поппер пишет: «Что же касается описания Фрейдом Эго, Суперэго и Ид, то оно по сути своей не более научно, чем истории Гомера об Олимпе. Рассматриваемые теории описывают некоторые факты, но делают это в виде мифа. Они содержат весьма интересные психологические предположения, однако выражают их в непроверяемой форме».

С теорией Маркса дело обстоит несколько иначе. В первоначальном варианте она давала проверяемые предсказания и впоследствии была фальсифицирована рев. событиями в России. Из учения Маркса следовало, что любая социальная революция начинается с изменения материальных условий производства «в недрах старого общества», и только после этого появляются новые производственные отношения и меняется политическая система. Между тем социальная революция в России началась с изменения политической системы, затем были изменены производственные отношения и лишь в последнюю очередь – материальные условия производства. Однако сторонники теории Маркса переформулировали ее таким образом, что она стала непроверяемой и неопровержимой. (Можно заметить, что сторонники теорий, оказавшихся несостоятельными, нередко прибегают к подобным переформулировкам, чтобы спасти их от опровержения. Но при этом теории неизбежно утрачивают научный характер.)

[pagebreak]

11. Модели развития научного знания

1.

Отсутствие преемственности между уже опровергнутыми теориями и новыми, еще ожидающими своего опровержения, превращает историю науки в конкуренцию теорий, в постоянную борьбу за выживание. Вслед за К. Поппером проблему развития научного знания исследуют Т. Кун, И. Лакатос, П.. Фейерабенд. Их концепции ориентируются на историю науки, которая показывает, что наличие опровергающего факта не является достаточным основанием для отказа от принятой научной теории.

Разрабатывая идею о том, что новые теории не связаны с предыдущими, Томас Кун[4] выдвинул понятие парадигмы. Под парадигмой главным образом он понимал научную теорию, которая в определенный исторический период выполняет функцию образца научного исследования; это понятийно-методологические системы коллектива исследователей, устанавливающие рамки принятых методов и определяющие, признавать ли проблемы и их решения. Так, в роли парадигмы в свое время выступали физика Аристотеля, геоцентрическая система Птолемея, физика Ньютона. К современным парадигмам принадлежит, например, теория относительности А. Эйнштейна. Парадигма очерчивает круг проблем, задает направления и способы их исследования, она также определяет специфику фактов, попадающих в поле зрения ученого. Теория становится парадигмой в результате того, что научное сообщество придает ей статус эталона и тем самым направляет деятельность отдельных ученых в заданное русло.

Исследуя историю науки, Т. Кун выделяет 2 этапа развития науки: нормальный и революционный. Стадия нормальной науки представляет собой деятельность ученых в рамках принятой парадигмы. В этом состоянии наука находится большую часть времени своего развития. Поскольку парадигма не подвергается критике научным Сообществом, открытие новых фактов объясняется с точки зрения старой парадигмы. Один противоречащий факт не опровергает теорию и не ведет к ее устранению, как предполагал К. Поппер. Однако накопление таких фактов-аномалий, не объяснимых с точки зрения старой парадигмы, ведет к революции в науке, которая выражается в смене парадигмы. Новая парадигма определяет новый тип научных задач и новые методы решения. Смена парадигм не рассматривается Т. Куном как углубление или расширение знания, как приближение к истине. Каждая новая парадигма предлагает другой взгляд, несоизмеримый с предыдущим. Вместе с тем несоизмеримость парадигм не запрещает post factum установить между ними логические взаимосвязи.

Для теории куна характерно, что старая и новая парадигмы несовместимы; новая парадигма не продолжает развитие старой: между ними должен быть разрыв. Изменяется само понимание того, что вообще считать проблемой; возникают новые понятия, и ученые живут отныне в "другом мире", поскольку изменили свой взгляд на мир.
2.

К логическому завершению идею о несоизмеримости новых и старых теорий привел П. Фейерабенд. Рост знания, согласно Фейерабенду, осуществляется в соответствии с принципом пролиферации (размножения). Научные концепции возникают хаотично, подчиняясь почти биологической установке создавать как можно больше разного. Теории выражают позицию ученых, их создавших. Сравнивать эти концепции невозможно, поскольку каждая из них говорит свое и на своем языке. Рисуя картину абсолютного анархизма в науке, П. Фейерабенд отрицает существование каких-либо общих правил или нормативов научной деятельности.

Из этого вполне логично вытекает утверждение П. Фейерабенда об отсутствии качественного различия между наукой и ненаукой. Все виды знания являются равноправными и подчиняются принципам несоизмеримости и пролиферации. В этой ситуации преимущественное положение науки определяется не спецификой научного знания, а той государственной поддержкой, которой пользуется наука в сравнении с мифологией или другим знанием. Государство выделяет науку среди прочих видов знания, превращая ее тем самым в новую разновидность идеологии. Необходимо отделить науку от государства, так же как была отделена Церковь. Это, по мнению П. Фейерабенда, снимет идеологический прессинг науки и создаст условия для свободного, равноправного размножения знания. Таким образом, поиск четких критериев, отличающих науку от ненауки, начатый неопозитивистами, привел постпозитивистов к отрицанию принципиальной разницы между наукой и другими видами знания.
3.

Исследование развития научного знания, проведенное К. Поппером, Т. Куном, П. Фейерабендом, подготовило распространение аналогии между научным и биологическим развитием. Наиболее ярко и последовательно эта аналогия проводится в эволюционной эпистемологии С. Тулмина. «Наследственность», «мутации» и «естественный отбор» выполняют функцию опорных понятий его эволюционной эпистемологии. Развитие науки представляется как «естественный» отбор концепций на основании их приспособленности к принятым в научном сообществе стандартам рациональности. Изменение самих стандартов рациональности подобно появлению нового биологического вида, которое в конечном счете определяется мутациями. Последнее слово в принятии новых стандартов рациональности остается за научной элитой.

Характеризуя в целом подходы к развитию научного знания, можно выделить следующие позиции: кумулятивизм и антикумулятивизм, экстернализм и интернализм.

Кумулятивистский подход (от лат. cumulatio – увеличение, скопление) к развитию знания абсолютизирует преемственность. Развитие науки с этой точки зрения представляется как процесс постепенного накопления фактов, теорий или истин. К уже известному постепенно добавляется все новое и новое. Кумулятивистская позиция разделялась, например, неопозитивистами. В противовес идее кумулятивности, абсолютизирующей непрерывность развития науки, выступает идея несоизмеримости научных теорий. Являясь абстрактной противоположностью кумулятивности, принцип несоизмеримости научных теорий идеализирует наблюдаемые в истории науки моменты скачкообразного перехода к новым концепциям. Согласно принципу несоизмеримости, новая теория не вытекает логическим образом из старой, хотя впоследствии можно установить логические отношения между ними.

По вопросу о факторах, влияющих на развитие научного знания, уже в 30-х годах XX в. сформировалось 2 альтернативных подхода: экстернализм и интернализм. Первый подход основные движущие силы развития научного знания видит во внешних по отношению к научной теории факторах. Исторический контекст, социально-экономические условия, тип рациональности, стиль мышления, менталитет эпохи и другие подобные структуры выполняют, с точки зрения экстернализма, роль основных причин, определяющих направление и характер развития науки. Позицию экстернализма разделяли Дж. Бернал, Д. Нидман и др. Концепцию Т. Куна, равно как и марксистский подход к исследованию зависимости научного познания от социально-экономических условий, также можно рассматривать как варианты экстернализма. Противоположная позиция – интернализм, не отрицая роли внешних обстоятельств, делает акцент на внутренних факторах развития научного знания. К таковым прежде всего относится внутренняя логика развития науки, определяющая последовательность возникновения проблем. Одним из наиболее ярких представителей интернализма является А. Койре.

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 18473 Комментарии

Алгебро-логическое наследие П.С. Порецкого

1. Общая оценка

Заметная роль в развитии алгебры логики на рубеже ХIХ-ХХ вв. принадлежит русскому логику и математику, профессору Казанского университета Платону Сергеевичу Порецкому.
Работы П.С. Порецкого существенно обобщают и развивают достижения Буля, Джевонса и Шредера. Известный французский ученый Л. Кутюра, книга которого “Алгебра логики" вышла в свет в 1904 г., считал методы П.С. Порецкого кульминационным пунктом в развитии алгебры логики в тот период. Работы Порецкого стоят на уровне не только трудов его коллег - современников, но и в части, касающейся алгебры логики, соответствующих разделов “Principia Mathematica” Уайтхеда и Рассела.
Исследования Порецкого продолжали оказывать стимулирующее влияние на развитие алгебраических теорий логики и в последующем. Это влияние сильнее всего ощущается в докторской диссертации А. Блэйка “Канонические выражения в булевой алгебре”, защищавшейся в Чикаго в 1938 г.... Метод Порецкого оценивается А. Блэйком значительно выше методов его предшественников. Так, метод Э. Шредера неудовлетворителен в том смысле, что неполно характеризует класс всех заключений, которые могут быть выведены из данного равенства. Таблица следствий Порецкого предназначена для этой цели. Соотечественник Блэйка - логик и математик Мак-Кинси, рецензирующий диссертацию Блейка, замечает, что приемы Блэйка стимулированы “таблицей следствий Порецкого, служащей для получения всех следствий булевского уравнения”.
У части его современников труды П.С. Порецкого получили заслуженно высокую оценку. В частности, в исследовании И. И. Ягодинского мы читаем: “Из русских ученых математической логикой с большим успехом занимался Порецкий”.
Авторы, использующие канонические формы булевой алгебры, и в последующее время непосредственно обращались к работам Порецкого. Так, в книге О. Беккера “Введение в логистику. В особенности в исчисление модальностей” отображены некоторые из достижений Порецкого. В главе первой параграфе втором этой книги излагается закон форм Порецкого. Беккер отмечает, в частности, что “из закона форм Порецкого вытекают также важные соотношения для логических неравенств. Теория логических неравенств русского ученого используется в дальнейшем самим Беккером в развиваемой им форме исчисления модальностей.
Мы ставим своей целью очертить по возможности логическую доктрину Порецкого, выяснить ее значение с современной точки зрения. При этом учитывается, что стержнем логических исследований казанского математика и астронома является его замечательная теория следствий и причин логических равенств в связи с оригинальной трактовкой канонических форм для логических выражений. Эта теория Порецкого фактически имеет своей задачей полностью решить проблему разрешимости в исчислении классов посредством нахождения по возможности наиболее простого и эффективного разрешающего алгоритма.
Порецкого нельзя считать вышедшим за пределы булевско-шредеровского направления в логике. Он в целом работал в этом русле, обобщая его результаты и “много содействуя упрощению приемов Буля и Шредера своей оригинальной постановкой вопроса”. К этим словам П. Эренфеста нужно, однако, добавить, что Порецким впервые получен ряд таких результатов, которые сыграли важнейшую роль в возникновении современной формы алгебры логики и не потеряли поэтому своего значения и в наши дни. С помощью алгоритмов Порецкого очень просто решаются также и булевско-шредеровские задачи об элиминации и решении логических уравнений.

2. Методологические предпосылки

В исходных положениях теории Порецкого легко усмотреть
явную материалистическую основу. Согласно Порецкому, логика анализирует структуру умозаключений науки. При этом законы логики не являются независимыми от свойств предметной области, исследуемой той или другой наукой. Закон логики, по Порецкому, есть поэтому истина, “заключающая в себе какое-либо определенное указание на самую природу изучаемого материала”. Даже алгебраическая обработка логики не может в силу этого устранить вопроса о содержании. Будучи материалистом, Порецкий утверждал, что любая аксиоматически построенная формальная система лишь в том случае имеет право на существование, если все доказуемые в ней выражения становятся содержательно истинными в применении к какой-нибудь области или стороне объективной действительности. Не случайно поэтому первые страницы своего фундаментального труда он посвящает содержательной интерпретации некоторых аксиом собственной оригинальной теории логических равенств.
Порецкий полагал, что формальный аналитический аппарат логического исчисления хорош только в том случае, если он соответствует определенному реальному содержанию. Больше того, даже при наличии уже построенной аксиоматики содержательные соображения отнюдь не теряют смысла. Это, в частности, проявляется у Порецкого хотя бы в том, что, построив оригинальный алгоритм элиминации, он, не довольствуясь только формальной стороной дела, подкрепляет значительность своего приема глубокими аргументами, касающимися содержания проблемы.
Порецкий был далек от претензии построить универсальное логическое исчисление, “пригодное во всех возможных мирах”. В предисловии к одной из своих работ он совершенно четко заявляет, что развиваемое им исчисление представляет собой алгоритм, пригодный только для решения вопросов теории “качественных” умозаключений (термин Порецкого “качественная форма” или просто “качество” вполне соответствует современному понятию одноместного предиката). Русский ученый различает далее “формы количественные”, изучаемые алгеброй, и “формы качественные”, изучаемые логикой. В этом различении, не позволяющем непосредственно применять приемы алгебры к предмету логики, Порецкий усматривает, вместе с тем, и известное отождествление (до определенных пределов) предметов обеих наук, такое отождествление, которое объясняет возможность соответствующих модификаций и приспособления алгебраических приемов к изучению предмета логики. Если традиционная логика связана словесными выражениями, которые дают в логической форме то, что можно было бы назвать логической наглядностью, то математическая логика, не будучи связана словесным выражением и применяя математический метод, получает возможность добывать более широкие обобщения и формулировать более сложные и более специальные логические соотношения.

3. Основные понятия исчисления Порецкого

Логическое исчисление Порецкого строится, исходя из множества переменных элементарных терминов а,b,c,d ...
Кроме того, в исчислении Порецкого есть еще два постоянных термина: 1 и 0. Эти термины, интерпретируемые в предметной области исчисления классов, обозначают соответственно универсальный (“мир речи” - по терминологии Порецкого) и пустой класс. Сложные термины образуются у Порецкого из элементарных с помощью последовательности операций:
(I) двоичных, которые он обозначает знаками “x” и “+” (в логике высказываний эти знаки соответствуют конъюнкции и дизъюнкции),
(II) единичной, соответствующей образованию дополнения (в логике высказываний - отрицания), которую он в разных работах обозначает по-разному.
Алгоритм Порецкого есть исчисление логических равенств. Логическое равенство отличается от сколь угодно сложного логического класса тем, что оно выражает собой суждение и притом обязательно общее (положительное или отрицательное). Равенство друг другу данных логических классов означает, что они равнообъемные.

Подробнее Разместил: czaar Дата: 13.05.2009 Прочитано: 10570 Комментарии

Исчисление классов Джорджа Буля

Методологические идеи Джорджа Буля

Вопрос о методологических воззрениях Дж. Буля достаточно сложен. В большинстве случаев о них судят, основываясь лишь на его ранних высказываниях. Анализируя их, обычно приходят к выводу о том, что Буля можно рассматривать как предшественника формализма гильбертовского типа, с элементами психологизма в духе Д. С. Милля. Так, немецкий исследователь его творчества Г. Шольц, в частности, замечает: “Буль предвосхищает гильбертову идею математической теории и связанное с ней понятие о математике как о чисто структурном исследовании с такой степенью точности, которая вряд ли могла быть превзойдена самим Гильбертом”. В подтверждение своей точки зрения Шольц ссылается, в частности, на следующее, принадлежащее Булю высказывание: “Тот, кто знаком с современным состоянием символической алгебры, знает, что правильность процесса анализа не зависит от интерпретации употребляемых в нем символов, но исключительно от законов их комбинирования. Каждая система интерпретации, которая не нарушает истинности предположенных отношений, равнодопустима, и благодаря этому один и тот же прием может, применительно к схеме интерпретации, представлять собой решение вопроса относительно свойств некоторых чисел, рассматриваемых одно относительно другого, если речь идет, например, о математической задаче, или же в отношении к определенному третьему объекту, если имеют в виду, например, динамические или оптические задачи”.
Полезно также обратить внимание на то, как Буль определяет замысел своих “Законов мысли”: “Цель настоящего исследования состоит в том, чтобы изучить основные законы тех операций ума, посредством которых осуществляются рассуждения; — в том, чтобы дать выражение этих законов в символическом языке логического исчисления, и на этом основании утвердить логику как науку и ее методы, — в том, чтобы сделать эти методы базисом еще более общего метода в целях приложения его к математической теории вероятностей; и, наконец, в том, чтобы, объединив различные элементы истины, проложить путь к выдвижению некоторых вероятностных указаний, касающихся природы и структуры человеческого мышления”.
Итак, превращение логики в точную науку мыслится Булем с помощью трактовки ее предмета средствами математического аппарата. Уже в своей работе “Математический анализ логики” (1847) Буль писал: “Руководствуясь принципом правильной классификации, необходимо теперь связать логику не с философией, а с математикой”.
По Булю, общие взгляды на логику должны проливать свет и на выяснение природы интеллектуальных способностей. Отсюда можно лишь заключить, что Буль не игнорировал практический аспект логических исследований. Особое значение в этом отношении приобретает, с его точки зрения, раскрытие природы умозаключения. Изложение логики в форме исчисления отнюдь нс является, по Булю, произвольным актом, а продиктовано тождеством формальных особенностей логических преобразований и математических операций. С другой стороны, неправильно мнение о том, что предмет “математики ограничивается лишь понятиями числа и количества”. Несколькими строками ниже Буль категорически заявляет: “Занятие идеями числа и количества не составляет сущности математики”.

3. Основные черты логической системы Буля

Сначала мы изложим исчисление Буля в том виде, в каком оно сформулировано им самим. Многое покажется при этом современному читателю довольно странным и искусственным. Прежде всего, удивительна та легкость, с которой Буль переносит на логику законы арифметики и правила арифметических действий. Эта легкость приводила в недоумение уже современников Буля, которых особенно удивляло при этом то обстоятельство, что Буль всегда получал правильные результаты. Для того, чтобы понять ход мысли Буля, нам представляется необходимым изложить его исчисление по возможности ближе к оригиналу.
Основными операциями в логике Буля являются:
1. Сложение, обозначавшееся у него знаком “+”, в исчислении классов булевой формуле х + у соответствует объединение классов x и y с исключением их общей части, в исчислении высказываний - так называемая строгая дизъюнкция. Через объединение (соответственно, дизъюнкцию) “v”, пересечение (соответственно, конъюнкцию) “•” и дополнение (соответственно, отрицание) “—”, булево сложение может быть выражено следующим образом:
х + у = ху v x ,
где выражение заменяет отрицание y, о чем см. дальше.
2. Умножение, обозначавшееся знаком “•” или просто записью одного выражения рядом с другим (без знаков между ними); в исчислении классов этой операции соответствует пересечение, в исчислении высказываний — конъюнкция.
Неразделительное “или” может быть выражено через булево сложение с помощью следующих двух формул: х v у = x + y + xy и х v у = х + ху.
3. Дополнение х до единицы, обозначавшееся записью “1 - x”; в исчислении классов формула 1 - х означает дополнение к классу х, в исчислении высказываний — отрицание .
Буль рассматривает также вычитание, понимая его как операцию, обратную по отношению к операции сложения. Определение вычитания таково: х - у = х (1 - у).
Основным отношением, употребляемым в логической системе Буля, является отношение равенства. Через посредство этого отношения определяются в ней другие отношения и, в первую очередь, с его помощью определяется отношение включения для классов. Буль пользуется несколькими определениями отношения включения. Одно из них гласит: (х  y)  (х (1 - y) = 0), где 0 есть символ нулевого (пустого) класса.
Буль выясняет свойства введенных им операций, устанавливая коммутативный закон умножения: ху = ух, ассоциативный закон умножения: х(уz) = (ху)z, а также аналогичные законы для операции логического сложения. Он также формулирует дистрибутивный закон умножения относительно сложения: z(х + у) = zх + zу, дистрибутивный закон умножения относительно вычитания: z(х - у) = zх - zу. Основными свойствами равенства Буль считает следующие его свойства: (т) если х = у, то zх = zу и (п) если х = у, то z + х = z + y.
Перейдем теперь к описанию булевых способов решения логических уравнений. Эти методы, по Булю, соответствуют обобщенному представлению классических логических процедур. “Наиболее общая проблема логики, — замечает он, — может быть сформулирована так: задано логическое уравнение, содержащее символы x, y, z, w. Требуется найти логически интерпретируемое выражение для выяснения отношения класса, обозначенного через w, к классам, обозначенным через x, y, z и т. д.”. В другом месте Буль формулирует ту же проблему еще более кратко так: “Задано (логическое) уравнение; найти выражение одного термина и функции остальных”.
Приведем пример того, как Буль решает логические задачи, согласно предписаниям своего метода. Например, им сформулирована такая задача: условие — ответственные существа суть такие разумные существа, которые либо обладают свободой, либо добровольно от нее отказались. Что можно сказать о разумных существах в терминах существ ответственных, обладающих свободой или добровольно от нее отказавшихся? Обозначим через х ответственные существа, у — разумные существа, z — обладающие свободой и w — добровольно от нее отказавшиеся. Условие задачи тогда можно записать уравнением: х = у(z + w). Требуется определить y в терминах х, z, w, т. е. решить исходное уравнение относительно y. Проведенные Булем преобразования требуют для понимания серьезной математической подготовки, так как они используют так называемый ряд Маклорена и потому довольно сложны; мы не будем приводить их здесь. Их итоговым результатом является выражение, y = xz + xw + , которое получено из исходного уравнения.
Ответ задачи, таким образом, гласит: разумные существа суть либо ответственные существа, обладающие свободой и не пожертвовавшие ею, либо же такие ответственные существа, которые не обладают свободой и добровольно ею пожертвовали, либо, наконец, некоторые такие неответственные существа, которые не обладают свободой и добровольно от нее не отказались.
Из других методов можно упомянуть метод элиминации (исключения), при котором исходное уравнение путем преобразований освобождается от какой-то переменной и затем итоговое выражение получает интерпретацию. Рассмотрев технические аспекты процесса элиминации, Буль считает возможным квалифицировать этот процесс как силлогистический по своей формальной природе. Однако, по его мнению, дедукция не может быть во всех случаях сведена к элиминационным процессам.
Логические достижения Буля не были в достаточно ясной степени поняты его современниками, в частности, потому, что булево определение сложения наталкивало на построение логического исчисления, подобного арифметическому. Впервые такое построение было осуществлено советским математиком И.И. Жегалкипым, который в достаточно ясной форме показал существование связи между булевой алгеброй и кольцами характеристики два.
Принципы, положенные в основу логических исчислений выдающегося ирландского математика, позволили позднее выделить целый класс подобных алгебро-логических систем. В отдельную науку это направление исследований оформилось уже в начале XX в. В настоящее время под булевыми алгебрами имеют в виду такие непустые множества, для которых определены операции: объединения, пересечения и дополнения.
Самым важным применением теории булевых алгебр считается ее использование в математических доказательствах. Булев метод позволяет проще и легче доказывать многие фундаментальные теоремы исчисления предикатов. Булевы алгебры находят также широкое применение во многих неклассических системах логики.

Подробнее Разместил: czaar Дата: 13.05.2009 Прочитано: 8621 Комментарии

Август Де Морган — основоположник логической теории отношений

1. Вехи творческого пути

Хотя начатки исчисления отношений восходят еще к И. Ламберту и Г. Плукэ, однако именно английский логик и математик Де Морган может быть назван подлинным основоположником логического анализа отношений.
По происхождению шотландец, Август Де Морган родился в июне 1806 г., в Индии, в округе Мадрас. Обучался математике в качестве общника (fellow) в Тринити Колледже в Кембридже. В 1828 г. Морган становится профессором математики при только что открывшемся Лондонском университетском колледже, который является ныне частью лондонского университета. Профессура Моргана падает на время с 1828 по 1831 гг. и с 1836 по 1866 гг. Видный педагог и страстный библиограф, он с 1847 г. выполнял также обязанности секретаря королевского астрономического общества и, кроме того, явился основателем и первым президентом (1866) Лондонского математического общества. А. Морган известен и как отец Уильяма Френда Моргана (1839—1917) — английского писателя, артиста и изобретателя. Любопытно отметить, что в числе учеников А. Де Моргана была дочь Байрона леди Августа Лавлейс, автор пространных комментариев к итальянскому описанию универсальной вычислительной машины Чарльза Бэббиджа.
Длительное время (с 1846 по 1855 г.) А. Морган полемизировал с У. Гамильтоном по вопросам математической обработки дедуктивной логики (в том числе по проблеме квантификации предиката). По признанию самого Моргана, его дискуссия с Гамильтоном была похожа на “спор кошки с собакой”. Однако, учитывая слабое здоровье своего оппонента, Морган зачастую смягчал формы выражения своего полемического задора. Гамильтон, в конце концов, вынужден был капитулировать и перестал оспаривать приоритет Моргана в математической трактовке приемов классической логики. К сожалению, оба спорщика были мало осведомлены о своих предшественниках (например, о И. Ламберте и Г. Плукэ) и изображали лишь себя создателями символического языка для выражения отношений.
А. Де Морган отчетливо сознавал оперативный характер алгебраической символики и был твердо убежден в возможности построения алгебры, отличной от общепринятой. Его работа “Формальная логика или исчисление необходимых и вероятностных умозаключений” вышла в одном году с “Математическим анализом логики” Джорджа Буля. Работа содержит развитую систему исчисления отношений. Морган употребляет здесь термин “calculus of inference” как синоним для выражения “формальная логика”. Особая глава в посвящена теории логических ошибок.
Одной из причин, подготовивших оформление символической логики в Британии 40-х гг. XIX в., явилось то обстоятельство, что наиболее крупные английские логики этого периода (Дж. Буль, А. Де Морган) были математиками, работавшими в области операционного исчисления. Это формальное символическое исчисление, над разработкой которого трудились и А. Де Морган и Дж. Буль, за пределами математики не находило приложений, а в самой математике наталкивалось на ряд трудностей. Естественно предположить, что поэтому Морган и Буль и попытались найти приложение этого исчисления в логике (причем каждый из них интерпретировал в логике свой собственный вариант операционного метода). Так логика и послужила, пожалуй, опытным полем для операционного исчисления британских математиков. В дальнейшем, впрочем, логическое творчество приобрело для них и самостоятельный интерес.

2. Основоположения логики отношений

Исходным моментом в реформе Моргана классической логики явился его анализ трудностей в трактовке связки в суждениях. Согласно Моргану, связка должна рассматриваться как носитель отношений. Бесконечное множество последних не может служить препятствием для формального анализа типов выражающих их связок, для выявления общих свойств связок. Эти свойства суть свойства типа симметричности, транзитивности и т. п. Их описание (т. е. анализ видов отношений) потребовало от Моргана построения развитого символического языка, различающего объекты (обозначаются буквами X, Y, Z,...) и отношения (обозначаются буквами L, М, N...), а также знаки для логических функторов, которые в различных работах Моргана изображаются по-разному.
Алгебра отношений Моргана включала в себя следующие шесть основных операций :
(1) МN' (логическая сумма отношений М и N),
(2) МN (логическое произведение тех же отношений),
(3) п (операция получения дополнительного для N отношения; словесно: не-N; Морган именовал п “контрарным” отношением),
(4) N-1 (операция получения конверсного отношения или конверсии N),
(5) MN(операция порождения относительной суммы отношений М и N).
(6) М (N) (операция порождения относительного произведения отношений M и N или “композиции” тех же отношений).
Вот текст, где Морган вводит выражения с отношениями, необходимыми в теории силлогизма: “Мы имеем также три символа для сложных отношений; LМ, т. е. L от некоторого M; LМ', т. е. L от каждого М; L, М, т. е. L только от М. Никакие другие сложные отношения не нужны в силлогистике, за исключением того случая, когда посылки сами содержат связанные отношения”. У Моргана в некоторых его работах выражение Х.LY означает, что Х не стоит в отношении L к Y. Теперь приведем отрывок, в котором вводятся операции конверсного и дополнительного отношений: “Конверсия отношения L, а именно L-1, обычно определяется так: если Х..LY, то Y..L-1X: если Х есть L от Y, то Y есть L-1 от X. Выражение L-1Х можно прочесть так: “L — конверсия от X”.
Если Х не является каким-нибудь L от Y, то Х стоит к Y в отношении не-L; это контрарное отношение может быть обозначено через l; таким образом, если задано X. LY, то задано и X. lL. Контрарные отношения могут быть сложными. Выражение Хх, т. е. одновременно Х и не-Х, невозможно. Однако lLх, т. е. L от не-L от Х возможно. Так, может быть какой-то приверженец противников х”.
И, наконец, Морган так определяет понятие “композиции” отношений: “Когда предикат некоторого отношения сам является субъектом другого отношения, то тогда имеет место композиция отношений: итак, если X.. L(МY), причем Х есть L от М от Y, то мы можем рассматривать Х как “L от М”, выражая это обстоятельство через X..(LМ) Y или просто через X.. L М Y”.
Установив основные операции своей алгебры отношений, Морган переходит затем к формулировке ряда теорем этой алгебры. Он пишет: “Контрарные отношения от конверсных отношений суть конверсные отношения: так, не-L и не-L-1 взаимно конверсны. Ибо выражения Х..LY и Y..L-1 Х тождественны, следовательно, Х…-LY и Y.. (не-L-1) Х также тождественны как их простые отрицания; итак, не-L и не-L-1 взаимно конверсны. Конверсные отношения от контрарных отношений суть контрарные отношения: так, L-1 и (не-L)-1 взаимно конверсны. Ибо Х..LY и X.. не-LY суть простые отрицания друг друга так же, как и их конверсные отношения Y..L-1X и Y… (не-L)-1Х; итак, L-1 и (не-L)-1 взаимно контрарны. Отрицание конверсии есть конверсия отрицательного отношения: не-L-1 есть (не-L)-1. Ибо X.. LY тождественно с Y. не-L-1 Х и с Х (не-L) Y, что также тождественно с Y (не-L -1)Х”.
Итак, Морган утверждает, что: 1) отрицание взаимно конверсных отношений дает взаимно конверсные отношения, 2) конверсия взаимно дополнительных отношений дает взаимно дополнительные же отношения и 3) дополнение к конверсии есть конверсия дополнительного отношения.
Морган делит отношения, прежде всего, на два больших класса: транзитивные (переходные) и нетранзитивные (непереходные).
Дав вполне строгое определение понятия транзитивности отношения, Морган далее заключает: “Если данное отношение транзитивно, то и его конверсия также транзитивна, однако его отрицательное отношение не обязано, вообще говоря, быть транзитивным”. В самом деле, если, например, отношение “больше” транзитивно, то и отношение “меньше” также транзитивно, в то время как, например, из посылок “х не отец у” и “у не отец z” не следует, что “х не отец z”.

3. Разработка проблем и обогащение традиционной логики

Морган выступил инициатором применения логических исчислений к обоснованию теорем теории вероятностей, предварив аналогичное стремление Дж. Буля. На этом пути Морган хотел продемонстрировать работоспособность своего исчисления, понятия которого он прежде всего “переводит” на теоретико-вероятностный язык.
Моргану принадлежит также идея трактовки отрицания понятия как дополнения до существующего “универсума рассуждения” (аналог современного понятия об универсальном классе). Это последнее понятие, которое стало играть в дальнейшем столь важную роль в логических системах Дж. Буля и П.С. Порецкого, также было впервые выдвинуто Де Морганом. Дополнение к данному классу рассматривается им как совокупность предметов, не содержащихся в этом данном классе, но отграниченных вместе с последними рамками определенного универсального класса, выделяемого (посредством внелогических критериев) обычно для системы понятий некоторой научной дисциплины или ее отдельного фрагмента.
Важное место в логических исследованиях Де Моргана занимает также изучение выводов из количественно определяемых предложений, не укладывающихся в силлогистические рамки. Такие выводы анализируются Морганом вслед за И. Ламбертом. Элементарным примером этого типа умозаключений может служить следующий вывод: “большая часть М есть Р” и “большая часть М есть S”, отсюда с необходимостью вытекает, что некоторые S суть Р. Таким образом, Морган приходит к выводу об ограниченности сферы действия традиционного правила: “из частных посылок ничего не следует”. Он рассматривает комбинации из таких частных суждений, устанавливает некоторые формальные критерии для составляемых из них умозаключений и т. д. Тем самым, строится нечто вроде логики оперирования с частными посылками.
В математической логике известны законы Моргана, согласно которым конъюнктивные выражения могут быть переформулированы в эквивалентные им дизъюнктивные; равным образом и наоборот. Правда, в последующем отрылось, что эти соотношения были известны логикам еще очень отдаленного времени.
Работы Моргана не были в достаточной степени поняты его современниками. Сложная и не всегда единообразная символика отпугивала многих читателей, склонных прагматически требовать от новой теории немедленных практических приложений. Основное историческое значение системы Де Моргана сводится главным образом к тому, что она стимулировала развитие алгебры отношений Ч. С. Пирса и дала толчок Дж. Булю к созданию исчисления классов, которое у Моргана было представлено явно недостаточно.

Подробнее Разместил: czaar Дата: 13.05.2009 Прочитано: 13199 Комментарии

Критический реализм – эмпиризм Джона Локка (1632–1705)

1. Представления – это не копии предметов

Другое название теории – теория воздействия объекта на субъект. В теории Локка познание совершается при условии воздействия предмета – прямо или через промежуточную среду – на периферию нашей нервной системы. Когда луч света проникает на сетчатку глаза и раздражает зрительный нерв, мы имеем зрительное ощущение; когда колебание воздуха действует на барабанную перепонку уха – мы имеем слуховые ощущения и т. д. Поэтому теория знания легко наводится на мысль, что представление (содержание знания) есть не копия предмета, а продукт воздействия предмета, через посредство нашего тела, на наше сознание.

Такая теория наз. теорией воздействия: представление (знание) относится к предмету не как копия к оригиналу, а как действие (следствие) к своей причине. Эта т. зр. представлена у многих философов Нового времени, и она до сих пор является распространенной среди естествоиспытателей. Классическую формулировку ей дал английский философ Джон Локк.

2. Опытное происхождение знания

Всё наше знание, по Локку, берется из опыта, опыт же, поскольку это есть внешний опыт или опытное знание о внешнем мире, слагается из ощущений. Т. обр., исходными элементами нашего знания являются "простые представления", т. е. элементарные данные ощущений, в роде цвета, звука, запаха и пр. Эти представления совсем не суть копии или отображения внешнего мира. Качества вещей суть не оригиналы, а лишь причина представлений.

3. Призыв к критическому подходу

Теория воздействия является вместе с тем учением, которое можно назвать критическим реализмом. Утверждая, подобно дуалистическому реализму, двойственность между "представлениями" и "действительностью", эта точка зрения считает не все идеи копиями действительности и требует относительно каждой идеи проверки – действительно ли оно соответствует реальному объекту или нет (потому мы называем ее теорией критического реализма). – Все наши представления суть результаты воздействия на нас объектов, и так как результаты совсем не должны необходимо по содержанию совпадать со своими причинами, то все наше знание непосредственно "субъективно", имеет своим содержанием не действительность, а только "представления", и нужна каждый раз особая проверка, чтобы выяснить, в каких случаях представления соответствуют действительности и в каких нет.

4. Эпистемы теории критического реализма

1) все наши представления суть продукты воздействия на нас объектов,

2) результат воздействия всегда может отличаться от причины, его породившей;

3) все наше знание состоит из представлений, т. е. сводится к чувственному опыту.

Тем самым знание о мире – это знание о моих восприятиях.

5. Возможна ли проверка? и откуда я знаю что это было воздействие?

Но, спрашивается, возможна ли эта проверка? Чтобы узнать это, надо сравнить идею с воздействием, т. е. иметь непосредственно и сам объект, а он никогда не дан нам непосредственно. – С того момента, как мы признаем субъективными и недостоверными пространственно-механические качества, понятие воздействия становится туманным и неопределенным. Легко представить себе, что внешние тела действуют прямо или через промежуточную среду на наше тело. Но раз это представление есть именно только наше представление, то в качестве допущения о реальности остается только неопределенная мысль о каком-то неведомом воздействии каких-то неведомых объектов на наше сознание (не на "наше тело", ибо последнее есть тоже лишь представление).

Но если так, то откуда мы вообще знаем о самой наличности этого воздействия? [Я сплю, а меня будят. Это действительно меня будят, или это – продолжение сна с сюжетом меня будят…] Если мы ничего не знаем о реальных объектах, то мы не можем знать и того, действуют ли они вообще на нас.

Теория Локка есть перенесение эмпирически наблюденных отношений между содержаниями знания или идеями (именно идеями внешних тел и нашего тела) на саму действительность, – на что мы, согласно его же учению, не имеем никакого права. Так эта теория рушится на внутреннем противоречии. Учение о знании, как результате воздействия объектов на объект, приводит к выводам, делающим невозможным или произвольным само учение о воздействии.

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 11954 Комментарии

Монистический субъективизм – солипсизм Дэвида Юма (1711–1776)

1. Мы замкнуты в сфере сознания

Выйти за пределы феноменов сознания нам не дано (феноменализм). Незачем предполагать наличие внешнего мира, поскольку нет способов это проверить.

От внешнего мира я вообще могу отказаться как от ненужного удвоения. СОЛИПСИЗМ (лат. solus – единственный и ipse – сам) – теория, согласно которой существует человеческое сознание, а объективный мир, в т. ч. и люди, существует лишь в сознании индивида.

По мнению Юма, «ум никогда не имеет перед собой никаких вещей кроме восприятия, и он никоим образом не в состоянии произвести какой бы то ни было опыт относительно соотношения между восприятиями и объектами. Поэтому предположение о таком соотношении лишено всякого логического основания».

Восприятия существуют сами по себе, мы не можем с определенностью судить о существовании их причины. Данный вопрос не только нельзя решить, но и не следует ставить.

Т. зр. С. лишает всякого смысла человеческую деятельность и науку. Поэтому философы пытаются уйти от крайнего солипсизма, для чего допускают существование родового, сверхиндивидуального или божественного сознания. Гносеологическим основанием солипсизма служит абсолютизация ощущения как источника познания.

СОН

Может ли солипсист молиться?

Дени Дидро говорит, что солипсизм – это фантазия «сумасшедшего фортепиано», вообразившего, «что оно есть единственное существующее на свете фортепиано и что вся гармония Вселенной происходит в нем». Солипсизм лишает смысла науку и человеческую деятельность вообще, поэтому философы субъективно идеалистической ориентации стремятся уйти от него.

2. Познание как цепь ассоциаций

Как возможно знание? По мнению Юма, только по ассоциации.

3. Ощущения, рефлексия, впечатления и представления

Познавательный опыт Юм делил на 2 этапа: восприятия и представления. Представления образуются в результате внешнего и внутреннего опыта (ощущений и рефлексии). Представления бывают простые и сложные.

Непосредственным предметом нашего опыта являются исключительно содержания нашего сознания (перцепции), которые делятся на 2 класса: впечатления (impressions) и представления (ideas).

Впечатления существуют сами по себе; они просты и являются некоторыми атомами чувственного познания. За впечатлениями ничто не стоит, мы не можем сделать никакого вывода о существовании их причины. Мы имеем реально только впечатления и потому исследуем только их. Никакой связи с реальными предметами мы обнаружить не можем и потому оставляем это за рамками нашего исследования. Впечатления – это все наши чувственные восприятия и самовосприятия (аффекты, эмоции, волевые акты), как они проявляются в душе непосредственно.

Представления суть отражения впечатлений, возникающие, когда мы оперируем последними в форме размышлений, воспоминаний, воображения. Поэтому у Юма представления – это “погасшие впечатления”, “сухой осадок” от впечатлений.

Эти 2 класса различаются по степени интенсивности, как, напр., различаются болевые ощущения при ранении и в воспоминании о нем.

Из впечатлений возникают простые представления. Тем самым невозможно представить себе или помыслить что-либо, что никогда не было дано в непосредственном восприятии.

[pagebreak]

4. Сложные представления

Но у человека есть способность на основе своего воображения (imagination) образовывать из этих простых представлений комплексные (сложные) представления, которые, следовательно, возникают уже не из непосредственного впечатления.

Связь представлений происходит по закону ассоциации, означающей способность переходить от одних представлений к другим, и притом на основе принципов подобия, общности во времени или пространстве, причины и следствия. Понятие обладает смыслом, лишь если компоненты соответствующего ему представления можно возвести к впечатлениям.

Но ведь это не относится к метафизическим понятиям, по этой причине их и следует исключить из философии. «Поэтому если мы подозреваем, что какое-нибудь философское высказывание употребляется без смысла и без соответствующего представления, что происходит сплошь да рядом, то нам надо просто задаться вопросом: от какого впечатления происходит будто бы это представление?».

5. Как произвести суждение?

Встает вопрос о том, каким образом мы судим о чем-то выходящем за пределы нашего непосредственного восприятия и памяти? Здесь Юм различает прежде всего суждения об отношениях понятий (истины разума) и суждения о фактах (истины фактов). Первые относятся к сфере математики и логики; здесь возможна абсолютная достоверность, поскольку логически невозможна противоположность истины разума. – Зато такие суждения не содержат высказываний о реальности своих предметов. А в высказываниях о фактах противоположное суждение, хотя и может быть ложным, но логически оно всегда допустимо.

6. Возникновение сложных впечатлений

Впечатления, по Юму, делятся на впечатления ощущений и впечатления рефлексии. Причина ощущений неизвестна, а рефлексия возникает от воздействия на ум идей ощущения. Ощущения возникают от неизвестных причин и порождают в нашем уме некоторые идеи ощущения, за ними следуют впечатления рефлексии, порождающие, в свою очередь, соответствующие им представления. Память и воображение сохраняют в себе и перерабатывают в уме все впечатления в некоторые представления. Т. обр., идеи ощущений образуются в нашем уме в результате воздействия впечатлений, которые, соответственно, могут перерабатываться во впечатления рефлексии, которые вырабатывают в нашем уме идеи рефлексии.

Напр., впечатление стола – это впечатление ощущения. Впечатление белизны – это уже впечатление рефлексии, т. к. белизна – это уже некоторое абстрактное свойство, получаемое в результате деятельности ума по отношению к впечатлениям ощущения. Т. е. впечатления рефлексии и ощущения вырабатывают представления. А ум уже оперирует этими представлениями.

Юм рассматривает, откуда в уме появляются представления: они появляются в результате внешнего и внутреннего опыта (ощущений и рефлексии). Далее мы имеем представления, но пока представления простые: идея стола, идея белизны – это простые представления, поскольку они соотносятся с соответствующими им впечатлениями. Но помимо простых представлений существуют и сложные представления.

Сложные представления образуются вследствие ассоциации представлений. Так же, как некоторые тела тянутся друг к другу, так и представления могут тянуться друг к другу по некоторому принципу.

Юм называет 7 видов отношений представлений, посредством которых образуются ассоциации.

4 вида из них постигаются интуитивно:

– посредством сходства (аналогии),

– посредством противоположности,

– посредством качества и

– посредством количества.

Другие 3 вида гораздо более сложны. Это:

– пространственно-временные,

– причинные ассоциации и

– отношения тождества.

Подробнее Разместил: rat Дата: 20.03.2009 Прочитано: 14925 Комментарии

Всего 94 на 10 страницах по 10 на каждой странице

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>